««Настоящий писатель - то же, что древний пророк». А. Чехов. «Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов)

Повесть М. А. Булгакова "Собачье сердце" бесспорно принадлежит к числу лучших в творчестве писателя. Определяющим в повести "Собачье сердце" является сатирический пафос (к середине 20-х годов М. Булгаков уже проявил себя как талантливый сатирик в рассказах, фельетонах, повестях "Дьяволиада " и "Роковые яйца").

В "Собачьем сердце" писатель средствами сатиры обличает самодовольство, невежество и слепой догматизм иных представителей власти, возможность безбедного существования для "трудовых" элементов сомнительного происхождения, их нахрапистость и ощущение полной вседозволенности. Взгляды писателя выпадали из русла общепринятых тогда, в 20-е годы. Однако в конечном итоге сатира М. Булгакова через осмеяние и отрицание определенных общественных пороков несла в себе утверждение непреходящих нравственных ценностей. Почему М. Булгакову понадобилось вводить в повесть метаморфозу, делать пружиной интриги превращение собаки в человека? Если в Шарикове проявляются качества только Клима Чугункина, то почему бы автору было не "воскресить" самого Клима? Но на наших глазах "седой Фауст", занятый поисками средств для возвращения молодости, создает человека не в пробирке, а путем превращения из собаки. Доктор Борменталь - ученик и ассистент профессора, и, как и положено ассистенту, он ведет записи, фиксируя все этапы эксперимента. Перед нами строгий медицинский документ, в котором только факты. Однако вскоре эмоции, захлестывающие молодого ученого, начнут отражаться в изменении его почерка. В дневнике появляются предположения доктора о том, что происходит. Но, будучи профессионалом, Борменталь молод и полон оптимизма, у него нет опыта и проницательности учителя.

Какие же этапы становления проходит "новый человек", бывший недавно не то что никем, а собакой? Еще до полного превращения, 2 января, существо обругало своего создателя по матери, к Рождеству же его лексикон пополнился всеми бранными словами. Первая осмысленная реакция человека на замечания создателя - "отлезь, гнида". Доктор Борменталь выдвигает гипотезу о том, что "перед нами развернувшийся мозг Шарика", но мы-то знаем благодаря первой части повести, что ругани не было в собачьем мозгу, и принимаем скептически возможность "развить Шарика в очень высокую психическую личность", высказываемую профессором Преображенским. К ругани добавляются курение (Шарик не любил табачного дыма); семечки; балалайка (и музыку Шарик не одобрял) - причем балалайка в любое время суток (свидетельство отношения к окружающим); неопрятность и безвкусица в одежде. Развитие Шарикова стремительно: Филипп Филиппович утрачивает звание божества и превращается в "папашу". К этим качествам Шарикова присоединяются определенная мораль, точнее, аморальность ("На учет возьмусь, а воевать - шиш с маслом"), пьянство, воровство. Венчают этот процесс превращения "из милейшего пса в мразь" донос на профессора, а затем и покушение на его жизнь.

Рассказывая о развитии Шарикова, автор подчеркивает в нем оставшиеся собачьи черты: привязанность к кухне, ненависть к котам, любовь к сытой, праздной жизни. Человек зубами ловит блох, в разговорах возмущенно лает и тявкает. Но не внешние проявления собачьей натуры тревожат обитателей квартиры на Пречистенке. Наглость, казавшаяся милой и неопасной в псе, делается невыносимой в человеке, который своим хамством терроризирует всех жильцов дома, отнюдь не собираясь "учиться и стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом общества". Его мораль иная: он не нэпман, следовательно, труженик и имеет право на все блага жизни: так Шариков разделяет пленительную для черни идею "все поделить". Шариков взял самые плохие, самые страшные качества и у собаки, и у человека. Эксперимент привел к созданию монстра, который в своей низости и агрессивности не остановится ни перед подлостью, ни перед предательством, ни перед убийством; который понимает только силу, готовый, как всякий раб, отомстить всему, чему подчинялся, при первой возможности. Собака должна оставаться собакой, а человек - человеком.

Другой участник драматических событий в доме на Пречистенке - профессор Преображенский. Европейский знаменитый ученый занимается поисками средств для омоложения организма человека и уже достиг значительных результатов. Профессор - представитель старой интеллигенции и исповедует старые принципы жизнеустройства. Каждый, по мнению Филиппа Филипповича, в этом мире должен заниматься своим делом: в театре - петь, в больнице - оперировать, и тогда не будет никакой разрухи. Он справедливо считает, что достигнуть материального благополучия, жизненных благ, положения в обществе можно только трудом, знаниями и умениями. Не происхождение делает человека человеком, а польза, которую он приносит обществу. Убеждение же не вбивают в головы противника дубиной: "Террором ничего поделать нельзя". Профессор не скрывает неприязни к новым порядкам, перевернувшим страну вверх дном и приведшим ее на грань катастрофы. Он не может принять новых правил ("все поделить", "кто был никем, тот станет всем"), лишающих истинных тружеников нормальных условий труда и быта. Но европейское светило все-таки идет на компромисс с новой властью: он возвращает ей молодость, а она обеспечивает ему сносные условия существования и относительную независимость. Встать в открытую оппозицию к новой власти - лишиться и квартиры, и возможности работать, а может, и жизни. Профессор сделал свой выбор. Чем-то этот выбор напоминает выбор Шарика. Образ профессора дан Булгаковым предельно иронично. Для того чтобы обеспечить себя, Филипп Филиппович, похожий на французского рыцаря и короля, вынужден обслуживать подонков и развратников, хотя он и говорит доктору Борменталю, что делает это не ради денег, а из научных интересов. Но, думая об улучшении человеческой породы, профессор Преображенский пока лишь преображает развратных стариков и продлевает им возможность вести распутную жизнь.

Всевластен профессор лишь для Шарика. Ученому гарантирована безопасность, пока он служит власть имущим, пока он нужен представителям власти, он может себе позволить открыто выражать нелюбовь к пролетариату, он защищен от пасквилей и доносов Шарикова и Швондера. Но судьба его, как и судьба всей интеллигенции, пытающейся против палки бороться словом, угадана Булгаковым и предсказана в повести Вяземской: "Если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступались бы самым возмутительным образом лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, вас следовало бы арестовать". Профессора тревожит крушение культуры, проявляющееся в быту (история Калабуховского дома), в труде и ведущее к разрухе. Увы, слишком современны замечания Филиппа Филипповича о том, что разруха - в головах, что, когда каждый займется своим делом, закончится "разруха сама собой". Получив неожиданный для себя результат эксперимента ("перемена гипофиза дает не омоложение, а полное очеловечивание"), Филипп Филиппович пожинает его последствия. Пытаясь воспитать Шарикова словом, он часто выходит из себя от его неслыханного хамства, срывается на крик (он выглядит беспомощным и комичным - он уже не убеждает, а приказывает, что вызывает еще большее сопротивление воспитанника), за что себя же и упрекает: "Надо все-таки сдерживать себя... Еще немного, он меня учить станет и будет совершенно прав. В руках не могу держать себя". Профессор не может работать, нервы его издерганы, и авторская ирония все чаще сменяется сочувствием.

Оказывается, легче провести сложнейшую операцию, чем перевоспитать (а не воспитать) уже сформировавшегося "человека", когда он не желает, не чувствует внутренней потребности жить так, как ему предлагают. И опять невольно вспоминается судьба русской интеллигенции, подготовившей и практически свершившей социалистическую революцию, но как-то забывшей о том, что предстоит не воспитать, а перевоспитать миллионы людей, пытавшейся отстоять культуру, нравственность и заплатившей жизнью за иллюзии, воплощенные в действительности.

Получив из гипофиза вытяжку полового гормона, профессор не предположил, что гормонов в гипофизе множество. Недосмотр, просчет привели к рождению Шарикова. И преступление, от которого предостерегал ученый доктора Борменталя, все же совершилось, вопреки взглядам и убеждениям учителя. Шариков, расчищая себе место под солнцем, не останавливается ни перед доносом, ни перед физическим устранением "благодетелей". Ученые вынуждены защищать уже не убеждения, а свою жизнь: "Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филиппу Филипповичу обкусанный, с нестерпимым кошачьим запахом шиш. А затем правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер". Вынужденная самозащита, конечно, несколько смягчает в глазах автора и читателя ответственность ученых за смерть Шарикова, но мы в очередной раз убеждаемся, что жизнь никак не укладывается в какие-либо теоретические постулаты. Жанр фантастической повести позволил Булгакову благополучно разрешить драматическую ситуацию. Но предостерегающе звучит мысль автора об ответственности ученого за право на эксперимент. Любой эксперимент должен быть продуман до конца, иначе последствия его могут привести к катастрофе.

К творчеству великого писателя, лауреата Нобелевской премии, человека, о котором много сказано, страшно прикасаться, но я не могу не писать о его повести «Раковый корпус» - произведении, которому он отдал пусть и небольшую, но часть своей жизни.

Его старались лишить ее долгие годы. Но он цеплялся за жизнь и вынес все тяготы концентрационных лагерей, весь их ужас; он воспитывал в себе свои собственные взгляды на происходящее вокруг, не заимствованные ни у кого; эти взгляды он изложил в своей повести.

Одна из ее тем - это то, что, каков бы ни был человек, плохой или хороший, получивший высшее образование или, наоборот, необразованный, какую бы должность он ни занимал, когда его постигает почти неизлечимая болезнь, перестает быть высокопоставленным чиновником, превращается в обыкновенного человека, который просто хочет жить.

Солженицын описывал жизнь в раковом корпусе, в самой страшной из больниц, где лежат люди, обреченные на смерть. Наряду с описанием борьбы человека за жизнь, за желание просто сосуществовать без боли, без мук Солженицын, всегда и при любых обстоятельствах отличающийся своей тягой к жизни, поднял множество проблем. Их круг достаточно широк: от мыслей о жизни, об отношениях между мужчиной и женщиной до назначения литературы.

Солженицын сталкивает в одной из палат людей разных национальностей, профессий, приверженцев различных идей. Одним из таких пациентов был Олег Костоглотов - ссыльный, бывший зек, а другим - Русанов, полная противоположность Костоглотову: партийный деятель, «ценный работник, заслуженный человек», преданный партии.

Показав события повести вначале глазами Русанова, а потом через восприятие Костоглотова, Солженицын дал понять, что постепенно сменится власть, что перестанут существовать Русановы с их «анкетным хозяйством», с их приемами различного предупреждения и будут жить Костоглотовы, которые не принимают такие понятия, как «остатки буржуазного сознания» и «соцпроисхождения».

Солженицын написал повесть, пытаясь показать разные взгляды на жизнь: и с точки зрения Веги, и с точки зрения Аси, Демы, Вадима и многих других. В чем-то их взгляды схожи, в чем-то расходятся. Но в основном Солженицын хочет показать неправоту тех, кто размышляет, как дочь Русанова, сам Русанов. Они привыкли искать народ где-то обязательно внизу, думать только о себе, не задумываться о других.

Костоглотов - выразитель идей Солженицына; через споры Олега с палатой, через его разговоры в лагерях он раскрывает парадоксальность жизни, а точнее то, что не было никакого смысла в такой жизни, так же как и нет смысла в той литературе, которую превозносит Авиета. По ее понятиям, искренность в литературе вредна. «Литература - чтобы развлечь нас, когда у нас настроение плохое», - говорит Авиета, не понимая, что литература действительно учитель жизни. Если надо писать о том, что должно быть, то, значит, никогда не будет правды, так как никто не может точно сказать, что именно будет. А увидеть и описать то, что есть может далеко не каждый, и вряд ли Авиета сможет представить хотя бы сотую долю того ужаса, когда женщина перестает быть женщиной, а становится рабочей лошадью, которая впоследствии не может иметь детей.

Зоя раскрывает Костоглотову весь ужас гормонотерапии, и то, что его лишают права продолжать себя, ужасает его: «Сперва меня лишили моей собственной жизни. Теперь лишают и права …продолжить себя. Кому и зачем я теперь буду?.. Худший из уродов! На милость?.. На милостыню?..» И сколько бы ни спорили о смысле жизни Ефрем, Вадим, Русанов, сколько о нем ни рассуждали, для всех он останется одним и тем же - оставить после себя кого-нибудь. Костоглотов прошел через все, и это наложило свой отпечаток на его систему ценностей, на его понятие о жизни.

То, что Солженицын долгое время провел в лагерях, тоже повлияло на его язык и стиль написания повести. Но от этого произведение только выигрывает, так как человеку становится доступным все то, о чем он пишет, он как бы переносится в больницу и сам принимает участие во всем происходящем. Но вряд ли кто-нибудь из нас сможет до конца понять Костоглотова, который везде видит тюрьму, во всем старается найти и находит лагерный подход, даже в зоопарке.

Лагерь искалечил его жизнь, и он понимает, что вряд ли ему удастся начать прежнюю жизнь, что дорога назад ему закрыта. И еще миллионы таких же потерянных людей выброшены на просторы страны, людей, которые, общаясь с теми, кто не касался лагеря, понимают, что между ними всегда будет стоять стена непонимания, подобно тому, как не понимала Костоглотова Людмила Афанасьевна.

Мы скорбим о том, что эти люди, которых искалечила жизнь, изуродовал режим, которые проявили такую неуемную жажду жизни, пережили страшные страдания, теперь вынуждены терпеть отторжение общества. Им приходится отказаться от той жизни, к которой они так долго стремились, которую они заслужили.

1. И. А. Бунин — яркая творческая индивидуальность.
2. Рассказ «Антоновские яблоки» — это рассказ о русской природе и подлинном русском человеке.
3. Своеобразие национальной души.

Всю свою жизнь И. А. Бунин служил русской литературе. Воспитанный прежде всего на Пушкине, которого он боготворил, и впитавший в себя наилучшие традиции других русских классиков — М. Лермонтова, Л. Толстого, — он не остановился на безмолвном подражании. Он нашел свою нишу. Его произведения не спутаешь ни с чьими другими, а его слово неповторимо и индивидуально. С самых ранних лет Бунина отличало повышенное, обостренное ощущение жизни и природы. Он ка-ким-то особым, первобытным или, как сам выражался, «звериным» чувством любил землю и все, что «в ней, под ней, на ней». Это и неудивительно. Бунин принадлежал к последнему поколению писателей из дворянского рода, которые были так тесно связаны с русской землей и жизнью простого русского человека. Поэтому в его творчестве особенно ярко отразилось угасание «усадебной культуры». Именно «культуры», ведь усадьба — это не просто место обитания, это целый уклад жизни, свои традиции и обычаи. И Бунин знакомит нас с этим образом жизни, погружая в атмосферу того времени. Рассказывая о дворянах и мужиках, писатель уверен, что «душа у тех и у других одинаково русская», поэтому основной своей целью он считает создание правдивой картины жизни русского поместного сословья, той обстановки, в какой прошло детство Бунина. Особенно ярко воспоминания детства отразились в его раннем творчестве, рассказе «Антоновские яблоки», повести «Суходол», в первых главах романа «Жизнь Арсеньева». Все эти произведения наполнены приятной тоской по безвозвратно прошедшему времени.

Останавливаясь на рассказе «Антоновские яблоки», мы можем почувствовать все размышления писателя о судьбе поместного дворянства и о жизни простого крестьянина. На первый взгляд мы видим произведение, не похожее на стандартный рассказ. В целом здесь нет ни кульминации, ни завязки, ни даже сюжета. Но читать Бунина нужно медленно, не делая никаких поспешных выводов, спокойно и, возможно, не один раз. И тогда его творчество поражает обилием простых, обычных, но в то же время точных слов: «крепкий запах грибной сырости», «сушеный липовый цвет», «ржаной аромат соломы». Он не объясняется изысканно, он объясняется ясно. С первых страниц рассказа перед читателями появляются яркие зрительные образы: «...Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и — запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести». Они присутствуют на протяжении всего произведения, мягко и ненавязчиво заставляя нас почувствовать настроение рассказа. Но «Антоновские яблоки» — это не просто пейзажные зарисовки, описывающие красоту русской природы. Это произведение, в котором Бунин открывает нам мир русского человека, своеобразие его души. Поэтому люди, которые встречаются нам в рассказе, самые что ни на есть подлинные, а их взаимоотношения — натуральные. И мужики, и мещане-садовники составляют здесь единое целое: «...Мужик, насыпающий яблоки, ест их с сочным треском одно за одним, но уж таково заведение — никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет — Вали, ешь досыта». Интересны и удивительны их отношения между собой: «...хозяйственная бабочка! Переводятся нынче такие». Они полны душевной теплоты и мягкости. Ведь именно «бабочка», а не просто «женщина», и тем более не «баба». Таким непривычным словом выражает Бунин свое отношение к русской женщине. Уделяя так много внимания их быту и обычным трудовым будням, писатель не забывает показать читателю и моменты отдыха мелкопоместных помещиков. Летом это прежде всего охота: «За последние годы одно поддерживало угасающий дух помещиков — охота!», а зимой — книги. И те и другие занятия Бунин описывает со скрупулезной точностью. В результате чего читатель словно перемещается в тот мир и живет той жизнью: «Когда случалось проспать охоту, отдых был особенно приятен. Проснешься и долго лежишь в постели. Во всем доме — тишина...». Писатель ставит себе задачу показать Россию, широкую русскую душу. Он заставляет задуматься о своих корнях и своей истории. Заставляет понять загадочность русского народа.

Каждый народ индивидуален. Мы никогда не будем себя вести так же, как племя с островов Новой Гвинеи, а спокойные уравновешенные англичане не позволяют себе таких выходок, как темпераментные испанцы. Все мы разные, мы различаемся по месту проживания, по менталитету, по своей истории. Русского человека издавна называют человеком гостеприимным, добрым, с широкой загадочной душой. Почему загадочной? Потому что порой нам сложно понять своего соседа с близлежащей улицы, что уж говорить о человеке, который живет в абсолютно других условиях на соседнем континенте? Но, наверное, каждый из нас, кто живет в этом мире, мечтает именно о понимании, маленьком ключике, подходящем к любому замку национального своеобразия.

В девяностые годы в нашем литературоведении появилось такое определение: "невостребованный талант".
"Невостребованный" временем, эпохой, читателями. Это определение с полным правом можно отнести к М.А.Булгакову. Почему
же мощный, своеобразный, прозорливый талант писателя оказался не ко двору его современникам? В чем загадка сегодняшнего
всеобщего преклонения перед творчеством Булгакова? Согласно опросам общественного мнения, роман "Мастер и Маргарита"
назван лучшим русским романом ХХ века.
Дело прежде всего в том, что именно в булгаковском творчестве сложился тип человека, активно противопоставившего
себя системе с ее требованием безраздельно подчиниться и служить тоталитарной власти. В атмосфере всеобщего страха и
несвободы такой человеческий тип, безусловно, оказался опасным и ненужным, этот тип уничтожался в самом прямом смысле
этого слова. Но сегодня он реабилитирован и занял наконец свое место в истории и литературе. Так Булгаков обрел вторую
жизнь, оказался одним из самых читаемых наших писателей. И мы увидели в эпохе, изображенной Булгаковым, не только
панораму определенного отрезка истории, но, что важнее, острейшую проблему человеческой жизни: выживет ли человек,
сохранит ли свои человеческие начала, если будет сведена на нет, уничтожена культура.
Эпоха Булгакова - время обострения конфликта между властью и культурой. Сам писатель в полной мере пережил все
последствия этого столкновения культуры и политики: запреты на издания, постановки, творчество и свободомыслие вообще.
Такова атмосфера жизни, а следовательно, многих произведений художника и, в первую очередь, его романа "Мастер и
Маргарита".
Центральная тема "Мастера и Маргариты" - судьба носителя культуры, художника, творца в мире социального
неблагополучия и в ситуации уничтожения культуры как таковой. Резко сатирически обрисована новая интеллигенция в романе.
Культурные деятели Москвы - работники МАССОЛИТА - занимаются распределением дач и путевок. Их не интересуют вопросы
искусства, культуры, их занимают совсем другие проблемы: как удачно написать статью или небольшую повесть, чтобы
получить квартиру или хотя бы путевку на юг. Всем им чуждо творчество, они бюрократы от искусства, не более. Вот такова
среда, такова новая реальность, в которой нет места Мастеру. И Мастер на самом деле находится за пределами Москвы, он в
"психушке". Он неудобен новому "искусству" и, следовательно, изолирован. Чем же неудобен? Прежде всего тем, что
свободен, он обладает силой, которая может подорвать основы системы. Это сила свободной мысли, сила творчества. Мастер
живет своим искусством, не представляет жизни без не!
го. Булгакову близок образ Мастера, хотя было бы ошибкой отождествлять героя романа с его автором. Мастер не борец, он
принимает только искусство, но не политику, он далек от нее. Хотя прекрасно понимает: свобода творчества, свобода мысли,
неподчиненность личности художника государственной системе насилия - неотъемлемая часть всякого творчества. В России
поэт, писатель - всегда пророк. Такова традиция русской классической литературы, столь любимой Булгаковым. Мир, власть,
государство, уничтожающие своего пророка, не приобретают ничего, но теряют очень многое: разум, совесть, человечность.
Особенно точно и ярко проявилась эта мысль в романе Мастера о Иешуа и Понтии Пилате. За Пилатом современный
читатель волен видеть кого угодно, любого лидера тоталитарного государства, облеченного властью, но лишенного личной
свободы. Важно другое: образ Иешуа читается, как образ современника Булгакова, не сломленного властью, не утратившего
своего человеческого достоинства, следовательно, обреченного. Перед Пилатом стоит человек, способный проникнуть в самые
глубокие тайники души, проповедующий равенство, всеобщее благо, любовь к ближнему, то есть то, чего нет и быть не может
в тоталитарном государстве. И самое страшное, с точки зрения прокуратора как представителя власти, это размышления Иешуа
о том, что "... всякая власть является насилием над людьми" и что "настанет время, когда не будет власти ни кесарей,
ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая
власть". Очевидно, именно так думал сам Бу!
лгаков, но еще более очевидно, что Булгакова мучило зависимое положение художника. Писатель предлагает власть имущим
прислушаться к тому, что говорит художник миру, ибо истина не всегда на их стороне. Недаром у прокуратора Иудеи Понтия
Пилата осталось впечатление, что он "чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал". Так истина
Иешуа осталась "невостребованной", как не была "востребована" и истина Мастера, и самого Булгакова.
В чем же состоит эта истина? Она заключается в том, что всякое удушение культуры, свободы, инакомыслия властью
гибельно для мира и самой власти, в том, что только свободный человек способен внести в мир живую струю. Главная
булгаковская мысль заключается в том, что мир, из которого изгнан художник, обречен на гибель. Может быть, потому
Булгаков столь современен, что нам эта истина открывается только сейчас.

«Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов).

«Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов). (По одному или нескольким произведениям русской литературы XIX века)

«Поэт в России больше, чем поэт», эта мысль давно уже привычна для нас. Действительно, русская литература, начиная с XIX века, стала носительницей важнейших нравственных, философских, идеологических воззрений, а писатель начал восприниматься как особый человек пророк. Уже Пушкин именно так определил миссию настоящего поэта. В своем программном стихотворении, так и названном «Пророк», он показал, что для выполнения своей задачи поэт-пророк наделяется совершенно особыми качествами: зрением «испуганной орлицы», слухом, способным внимать «неба содраганье», языком, подобным жалу «мудрыя змеи». Вместо обычного человеческого сердца посланец Бога «шестикрылый серафим», готовящий поэта к пророческой миссии, в его рассеченную мечом грудь вкладывает «угль, пылающий огнем». После всех этих страшных, болезненных изменений избранник Неба вдохновляется на свой пророческий путь самим Богом: «Востань пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею моей…». Так стала определятся с тех пор миссия истинного писателя, который несет людям слово, внушенное Богом: он должен не развлекать, не доставлять своим искусством эстетическое наслаждение и даже не пропагандировать какие-то, пусть и самые замечательные идеи; его дело «глаголом жечь сердца людей».

Насколько тяжела миссия пророка осознал уже Лермонтов, который вслед за Пушкиным продолжил исполнение великой задачи искусства. Его пророк, «осмеянный» и неприкаянный, гонимый толпой и презираемый ею, готов бежать обратно в «пустыню», где, «закон Предвечного храня», природа внемлет его посланцу. Люди же часто не хотят слушать пророческие слова поэта слишком хорошо он видит и понимает то, что многим не хотелось бы услышать. Но и сам Лермонтов, и те русские писатели, которые вслед за ним продолжили исполнение пророческой миссии искусства, не позволили себе проявить малодушие и отказаться от тяжкой роли пророка. Часто их за это ждали страдания и печали, многие, как Пушкин и Лермонтов, безвременно погибали, но на их место вставали другие. Гоголь в лирическом отступлении из УП главы поэмы «Мертвые души» открыто сказал всем, сколь тяжек путь писателя, глядящего в самую глубину явлений жизни и стремящегося донести до людей всю правду, сколь бы неприглядна она ни была. Его готовы не то что восхвалять как пророка, а обвинить во всех возможных грехах. «И, только труп его увидя, / Как много сделал он, поймут, / И как любил он ненавидя!» так написал о судьбе писателя-пророка и отношении к нему толпы другой русский поэт-пророк Некрасов.

Нам сейчас может показаться, что все эти замечательные русские писатели и поэты, составляющие «золотой век» отечественной литературы, всегда так высоко почитались, как в наше время. Но ведь даже ныне признанный во всем мире пророком грядущих катастроф и предвестником высшей истины о человеке Достоевский только в самом конце своей жизни стал восприниматься современниками как величайший писатель. Воистину, « нет пророка в своем отечестве»! И, вероятно, сейчас где-то рядом с нами живет тот, кто может быть назван «настоящим писателем», подобным «древнему пророку», но захотим ли мы прислушаться к тому, кто видит и понимает больше, чем обычные люди, это и есть главный вопрос.