"Дети Райка" закрываются (эпитафия постоянных клиентов). На скриншоте Варвара Турова объясняет своему бывшему работнику из…: kassian
В Москве закрывается кафе «Дети райка», которое просуществовало 6 лет. В последние годы его преследовала череда неудач: пожар, потоп, чиновники, нашествие программы «Ревизорро» (кончилось жалобой в Роспотребнадзор) и последняя капля - реконструкция Никитского бульвара, из-за чего все подходы к кафе оказались . Совладелица «Детей райка» Варвара Турова рассказала Inc., из-за чего отказалась от краудфандинга, как удерживала ресторан на плаву и почему отговаривает заниматься бизнесом в России.
«В последний год я как акционер не получила ни копейки»
- Что стало последней каплей, после которой вы приняли решение закрыть кафе «Дети райка»?
Их было так много, что я даже не могу вспомнить. Когда после месяцев разрытой дороги, гор грязи и песка (к нам было невозможно попасть) на Никитском бульваре расширили тротуар, мы обрадовались и подумали: наконец сможем получить разрешение на полноценную веранду, которой у нас не было ни разу за 6 лет. Но буквально на следующий день весь дом погрузили в строительные леса и начали ремонтировать фасад, так что нас стало не видно с улицы. Мы находимся в довольно проходном месте, но из-за ремонта здания и разрытой дороги в последние недели к нам заходило человек 30 в день. Так выжить нельзя.
- Сколько людей приходило «с улицы»?
Достаточно много. Мне всегда казалось, что если у тебя только «своя» аудитория - ты обречен. Число гостей должно все время увеличиваться. Оно и не уменьшалось, но было колоссальное количество проблем. Весной у нас был пожар, затем - потоп. И все это время у нас была шизофреническая война с соседями сверху: они ненавидели нас до такой степени, что запихивали у себя в туалет тряпки, песок и прочий мусор и все это спускали вместе с водой - в результате к нам сантехник ходил, как на работу.
«Дети райка» открыли в апреле 2011 года журналист Варвара Турова и музыкант Алексей Паперный. К закрытию в кафе работало 25 человек. В 2014 году открылся филиал «Детей райка» в Санкт-Петербурге - и закрылся в начале 2016-го.
По данным СПАРК, до 6 июня 2017 года 25%-ными долями в ООО «Бульвар» (юрлицо кафе «Дети райка») владели Алексей Паперный, Лиана Зейналова и Юлиана Слащева, бывший гендиректор холдинга «СТС Медиа» и супруга генерального директора ТАСС Сергей Михайлова. Еще 15% принадлежали Туровой и 10% - Наталии Сичкарь. В июне этого года Слащева вышла из компании. Выручка ООО «Бульвар» за 2015 год составила 10,5 млн рублей, а прибыль - 15 тысяч рублей.
- С чего началась эта полоса неудач?
С начала войны на Украине было несколько кризисных моментов, когда мы думали - не закрыться ли нам? Но каждый раз выплывали, цеплялись, надеялись, что станет легче. Но становилось только хуже. Из-за санкций резко выросли цены - подорожали не только иностранные, но и российские продукты. Наши расходы увеличились вдвое. Но повысить так же цены мы себе позволить не могли.
- Насколько вы их повысили?
Чуть-чуть, но не так, чтобы это стало выгодно. Иначе мы потеряли бы лояльность аудитории. При таком же количестве людей мы стали зарабатывать сильно меньше, чем 4 года назад. Тогда я жила только на свою долю прибыли от «Детей райка», и мне это позволяло путешествовать и нормально существовать. А за последний год я как акционер не получила ни копейки. В лучшие месяцы мы выходили в ноль или крошечный плюсик.
- К вам стало ходить меньше людей?
Нет, напротив, мы раскрутились и стали довольно популярным местом. Но экономика ресторана устроена таким образом, что много всего нужно учитывать: ФОТ, аренда, коммунальные услуги. Не говоря уже о том, что все время меняются правила игры, и иногда чиновники делают это задним числом. Например, к нам в прошлом году пришли и сказали: «Мы не продлеваем вам аренду, потому что у вас нет отдельного помещения для хранения вина». Мы в ответ: «Позвольте, предыдущие 5 лет мы обходились винными полками и шкафом и претензий не было». Но оказывается, ввели новые правила - и пришлось строить перегородку, делать отдельное помещение. Естественно, чиновники не оплачивают эти затраты. Из-за массы таких мелочей бизнес превращается в борьбу за выживание.
- Когда вы приняли решение закрыться?
Мы до последнего трепыхались и пытались, как та мышка из притчи, взбить масло, чтобы не утонуть. Пытались найти инвестора и что-то поменять, обращались к разным ресторанным сетям и акулам бизнеса, но ничего не получилось. У них и самих плохо идут дела (что стало для меня большой неожиданностью). Никто не захотел рисковать, потому что всем очень тяжело.
- Какую роль в вашем закрытии сыграла программа «Ревизорро» ?
После их визита наша выручка упала в 2-3 раза. На то, чтобы ее восстановить, ушло месяца полтора. В тот день я была дома мне позвонили наши сотрудники и дрожащим голосом сказали: к нам пришло «Ревизорро». Я говорю: зачем вы их пустили? Но остановить их было невозможно - съемочная группа пришла с включенной камерой и, не мешкая ни секунды, сразу прошла на кухню. Еще раз скажу: их интересовала не грязь, а скандал, и все, что там показано, - вранье. Можно прийти в самую чистую операционную и мутной камерой под мрачную музыку снять такой ужас, что вам там почудятся ползающие змеи. Кроме того, журналисты телеканала «Пятница» написали заявление в Роспотребнадзор, который пришел к нам с внеочередной проверкой. Ну вы можете угадать, каким образом мы решали вопрос с проверяющими. Собственно, по-другому эти вопросы не решает никто. Так что были, скажем так, дополнительные траты.
- Сколько «Дети райка» заработали в прошлом году?
Я не могу назвать цифры, но приведу пример: три года назад выручка по пятницам и субботам была 280-300 тысяч рублей в день. А в последний год она составляла 130 тысяч рублей в день - при том же количестве людей. Средний чек снизился почти вдвое: выросли цены у наших поставщиков, люди стали гораздо экономнее - меньше заказывали и меньше оставляли чаевых. Я не виню в закрытии только злые внешние силы. Чтобы продумать экономику в этих новых обстоятельствах - нужно быть суперпрофессионалами. Ни я, ни Алексей Паперный таковыми не являемся. Я занята в театре, Алексей - музыкант и драматург. Мы много сил тратили на «Детей райка», но это не было делом нашей жизни. В отличие от коллег–профессиональных рестораторов - они посвящают бизнесу все свое время и поэтому держатся на плаву.
- Связано ли закрытие «Детей райка» с уходом Юлианы Слащевой?
Мы имели дело не с ней, а с ее мужем, но нет - это никоим образом не связано. Потому что ни Юлиана, ни ее муж Сергей Михайлов уже очень много лет не имеют никакого отношения к управлению «Детьми райка». Когда-то давно они были нашими первоначальными инвесторами.
- Они инвестировали в кафе в последние годы?
Нет. Мы много лет не имеем никаких рабочих отношений - только приятельские. (Юлиана Слащева в комментарии Inc. отметила, что полтора года назад вышла из состава учредителей компании, однако данные о ее выходе были опубликованы в ЕГРЮЛ только 6 июня т.г.).
- Почему они решили выйти из бизнеса?
Это к ним вопрос.
- Вам жалко, что «Дети райка» закрываются?
Как вам объяснить? Я не могу жить без оперного театра, а без «Детей райка» - могу. Но мне, конечно, грустно - на это я потратила 6 лет своей жизни и довольно много сил. Конечно, жалко.
«Открывайте бизнес где угодно, но не здесь»
Вы недавно написали, что у вас никогда не получался бизнес, но получилось «место, в котором многим было хорошо, важно, тепло». Разве этого недостаточно для прибыльности кафе?
Должен быть внятный приоритет - ради чего ты это делаешь. Уверена: наш так называемый коллега Митя Борисов (ресторатор, «Жан-Жак», «Джон Донн», «Маяк» - Inc.) открывает абсолютно все свои места, чтобы заработать денег. У него это получается. А мы, когда открывали кафе, ставили на первый план другие вещи - например, атмосферу. Не то чтобы мы такая беззаботная, лиричная интеллигенция - мы хотели зарабатывать деньги и у нас это получалось. Но нам было важнее угостить друзей, зашедших в гости, чем отказываться от этого ради дополнительной выручки. Я не коммерчески ориентированный человек, и у меня нет бизнес-мышления - поэтому у нас не получилось ужать расходы, кого-нибудь уволить, поступить жестко… Нам всегда было важно кому-то помогать, угощать кого-то бесплатно, устраивать разные благотворительные темы. В результате - мы без денег, и я совершенно не снимаю с нас коллективной ответственности. Чтобы быть балериной - нужно быть гибкой, а чтобы заниматься бизнесом - жестким. Я не жесткий человек, Алексей тоже.
- Когда вы начинали «Детей райка», каким вы задумывали это заведение?
У нас не было амбиций стать модным DJ-баром. Мы хотели открыть симпатичное кафе, куда можно прийти после работы или тяжелой репетиции. Чтобы там было уютно, вкусно и никаких неоправданных понтов - это когда девицы спрашивают тебя с порога «Вас ожидают?», а потом следят за тобой по всему залу. Одним словом - чтобы было как дома. В этом смысле у нас все получилось - если не говорить про бизнес, а про реализацию идеи. «Дети райка» стали важным для многих местом: количество людей, которые написали, что наше закрытие для них - личная потеря, меня потрясло. Я абсолютно этого не ожидала и очень благодарна.
Екатерина Закливенец/Inc.
- Почему вы не обратились ко всем этим людям за помощью, не провели краудфандинг?
Была такая мысль. Более того, мы бы наверняка собрали нужную сумму - у нас большой кредит доверия. Но мой партнер и коллега Алексей (Паперный, музыкант и совладелец «Детей райка». - Inc.) был против. Он сказал, что это бизнес, а в бизнесе нельзя никого ни о чем просить - мы сами прогорели и сами виноваты.
- А нанять управляющего не пробовали?
Мы так в «Мастерской» поступили - наняли управляющую компанию, которая за хороший гонорар вела наши дела. Но начала она с того, что предложила все переделать. Например, в «Мастерской» висело много разных абажуров в одну линию, и это было очень красиво. А управляющий говорит: абажуры - это не модно, это как на даче и надо их все убрать, чтобы сделать модное место. Я ему говорю: места бывают разные, и у нас хорошо получается создавать домашнюю атмосферу - значит, нужно работать с этим продуктом. Так что прошлая попытка нанять менеджера ни к чему не привела (клуб «Мастерская», который открывали Варвара Турова и Алексей Паперный, закрылся в ноябре 2016 года. - Inc.)
- Что бы вы сейчас сделали иначе?
Я бы не открывала «Дети райка». Если завтра ко мне придет кто-нибудь и скажет: «Вот тебе куча денег, давай откроем “Дети райка»!”», я скажу нет. В современной России нужно быть безумным, чтобы заниматься бизнесом. Мне кажется, все, у кого есть деньги, должны вкладывать в бизнес за границей. Это вызвано моим ощущением от воздуха вокруг. Уравниловка, закручивание гаек и прочее будет продолжаться, и из этого нет выхода. Более неблагоприятного момента начать бизнес в России просто не было. Мне часто пишут: «Мы хотим открыть маленькое кафе, что вы нам посоветуете?» Я их отговариваю и советую открывать кафе в Берлине, Тель-Авиве - где угодно, только не здесь.
- Вы хотите закончить с ресторанным бизнесом?
Я собираюсь закончить с бизнесом в России совсем. Я люблю кормить людей, мне нравится, когда ко мне приходят гости, нравится быть хозяйкой, - это мое. Но в России, пока эта власть не сменится, не стоит даже пытаться. Говорю это, не снимая с себя ответственности за то, что мы разорились. Но все, что происходит вокруг, убивает бизнес. И малый, и средний, и любой.
- А за границей?
Пока я живу здесь и у меня нет конкретного плана переезда. Сейчас меня интересует опера, мои усилия уже 4 года направлены туда. Я учусь в Петербурге, а в июне вышла на офисную работу в Москве - нужно на что-то жить. Мне очень грустно, что «Детей райка» больше не будет, но в каком-то смысле это правильно - нельзя заниматься всем.
Со мной был такой случай. Несколько лет назад я нашла в подземном переходе кота в закрытой переноске. Как человек неопытный в таких ситуациях, я не знала, что предпринять, поэтому для начала села рядом с переноской, в которой томился кот, написала пост в Facebook и горько заплакала от жестокости и несправедливости случившегося с котом. Так я провела полтора часа. Потом кота удалось пристроить, и он прекрасно живет у одной замечательной женщины. Но с тех пор многое изменилось.
Я бы тоже думала, что дельфины улыбаются, поскольку тогда еще не прочитала текст о том, что это строение их морды Я познакомилась с людьми, которые профессионально занимаются бездомными животными. Поменяла отношение ко многим вопросам, с этим связанным. Я знаю теперь, например, что лучше стерилизовать домашних кошек, потому что приюты переполнены прекрасными котятами. Знаю, что нельзя покупать животных, потому что это уменьшает и без того крошечные шансы приютских зверей попасть из приютов в собственные дома. И знаю, что таких - и гораздо хуже - ситуаций бывает по много раз в день у тех, кто занимается животными. Но несколько лет назад я этого не знала, не чувствовала и воспринимала происходящее, как какое-то трагическое исключение. Я не знала ничего про приюты животных. Я сама искала кота своей кошке, когда та хотела котят. Мне и в голову не приходило, что в этом есть хоть что-то неправильное.
Несколько лет назад я бы, может быть, с удовольствием пошла поплавать с дельфинами, поскольку не знала, в каких условиях они содержатся. Я бы тоже думала, что дельфины улыбаются, поскольку тогда еще не прочитала текст о том, что это просто строение их морды, а на самом деле они очень страдают от этих плаваний за деньги.
Еще совсем недавно я, смеясь, говорила своей подруге: «Отстань от меня со своей политикой, у меня нет гражданской позиции, я музыкой занимаюсь». А теперь я не представляю, как можно говорить «отстань» про что-то, что залезло в спальни моих друзей-геев, что убивает детей, оправдывая это «Законом Димы Яковлева», что пытается сделать выездные визы и так далее. Как про это можно сказать «отстань» теперь? Теперь - невозможно.
В этом слове «теперь» для меня - не результат, а процесс. Это процесс пробуждения. Живя между разными городами, иногда утром я, едва проснувшись, не сразу понимаю, в каком я городе. Но постепенно, с каждой секундой, я возвращаюсь из сна, в котором у меня нет гражданской позиции, в котором я говорю «отстань», в котором я плаваю с дельфином или в котором мне наплевать, что умрет еще один ребенок, в реальность. На это уходит какое-то время. На то, чтобы мне стало не все равно, ушло какое-то время.
Еще несколько лет назад никто из моих друзей не занимался тем, что в русском языке называется довольно-таки высокопарным словом «благотворительность». Теперь ею занимаются все, с кем я дружна. Не потому, что я вдруг поменяла всех друзей. Просто у нас у всех происходит этот процесс. Кто-то собирает деньги, кто-то волонтерит в хосписе, кто-то организовывает благотворительные праздники, каждый делает то, что хочет и может. Но - делает.
Знаете, в Facebook есть кнопка «I don’t want to see this». Некоторые люди прячутся за эту кнопку и в жизни История с Умарали Назаровым, который умер абсолютно один, разлученный с родителями, в больнице, при невыясненных обстоятельствах, конечно, потрясла нас всех. Ее просто невозможно выбросить из головы. Два дня назад я написала по следам этой истории пост в Facebook. В этом посте была фраза «Я Зарина». Этот пост скопировал мой хороший знакомый Алексей Агранович, снабдив его вполне саркастическими комментариями, но люди стёб не считали, поставили Алеше кучу лайков и сделали кучу перепостов. Таким образом, за считанные часы фраза «Я Зарина» распространилась по Facebook как какой-то манифест. Она не была манифестом для меня, но кому это уже теперь интересно.
А дальше все как обычно. Журналист Александр Горбачев написал пост про то, как это отвратительно и «девальвирует идею» фразы «Je suis Charlie». Куча знакомых поставили ему лайки, журналистка Белла Рапопорт написала фантастический комментарий: «Нехорошо вешать на себя чужую стигму» (по этой логике я должна немедленно снять с себя крестик, это же не меня распяли на кресте), а Катя Гордеева, которую я очень люблю и ценю, написала комментарий про «псевдоэмпатию» и «псевдотолерантность». Потом Катя вот эту колонку. Я хочу ответить Кате, что эмпатия, толерантность, сочувствие и сопереживание - это процесс.
Я хочу ответить тем, кто пышет злобой «что ж вы раньше аватарки не перекрашивали», что эмпатия, толерантность, сочувствие и сопереживание - это процесс. Вот раньше не перекрашивали, а теперь перекрашиваем. Не потому что людей, погибших в Париже жалко больше, а потому что вот раньше не было такой опции в Facebook, а потом она появилась. Или потому что раньше мы не находили в себе сил на сочувствие, закрываясь и прячась от него. Знаете, в Facebook есть кнопка «I don’t want to see this». Некоторые люди прячутся за эту кнопку и в жизни. И даже вполне успешно. Не находят в себе сил to see this. А теперь вот нашли. Нашли и заплакали. Потому что это процесс.
Фраза «Я Зарина» означает: «Я пытаюсь почувствовать ее боль как свою собственную» Я хочу сказать, что для меня нет разницы между фразой «Je suis Charlie» и фразой «Я Зарина», потому что эмпатия - это попытка поставить себя на место другого человека. Попытка. Мы не можем быть на месте другого человека, мы не знаем, не ощущаем и не чувствуем то, что чувствуют близкие погибших во Франции или в самолете, мы не чувствуем то, что чувствует Зарина, нашу редакцию не расстреливала толпа религиозных фанатиков (по крайней мере пока что), и мы не знаем, что чувствовали сотрудники редакции «Charlie Hebdo», но мы пишем фразу «Je Suis Charlie», чтобы показать миру и самим себе, - мы солидаризируемся с жертвами этого чудовищного преступления. С жертвами, а не с убийцами.
Никого нельзя убивать ни за какие взгляды, нельзя расстреливать редакцию даже за самые идиотские карикатуры, просто нельзя - и все. Вот что мы, ну, по крайней мере, я говорила фразой «Je Suis Charlie». Нельзя отбирать плачущего младенца из рук матери, если только мать не угрожает его жизни. Нельзя мучить ее после этого, из потерпевшей делать подозреваемой, выдворять ее из страны, так и не проведя нормальной экспертизы и не закончив расследование смерти ее ребенка, - вот что я говорю фразой «Я Зарина». Я пытаюсь в точности как Катя поставить себя на место Зарины. И, конечно, я не на ее месте. И надеюсь, что никогда на нем не окажусь. Но я солидаризируюсь с ней. С ней, а не с убийцами. Фраза «Я Зарина» означает: «Я пытаюсь почувствовать ее боль как свою собственную».
И даже если Зарина никогда не узнает о моей корявой попытке быть с ней, я все равно считаю ее, попытку эту, важной. Я считаю ее еще одним шагом в процессе под названием «неравнодушие». Может быть, через несколько лет я найду более точную, удачную формулировку для выражения этого неравнодушия. Может быть, нынешняя фраза «Я Зарина» корява, примитивна и не достаточно изящна. Но она - процесс. И я дорожу этим процессом.
Я дорожу дурацкими свечками, которые вешают люди в Facebook, когда случается беда. Я дорожу банальными словами «держитесь» и «я с вами». Я дорожу любыми, даже самыми корявыми и дурацкими способами проявить сочувствие, сопереживание, неравнодушие и эмпатию. Не псевдо. А самую что ни на есть настоящую эмпатию.
Я Зарина, я Шарли, я летела в самолете над Синаем
Следующая новость
30 июня закрылась одна из главных точек притяжение московской интеллигенции — кафе «Дети райка». Заведение стало широко известно прошлой осенью, когда в него нагрянуло шоу «Ревизорро» — Елена Летучая и ее команда нашли в ресторане просроченные продукты и открытый канализационный сток. Хозяйка кафе Варвара Турова в качестве причины закрытия называет череду неудач, произошедших с «Детьми», и реконструкцию улицы, из-за которой посетителям было сложно попасть в заведение. «360» рассказывает, чем прославились «Дети райка» и его основательница.
«Дети райка» располагались в центре столицы — на Никитском бульваре. «Мы ничего не понимаем в моде, концепциях, течениях и пенах. Мы хотим сделать место, которое будет нравиться нам самим, и, надеемся, вам. „Дети райка“ — наш любимый фильм. Фильм о театре, о райке — галерке, на которой кипит настоящая театральная жизнь, о любви, гениальности и таланте. Дети райка — это мы. Мы живем в райке — маленькой территории, словно стеной отделенной от остального города, от остальной страны», — говорится на сайте кафе.
Хозяйка кафе Варвара Турова — музыкант, актриса и публицист, известная в среде творческой интеллигенции Москвы. Ее колонки можно найти на сайтах «Таких дел », «Православного мира », «Сноба ».
Варвара Турова. Скриншот: youtu. be/ii2PplHdeoI.
Последний год существования «Детей райка» был омрачен скандалами, связанными как с кафе, так и с личностью самой Туровой. К примеру, в ноябре прошлого года Турова опубликовала в своем Facebook большой текст , посвященный интеллигенции, к которой она относила себя и свое окружение. Пост широко разошелся в соцсетях, многие пользователи отнеслись к нему с иронией, хотя другие поддержали Турову.
Я всю жизнь думала, что это называется «Интеллигенция», но наверное, точнее называть это богемой. Моя мама адвокат, мой папа искусствовед, ювелир, журналист, редактор, музыкант, кто только не. У нас никогда не было денег, но наш дом всегда был полон гостей. И стоило гостю зайти на порог, я, четырехлетняя, пятилетняя, сколькоугоднолетняя, мгновенно знала — свой или не свой
— Варвара Турова.
Один из поворотных моментов в судьбе «Детей райка» произошел в ноябре 2016 года, когда вышел выпуск «Ревизорро» — программы, которая инспектирует рестораны на предмет чистоты. Ведущая Елена Летучая нашла в кафе просроченные продукты и таракана, а также обнаружила, что общий сток канализации проходит через кухню.
Скриншот выпуска «Ревизорро » из «Детей райка».
Сама Турова позже заявила в Facebook, что некоторые требования Летучей справедливы, а некоторые — необъективны. Ее слова приводит .
Некоторые из требований ведущей программы — справедливы и обоснованны и, я думаю, мы все благодарны ей за непростую работу, которую она делает. Некоторые — абсурдны и невыполнимы. Поверьте, абсолютно любое, к примеру, парижское кафе, было бы просто сразу закрыто после ее визита. Но это не мешает ни вам, ни нам, прекрасно есть и выпивать в этих самых парижских кафе
— Варвара Турова.
В недавнем интервью Inc. Турова призналась , что после выхода шоу выручка «Детей райка» упала в два-три раза, на ее восстановление ушло полтора месяца. «Их интересовала не грязь, а скандал, и все, что там показано, — вранье. Можно прийти в самую чистую операционную и мутной камерой под мрачную музыку снять такой ужас, что вам там почудятся ползающие змеи», — добавила она.
Турова заявила, что журналисты телеканала «Пятница» написали заявление в Роспотребнадзор, из-за чего в кафе нагрянула внеочередная проверка, что привело к «дополнительным тратам».
Ну вы можете угадать, каким образом мы решали вопрос с проверяющими. Собственно, по-другому эти вопросы не решает никто. Так что были, скажем так, дополнительные траты
— Варвара Турова.
В том же интервью женщина заявила, что ресторатор Митя Борисов открывает заведения для того, чтобы зарабатывать, а Турова руководствовалась другими приоритетами. В ответ известный журналист Антон Красовский
Все мое детство, почти каждое воскресенье мы ходили в церковь. Русскую православную.
Мы ходили туда с родителями, и было ужасно неохота вставать, казалось, что болит горло, казалось - вот все, что угодно, только бы не ходить.
А потом, например, Пасха. И родители гонят днем поспать, потому что ночью же служба. И вот тебя одевают в какие-то красивые юбки и ведут ночью в церковь. Перед церковью менты, пытаются не пустить, пытаются оскорбить родителей. Но все это - норма. И церковь - норма, часть жизни.
И вот я сижу на полу, мне например лет 6, и вокруг толпа людей, душно, воздух можно резать на кусочки- настолько он сконцентрирован и насыщенн (есть вообще такое слово?), священники в разноцветных рясах, и вся церковь дружно кричит "Воистину Воскресе",
А потом выходишь на улицу - и откуда-то сил сразу на беготню, крики, драки, веселье,
Потом дома огромный стол, и битва крутыми яйцами, и их, конечно невозможно все съесть, куличи, и царская пасха, которую дико трудно делать и которую их всех знакомых мне семей, только наша и делает, и как же это вкусно!
Или на Троицу, когда все в ветках, все в зелени и крестный ход посреди лета,
Или мы, Аня, Митя, мама, мы все, и отец Алексей Уминский, стоим в пустом запертом храме и молимся за маленького Алешу.
Или венчания, когда "оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть",
И крестины, и орущие от обиды, что их без предупреждения вдруг окунули в воду с головой, младенцы.
И исповедь, конечно.
Мне не нравится, как в церкви пахнет, я не знаю точно, что это - ладан? Но даже этот запах - это какая-то настолько огромная часть меня, что ее уже невозможно выдрать.
Я не могу не принадлежать к этой церкви.
Это - моя церковь.
А вы, отец Чаплин, к ней никакого отношения не имеете.
Как-то так получается, что для многих людей, и уже все больше для меня, граница между Моей Церковью и Русской Православной Церковью все тоньше и тоньше, и все больше и больш9е разочарование, обида, ощущение, что происходит что-то, что не может происходить в принципе,
Волга перестала впадать в Каспийское море, и теперь впадает в Черное, а я не знаю, как же мне с этим жить.
Я не могу бесконечно объяснять друзьям - не ставьте знак равенства между православием и РПЦ, я не могу больше их уговаривать,
Я знаю точно, не гей парады, танцы у алтаря и шутки про патриарха убивают церковь, ее убиваете вы, отец Чаплин, и многочисленные и удивительные ваши единомышленники.
Может быть вам платят какие-нибудь враги? Может быть в вас бес вселился? Потому что не может же все объясняться так просто, что вы просто - вот такой идиот?
Вы что, правда не понимаете, что вы делаете?
Что вы делаете с Моей Церковью.
Это очень тяжело.
Очень.
Когда мне было четыре, кажется, года, меня отдали в детский сад. Какой-то очень хороший. По блату. Через неделю со мной там, видимо, случилось что-то неприятное, и я окосела. Ну то есть буквально. Глаза стали смотреть в разные стороны. Меня год лечили, таскали по врачам, потом чудом (по блату) отправили к светиле-профессору. Вылечил. И меня больше никогда не отдавали ни в какие коллективные секции. Школа не в счет, ее нельзя было избежать, да и мне там не было плохо. Там было никак.
Или, например, в деревне, летом. Чернозем, Тамбовская область, дети из хороших семей, наши бабушки дружили, наши мамы выпивают на терасске, наши старшие сестры делают абажуры и лоскутные одеяла. Согласное гуденье насекомых, антоновка с ветками до земли. Рай. Мы, десятилетние дети, ночуем у Сарабьяновых на сеновале. Нас человек пятнадцать. И мне не плохо, нет, мне отдельно. Я веселюсь, ругаюсь с младшим братом, влюбляюсь, и пою на два голоса с сестрой. Все хорошо. Я еще не понимаю, что отдельно. Я не понимаю, что слово «друзья» не синоним слова «единомышленники». Не понимаю, что не хватает мне только ощущения близости. А без него и рай не рай.
Мне уже двадцать, и кто-то говорит: «А у тебя есть ЖЖ»? Я втягиваюсь моментально, конечно. В эту самую близость, в иллюзию близости, тем более прекрасную, что решительно выдуманную. Случайную. Теряю голову от ощущения почти что масонской ложи: ЖЖ — это для немногих, для избранных, и все они прекрасны. Ой, у тебя что, тоже есть ЖЖ?! Да мы созданы друг для друга, это ж какое совпадение. Проходит два-три года, и вдруг в ЖЖ кто-то пишет гадость. Или, например, кто-то пишет гадость про тебя. «Варваратурова как обычно, в своем репертуаре, читал, блевал».
А ты, например, написала про то, что не представляло ценности в процессе, и было когда-то несравнимо с полуночным разговором в ЖЖ (казалось, нет в жизни ничего важнее, чем эти, до 5 утра с незнакомым человеком разговоры про «Возвращение в Брайдсхед» или «Весну в Фиальте»?) — про всего лишь деревню, антоновку, про то, как Коля Сарабьянов катал тебя на раме по улице Подлесной, или лучше по Бутыркам, потому что на Подлесной сплошные кочки. Написала, поделилась с далеким, незнакомым (и не факт, что существующим) другом. А он читал и блевал. Как это? Ведь это же масонская ложа. Ведь это только крутые прекрасные люди пишут в ЖЖ. Там же нет неприятных людей! Невозможно понять, зачем там кому-то понадобилось писать пост про «читал-блевал».
У меня много друзей-иностранцев. У каждого из них есть фейсбук. Каждый раз, когда я рассказываю им об очередном своем (и не своем) конфликте в фейсбуке, они страшно изумляются. Переспрашивают. Где-где вы поругались? Они не могут представить себе, что фейсбук может быть площадкой для серьезного/тяжелого/важного/пронзительного разговора. Они вешают в фейсбуке фотографии с Нью-Йоркского марафона, с отпуска на греческом острове или концерта. Я не могу себе представить, что можно ежедневно спускаться в «Азбуку вкуса», которая у меня внизу, под домом, только за тем, чтобы в очереди к кассе выяснять, на полном серьезе, основополагающие вопросы бытия.
Мои иностранные друзья не понимают, как можно поругаться в фейсбуке, точно так же как я не понимаю, зачем ругаться в очереди в «Азбуке вкуса». У моих иностранных друзей есть настоящая свобода, я полагаю. И нет необходимости отстаивать каждое мнение по каждому вопросу, как в первый раз. Как в последний раз.
Недавно я устраивала в нашем клубе «Мастерская» встречу по итогам выборов мэра. Я звала туда людей с очень разными мнениями. Мне очень хотелось нормального обмена этими мнениями. Среди всех своих знакомых с большим трудом я отыскала одного человека, который голосовал за Собянина. Потому что ему нравится Собянин в качестве мэра. (Мне — нет, если что.) Этот человек пришел в абсолютно чужеродную для него среду, и некоторые женщины стали в первую же минуту кричать «как вам не стыдно». И знаете что? Он был единственным, кто уступил место женщине, которая опоздала и осталась без стула. Так совпало, я понимаю. Но тем не менее. Он встал и предложил ей стул. Мои демократические друзья не пошевелились, конечно же. Я это не к тому, что мои друзья хуже него. У меня, кстати, лучшие друзья на свете. Или что Собянин лучше Навального. (В этом я не смыслю.) Не к тому я это говорю. Я всего лишь намекаю на этот удивительный факт, еще раз. Если человек не разделяет ваших взглядов, это не значит, что он — козел. Это не значит, что он — ничтожество. Или что он «не в своем уме». Это ничего не значит. Просто он не разделяет ваших взглядов.
Мне кажется, наступил конец света, все в курсе, а я что-то пропустила. Я пропустила момент, когда все договорились друг с другом: «Ребят, давайте теперь так, несогласие по ряду вопросов, автоматически означает отмену элементарных правил приличия». У людей вокруг не осталось никаких тормозящих механизмов. Чего тормозить-то, когда все равно катимся прямиком в преисподнюю? Конец света же. Иногда мне кажется, как жаль, что жизнь не пионерский лагерь (в котором я никогда в жизни не была). Как жаль, думаю я, что не существует общих правил поведения. Но на самом деле проблема не в отсутствии правил. Правил — море. Они преследуют нас на каждом углу, выскакивают из-за каждого поворота, не прислоняйтесь, не стой под стрелой, тяги нет — пользоваться прибором нельзя, не влезай — убьет, 10 заповедей, в конце концов (точнее, начале начал), а «Википедия» вообще говорит прямо: «Будьте объективны; в частности, не пишите о себе». Проблема не в том, что нет правил.
Проблема в том, что, когда летишь на санках с ледяной горки или катишься в преисподнюю, в гробу ты видал эти правила. Проблема в том, что, дорвавшись в 90-е до ощущения свободы (как когда-то до ощущения близости), так называемые «мы» вцепились в нее, в эту свободу, в этот, простите шершавый язык штампа, пьянящий шанс свободы, мертвой хваткой, и так и остались — в состоянии аффекта, пьяные, связанные по рукам и ногам, но зато со свободой в зубах.
Людей вокруг не останавливает, что человек, про которого они пишут гадости (или ставят лайк гадостям), — муж их подруги. Или брат. Или дочь. Что этот человек, например, только что чуть не умер. Или, наоборот, спас кому-то жизнь. Не останавливает ничего, гуляй, рванина, я думаю, что он говно, почему я должен сдерживаться, «не кривить же мне душой»!
Объяснений этому можно найти миллион. Почти все будут верными. Ну, в том смысле, что «как нас душат», а мы, пружинами, упираемся в стены руками, и пусть лучше хамство, чем несвобода. Про то, как все устали. Про то, как все не могут друг с другом договориться. Про то, что с 90-х прошло слишком мало времени, и мы еще не научились существовать так, чтобы действовать сообща, чтобы протестовать сообща. Чтобы иллюзорное ощущение близости заменить уже наконец близостью настоящей. Чтобы протрезветь.
Но вот какая штука. Моя старая и давно умершая учительница фортепиано, добиваясь от меня свободы мышечной, говорила: «Свобода и расхлябанность — это разные вещи, Варя». Свобода — это еще и обязательства. Свобода — это не только возможность говорить, что думаешь. Свобода — это еще и умение от свободы отказаться. Свобода слова — это в том числе умение промолчать.
Знаете, мир не рухнет, если вы просто один раз не напишете запредельное хамство, даже если пишете вы про самого неприятного человека во вселенной.
Windsor Castle will stay without you, мир не рухнет без вашего мнения, без вашего хамства, без вашей злобы и без вашей агрессии.
И без моей, да.
Варавара Турова
культура искусство общество Человек сноб, варвара турова