Взятие снежного городка василий суриков описание. Лихие народные забавы. Штурм снежного городка

Созданию этой работы предшествовал непростой период в жизни Василия Ивановича Сурикова : в 1888 году умерла его жена. Это был , он практически забросил занятия живописью. Спасением стал отъезд в Сибирь – на родину Сурикова. Там он начал плодотворно работать, постепенно избавляясь от тоски. В это время и родилась его известная картина «Взятие снежного городка».

На полотне Суриков запечатлел старинную народную игру в «городки». Суть игры состояла в следующем: строилась стена из снега и для прочности обливалась водой. Участники разбивались на две команды и размещались по разные стороны стены. Одна из команд должна была захватить крепость, а другая защитить. Смельчаки верхом на коне пытались прорваться сквозь снежную преграду, а защитники, вооруженные хворостинами, отпугивали лошадь, тем самым не давая всаднику осадить крепость.
На картине мы видим кульминационный момент, когда игрок верхом на коне, преодолев все препятствия, врывается в крепость и рушит ее.

Композиционно полотно делится на три части. Центральная фигура – это всадник верхом на коне. В левой и правой частях мы видим зрителей, с интересом наблюдающих за игрой. Царит азарт и всеобщее веселье: как игроки, так и зрители полностью вовлечены в процесс. На полотне преобладают чистые, яркие тона, что создает атмосферу праздника и веселья.
Мастер уделил особое внимание деталям. Тщательно прописаны элементы одежды, можно даже рассмотреть материал и фактуру ткани. Натуралистично запечатлён и окружающий пейзаж. Со скрупулезностью Суриков выписывает снег: мы видим даже следы от саней и снежки, отлетевшие от снежной крепости.

Художник хотел максимально реалистично передать все детали и подробности игры. Для этого друзья Сурикова даже специально устроили подобную забаву, во время которой художник сделал очень много карандашных набросков.

Не случайно и то, что Суриков выбрал в качестве сюжета картины именно сцену из жизни обычных людей: Суриков был одним из передвижников, для которых изображение жизни простых крестьян было одной из главных задач. Люди на картине – это типичные сибиряки, земляки художника.
Впервые картина была показана в 1891 на XIX выставке передвижников. После выставки на Сурикова обрушился шквал негатива. Критики остались недовольны выбором сюжета, называя его «бедным и анекдотичным». Публика, привыкшая к салонному и академическому искусству, также не оценила полотно. Но сам художник был уверен в своей правоте, утверждая, что народное творчество – это то, к чему нужно постоянно обращаться и в чем искать вдохновение.

У нас есть телевизор и компьютер, спортивные стадионы и клубы. А чем развлекались наши предки?

В современной психологии особо выделяется такой вид деятельности человека как игра. Именно во время игры (или любого другого развлечения) мы не только отдыхаем, но и проявляем свою сущность. А в старинных играх раскрывается менталитет и душа всего народа.

Сейчас мы чаще проводим вечера дома, а раньше наши предки собирались в гости или выходили на улицу на народные игрища. Игры развивали и укрепляли тело, стимулировали умственную деятельность, учили фантазировать и проявлять настойчивость. В них принимали участие стар и млад.

Отличным примером народного развлечения служит военно-спортивное игралище под названием «взятие снежного городка». Эта старинная потеха проводилась в зимнее время, и обязательно – на шестой день масленицы.

Правила игры

Для этого выбирали свободное место и строили на нём из снега две параллельные высокие стены, которые потом обливали водой. От этого стены становились очень крепкими. Посередине ставили высокие ворота, а на их верхних перекладинах устанавливали снежные фигурки различных животных, птиц, солдат и бутылки с рюмкой. Это был «Городок».

Парни и мужчины разделялись на две команды: защитников и штурмующих. Первые проводили атаку верхом на лошадях, а вторые пешими отгоняли их мётлами, ветками, лопатами. Против коней использовали холостые патроны, а против всадников снежки и ледяную воду из ушатов. Перед началом штурма «городничий» или «царь» зачитывал шутливую речь: сказку о Масленнице – прожорливом существе, уничтожившем в деревне всё масло, блины и солёную рыбу. «Царя» сопровождала свита, которая для пущего веселья перебивала его речь кривляньями и шутками. Окончание речи давало сигнал к началу боя.

Задачей штурмующих было прорваться за стены «Городка» через ворота. Защитники должны были продержаться как можно дольше, а после поражения выкупать в сугробах победителей. Потеха завершалась полным разрушением стен, в чём участвовали и защитники, и штурмующие. Иногда в центре «Городка» устанавливался деревянный столб. На его вершине был привязан приз – мешок с вином и жареным гусём. Тот, кто первым прорывался за стены, должен был забраться по столбу за наградой. Вся трудность такого подвига была в том, что столб был смазан жиром.

Чем же так полюбились эти игры русскому народу? На них удалые парни могли показать свою силу, выносливость и смелость. Работа в команде давала чувство братства. А что может быть лучше для русского человека, чем честная борьба в лихой компании?

История игры

Эта игра была распространена на территории всей дореволюционной России – от Краснодарского края до Сибирской губернии. Последний раз её проводили аж в 1922 году на Енисее. Изначально она была излюбленным развлечением служилых людей: казаков, стрельцов, но быстро захватила массы крестьян.

В 1891 году В. Суриков завершил работу над картиной «Взятие снежного городка». На этом колоритном полотне изображён финал игры. Сюжет картины ярко передаёт ту атмосферу бесшабашного веселья, с которым русский народ любил проводить широкие празденства.

Сейчас эта игра снова набирает популярность на масленичных гуляниях. Проводится она, правда, в более мягких формах, чем прежде.

Водоразделом в жизни и творчестве Сурикова стала смерть его жены. Горе художника было столь велико, что он практически перестал писать и уехал в Сибирь, чтобы остаться там навсегда. Александр Иванович Суриков, брат живописца, пытаясь помочь, подсказал ему тему этой картины.

Александр Иванович Суриков, младший брат живописца, помогал Василию Ивановичу в Красноярске заполнить время живыми впечатлениями, почти ежедневно пытался устроить прогулки по городу на лошадях, вечерами приглашал друзей и знакомых: «Я в свою очередь занялся развлечениями его и подал ему мысль написать картину «Городок» (это всем известная старинная игра). Мне сильно хотелось, чтобы он после смерти жены не бросал своё художество. Поехали мы с ним в село Ладейское, где и наняли молодых ребят сделать городок, с которого и была написана в последние дни масленицы 1890 года картина «Взятие снежного городка».

И она вылечила Сурикова от тоски, открыв собой новый этап его творчества, отличающийся полифонической композицией, насыщенностью колорита, погруженностью в народную стихию. «Необычайную силу духа я тогда из Сибири привез», - признавался Суриков М. Волошину. Работа изображает старинную сибирскую игру, очень популярную в казачьей среде, - в нее играли в «прощеное воскресенье», последний день масленицы. Напомнили о себе здесь и детские впечатления художника: «Помню, - вспоминал он, - как "городок" брали. Городок снежный. И конь черный прямо на меня... Я его потом в картину вставил. Я много "снежных городков" видел. По обе стороны народ, а посреди снежная стена. Лошадей хворостинами - чей конь первый сквозь снег прорвется. За работой этой картины Вася уже меньше стал скучать о жене; одним словом, до некоторой степени пришёл в себя, стал бывать в гостях, и у нас бывали знакомые. С мамой всегда вспоминал о старинке».

По своему обыкновению, многие детали Суриков писал с натуры - друзья живописца специально для него инсценировали полный «вариант» игры в селе Ладейское.

Подсказанная Александром Ивановичем тема упала на благодатную почву. Изображая современную ему сцену народной игры, Суриков, исходя из общепринятой классификации, работал в бытовом жанре, при всём том особенности мышления исторического живописца сказались и здесь в полную силу.

В сверкающем праздничными красками холсте всё пронизано живыми традициями предков, удалых казаков, прямыми родственными связями с которыми Суриков так гордился. В картине изображён кульминационный момент - снежная крепость разваливается на наших глазах. Всадник и конь объяты единым порывом, удаль и азарт сверкают в решительном взоре всадника, дикие искры проскакивают в умных глазах коня. На фоне смеющихся лиц зрителей собранная в единый порыв воля берущего городок казака приковывает внимание, заставляет переживать вместе с ним острейший момент игры.

Фрагменты картины

Яркий сверкающий пейзаж, написанный на заднем плане, перекликается с представленным в этой работе образом народа, полного здоровья и силы.

Участники игры, самозабвенно ей отдавшиеся, приветствуют победителя, смеясь и размахивая хворостинами - главными «орудиями» этой забавы.

Лошадь и всадника Суриков написал в сложнейшем ракурсе - они несутся прямо на зрителя. Изображение долго не давалось художнику - «раз пять, - как вспоминал А.И. Суриков, - делали городок в своем дворе и звали казака, который, настегивая лошадь, летел на городок».

Этот персонаж написан Суриковым с его брата, Александра Ивановича. Он, сидя в изукрашенном возке, заинтересованно наблюдает за ходом игры. Сохранился замечательный этюд маслом «А.И. Суриков в шубе», сделанный для картины. (50 художников. Суриков: Шедевры русской живописи. 2010 год, вып. 8./ автор текста Александр Панфилов. – М.: ООО «Де Агостини», 2010. – 31 с.)

Источник: Москалюк М. «Свет во тьме светит…»./ Марина Москалюк.// Тобольск и вся Сибирь. Восьмой номер. Красноярск: Альманах./ Сост. М.В. Москалюк. - Тобольск: Издательский отдел Тюменского регионального общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска», 2007. - 340с. – с.76-96

… В начале XX века Марии Васильевне Красноженовойг удалось восстановить со слов бывших участников игры полную её картину. Стена из снега и льда сооружалась заранее, причём в каждой местности имелись свои «архитектурные» особенности постройки. В Енисейской губернии были широко распространены двойные ворота в форме арок. Играющие делились на две группы: защитники, вооруженные трещотками, хворостинами и комьями снега, и осаждающие молодые казаки верхом. Съезжались многочисленные зрители из окрестных сёл, принаряженные, возбуждённые предстоящим зрелищем. Выезжал «городничий», во весь голос читая шутливые стихи «Начатие и прибытие прошедшей масленицы», и вдруг неожиданно подавал сигнал, по которому начинался штурм. Всадники прорывались сквозь толпу неистово оборонявшихся защитников, лошади вставали на дыбы от шума и крепких ударов. Зрители встречали неудачников солёными шутками, но уж победителя чествовали от всей души, стаскивали с коня, щедро угощали вином.

В среде казачества, тщательно оберегавшего боевые традиции предков, «Взятие городка» связывалось с памятью покорения Сибири под руководством Ермака. В европейской части России уже к середине XIX века подобные обычаи превратились в обыкновенную детскую забаву. Последний же настоящий «Городок» в Красноярске был устроен в Ладейке в 1922-ом году, а во времена детства Василия Сурикова особым размахом славились «Городки» в селе Торгашино, откуда была родом мать художника Прасковья Федоровна: «А первое моё впечатление - это как из Красноярска в Торгашино зимой через Енисей ездили... Вот на том берегу я первый раз видел, как «Городок брали». Толпа была. И городок снежный. И конь черный прямо мимо меня проскочил, помню. Это, верно, он-то у меня в картине и остался».

По живописным достоинствам и эмоциональному накалу «Взятие снежного городка» по праву относится к лучшим творениям суриковской кисти. Ко времени написания картины Суриков уже сложившийся мастер, с хорошо отработанными приёмами создания большого полотна.

Интересен записанный в 1926 году Красноженовой разговор с 6-летним крестьянином села Ладейки М.Д. Нашивошниковым, который хорошо помнил художника, изобразившего его в толпе зрителей: «Он это всё картины писал. А сначала это он всё матерьял собират, всё пишет по отдельности, а потом начнёт это их на листе бумаги распределять - кому куда ловчее... Ведь даст же Бог дарование человеку». В этих бесхитростных воспоминаниях подмечена главная особенность творческого метода Сурикова - тщательная работа над этюдами и бесконечные поиски наиболее точных композиционных построений.

Вообще, для «Взятия снежного городка», по сравнению с другими полотнами, этюдов сохранилось не так уж много. Картина писалась от начала до конца в родном доме, и позировать могли только красноярцы - многочисленные знакомые и родня, торгашинские и ладейские казаки.

…Итак, в самой светлой и просторной комнате родного дома Василия Ивановича был натянут большой холст. Здесь рождалось новое творение великого мастера, в то время как москвичи и петербуржцы, были уверены, что Суриков замолчал, как писали газеты того времени. А для первых зрителей красноярцев в изображённой сцене всё было близко и знакомо, и искренней была радость узнавания самих себя.

Однако время шло. Картина свернута на вал и вместе с художником отправилась в Москву. Почти в каждом письме 1891 года брату и маме Суриков упоминает о ней: «Картину я вставил в раму золотую. Очень красиво теперь. Скоро, в начале или середине февраля, надо посылать на выставку в Петербург. Не знаю, какое она впечатление произведет. Я, брат, ее ещё никому не показывал».

«Взятие снежного городка» ожидала насыщенная событиями судьба. Сразу после Х1Х-ой передвижной выставки вместе с другими полотнами «Городок» пропутешествовал по России, из Санкт-Петербурга в Москву, затем в Харьков, Полтаву, Елизаветград, Кишинев, Одессу, Киев. В 1900-ом картина попадает на Всемирную выставку в Париже, где получает серебряную медаль. С 1908-го года хранится в Русском музее императора Александра III. Отдельной историей могло бы стать её возвращение в Сибирь (правда, совсем не надолго) в морозные суриковские юбилейные дни 1998-года, когда тысячи красноярцев выстраивались в очередь, чтобы только увидеть её. Конечно же, для нас нынешних изображение казацкой масленичной игры нечто из истории - далекое, чуть забытое, но вместе с тем настолько родное и близкое, что по-прежнему закипает кровь от праздничного разгула народной силушки, молодецкой удали.

Не только яркий всплеск так долго сдерживаемых позитивных эмоций, но и новый расцвет живописного мастерства - колористического и композиционного - продемонстрировало привезенное из Сибири полотно.

Из книги Натальи Кончаловской «Дар бесценный» об истории создания картины «Взятие снежного городка» с сайта http://nkozlov.ru/library/s318/d3964/print/?full=1

…Удивительной сердечности и доброты был этот человек (о брате художника Александре Ивановиче), так и не устроивший своей собственной жизни. О себе он не думал, все о матери и брате. И сейчас его мысли были заняты новой работой Васи. Он сам толкнул его на мысль написать картину сибирской народной игры - взятие снежного городка. Василий Иванович сразу зажегся и начал собирать материал. Каждый базарный день он с утра толкался в народе, зарисовывая росписи на дугах и на старинных кошевах. Однажды он увидел розвальни с искусно выгнутыми скрепами на полозьях и тут же зарисовал их. Богатые узоры тюменских ковров он писал акварелью. Его занимали образы для толпы зрителей. Да и искать-то было нечего, стоило только выйти за ворота - все тут! Василий Иванович вглядывался в эти лица, освещенные солнцем, или в пасмурный день в рассеянном свете, и казалось ему, что каждое из этих лиц может органически врасти в картину. Как все они были ему близки и понятны своей сибирской суровой красотой!

Игру взятия снежного городка он знал еще с малого детства. Однажды дед Александр Степанович повез его в Торгошино поглядеть на эту игру. На всю жизнь запомнил тогда Вася взмыленного коня, который, проломив снежную стену, проскочил совсем рядом с их кошевой и комьями снега закидал и его и деда. Игра эта осталась от глубокой старины в память завоевания Сибири Ермаком. Во многих селах строили на масленицу снежные городки, но торгошинцы заранее лепили целые крепости, с пушками, бойницами, башнями, фигурами зверей или конскими головами. Потом крепость заливалась водой, и она, как хрустальная, радужно сверкала под солнцем. Красота была необычайная! Лихие всадники-казаки с разбегу налетали на городок! Не всякий конь шел на крепость, иные шарахались в сторону, вставали на дыбы, упирались, а то и сбрасывали всадника. Ну тогда совсем позор - в снегу вываляют, тумаков надают, народ все озорной, веселый, с хворостинами, с плетками. Машут, кричат, хохочут, не подпускают коня к крепости, а другие наоборот - подстегивают, дразнят, гонят на штурм. Шум, крик, свист, улюлюканье…

Все это всплывало сейчас в памяти Сурикова, и он увлеченно набрасывал эскизы для задуманного полотна. Александр Иванович безотказно возил брата по деревням. Однажды подговорил парней из села Ладейки построить настоящую крепость, нашелся и казак, что потом налетал на нее. Сурикову удалось сделать несколько зарисовок, но движения коня он так и не ухватил. Ведь всего одна минута! Где тут успеть!..

Проводив девочек Жилиных, Александр Иванович вернулся домой и поднялся к брату наверх. Он застал его за рабочим столом. Под лампой с зеленым колпаком были разложены карандашные эскизы композиции.

Ложился бы ты, Васенька. Ведь завтра печник Дмитрий чуть свет приведет соседей. За три ведра водки сговорились крепость во дворе вылепить. Мне в присутствие к девяти, так я им помогу, часа два свободных выкрою. И ты встань пораньше да погляди - может, что-нибудь и подскажешь…

Василий Иванович, обрадованный, оторвался от рисунков,

Какой же ты, Сашка, молодец! Как тебя на все хватает, горячая ты душа! - Он смотрел, улыбаясь, брату в лицо, тонкое, красивое, с густыми усами, опущенными по-казачьи книзу, и, казалось, не было в эту минуту никого ближе и дороже, чем этот чуткий и добрый человек.

Исцеление

Недолюбливал Василий Иванович Капитона Доможилова, за которым была замужем сводная сестра его Лиза. Она ушла из дома рано - с мачехой Прасковьей Федоровной жить было трудно. С зятем Василий Иванович не подружился. «Противный поп, жадный, - говорил он о Доможилове,- и фамилия у него какая-то скопидомная, и Лизу нашу вовсе от нас отстранил!»

Зато дочь Доможиловых Таня совсем не походила на родителя. Стройную красавицу с чистым лицом, с которого не сходило выражение приветливого внимания и какой-то детской доверчивости, любили в доме Суриковых все, даже строгая бабка.

Этим летом Таня часто ездила с Суриковыми на большие прогулки за Енисей. Дядя Саша запрягал Саврасого, и все садились в тарантас. Василий Иванович непременно захватывал этюдник.

Да к чему ты краски-то берешь, - недоумевал порой брат Саша, - ведь едем-то на полчасика…

Ну не-е-ет уж! Ни один хороший охотник в лес без ружья не пойдет, так и художнику без этюдника в лесу делать нечего!

И каждый раз приходилось им ждать, пока Василий Иванович не закончит акварель, а летом от мошки в тайге спасенья нет. Таня захватывала с собой на прогулки таежные сетки от мошки. И однажды Василий Иванович приметил, как смотрит Танино лицо сквозь эту сетку. Оно было словно отражение в зеркале, и от него, как от всей ее крепкой фигуры, веяло таким целомудрием, свежестью и простодушием, что по возвращении Василий Иванович тут же поставил холст на мольберт и начал портрет. Портрет этот был закончен быстро я висел в верхнем зале. А сейчас одна из красивейших женщин Красноярска, жена врача Рачковского, Екатерина Александровна, позировала Василию Ивановичу. Он писал ее в профиль, в меховой накидке и платке поверх шапочки. Рука ее была продета сквозь скунсовую муфту. Это был этюд уже к новой картине, где Рачковская будет сидеть в кошеве. Брата Сашу Василий Иванович усадит против нее, пусть покрасуется в бобровой шапке на фоне расписной дуги со звонками.

Этюдов и зарисовок набралось множество.

Чудную девушку он нашел по соседству. Хотелось написать ее смеющейся, и Василий Иванович старался рассмешить ее разными шутками. Она улыбалась, обнажая два ряда ослепительных зубов, но глаза ее на этюде так и остались серьезными - видно, слишком необычным делом было для нее позирование.

Все эти этюды висели сейчас в рабочей комнате Сурикова. С каждым днем их все прибавлялось. Все это готовилось к объединению в веселом буйстве жизни, в молодецкой сибирской игре, где опасность, ловкость и удаль воплощали дорогие для Сурикова воспоминания детства и вдохновляли его на новую ярость сердца, утраченную им за последние годы.

Сегодня он поднялся в шесть утра, едва начинало светать.. Мороз был невелик, и несколько человек в полумраке скатывали огромные комья снега и обтесывали их, заготавливая для возведения стены. Александр Иванович вытащил для них из дома стремянку.

Василий Иванович пояснил, что именно хотелось бы ему воспроизвести из того, что он сам видел не раз. Стали класть, стену с аркой посредине. Дмитрий-печник, молодой казак с рыжеватыми усами на кирпично-красном от возбуждения и морозца лице, следил за постройкой. Установили по краям стены столбы с лихо вылепленными снежными конскими головами, с угольками вместо глаз. На печнике был рыжий" полушубок, синие плисовые штаны и светлые валенки, - в приближающемся рассвете Василий Иванович уже различал эти цвета. «Надо бы на него надеть шапку бобровую Сашину»,- думал он, вглядываясь в тонкий профиль печника.

Мужики закончили стену и теперь обрызгивали ее водой из лейки. В утреннем морозце голоса их звучали чисто и-звонко. Стало почти совсем светло.

Ох, как все это хорошо! - Горячее ликование охватило художника и, как бывало раньше, вызвало совсем неожиданные желания и действия.

Смеясь, он начал быстро лепить большие снежки и один за другим швырять их. Снежки крепко приставали к ледяной стене, и она становилась похожей на неровно выдолбленный камень какого-то старинного итальянского дворца.

На крыльцо вышли дочери. Они уже собрались в гимназию и с веселым удивлением наблюдали за точными и быстрыми движениями отца - давно они не видали его в такой бодрости.

Ага, мое время истекло! - сказал дядя Саша, увидев племянниц. - Ну, братцы, мне пора в присутствие. В сарае - трехведерный бочонок с водкой. Как будет все закончено, заберете. - И он скрылся за кухонной дверью: надо было позавтракать и переодеться.

Девочки, в гимназию не опоздайте, - говорил завороженным дочерям Василий Иванович.

Солнце выглянуло из-за холмов и бросило первые косые лучи на снежный городок. Он заиграл розовым сверканьем, отливая синевой под широкой аркой. Оля и Лена сбежали со ступенек крыльца и, прежде чем выйти за ворота, пробежали по очереди под снежной аркой, пригибая головы в меховых капорах.

Перед началом игры Суриков позвал всех завтракать. Озаренные пылающей русской печкой, сидели «мастера снежных дел» на кухне у Прасковьи Федоровны, уплетали пельмени и пили чай с бубликами, смеясь и подтрунивая друг над другом.

Когда все вышли из дому во двор, солнце спряталось за облака. Городок стоял в голубом мерцании. Дмитрий-печник побежал за конем, а Суриков, захватив из мастерской блок и акварельный ящичек, устроился на скамье, чтобы порисовать еще не тронутую крепость в цвете.

Дмитрий уже ездил по Благовещенской взад и вперед на красивом гнедом коне, разогревая его и подзадоривая для штурма крепости. Казаки шумно спорили - с какой стороны лучше начинать. Как воробьи, налетели на глухой забор соседские мальчишки, а иные устроились на крышах ближних сараев.

И вот началось. Отложив в сторону акварельные наброски, Василий Иванович вооружился карандашом и попросил Дмитрия несколько раз проскакать галопом и поднять коня на дыбы перед крепостью - хотелось уловить движение коня на скаку. Все было подготовлено, ребят кликнули во двор занять места возле городка. Казаки, вооружившись хворостинами, палками и кнутами, стояли в дальнем углу огорода.

Дмитрий начал издалека, с Благовещенской, проскакал ее, завернул в ворота дома, обошел крепость до группы казаков. Они с гиканьем и свистом стали махать хворостинами, посылая гнедого на штурм снежной стены, вокруг которой горланили и метались мальчишки, отпугивая коня.

Давай, гей!.. Давай налетай!.. - кричали казаки.

Дмитрий развернул коня и во весь опор пустил его на городок. Сидя на крыльце, Василий Иванович ловил каждое движение коня и набрасывал его на бумагу. Конь начал плясать, а потом взвился на дыбы. В страшном напряжении Дмитрий пригнулся и, сильно хлестнув его плеткой, заставил рывком, всей грудью налететь на крепость. Словно богатырь, с разбегу раскрыл плечом закрытые ворота. Мальчишки, крича, шарахнулись в стороны.

Суриков был удовлетворен: он уловил движение коня, сильные, выпуклые плечевые мышцы под лоснящейся шерстью и разламывающуюся под напором на куски снежную стену. Четкими штрихами карандаша он изобразил на бумаге это движение и теперь повторил его в деталях по памяти. Взмыленный конь стоял среди комьев разрушенного сооружения, две снежных конских головы лежали под его ногами.

Ну как, Василий Иванович, получилось? - спросил Дмитрий, тяжело дыша.

Великолепно! Просто удивительно удачно! Все было видно как на ладони. Спасибо тебе, Дмитрий! Спасибо вам, ребята! Здорово мне помогли. - Он все еще продолжал рисовать, то и дело поглядывая на всадника, щурясь и улыбаясь.

Через несколько минут из ворот суриковского дома казаки, шутя и балагуря, выкатили на салазках бочонок водки. Мальчишки сопровождали их, свистя и хохоча на всю Благовещенскую. Суриков с альбомом в руках остался на крыльце перед разрушенной крепостью. И на листах вновь и вновь возникал схваченный верным глазом художника мощный рывок коня, которым решалась вся сцена старинной народной игры. Здесь, в Сибири, далеко от московской суеты, от привычного мира художников, жизнь его как бы началась наново.

А в это время Стасов писал Третьякову: «…Не имеете ли вы сведений о Сурикове из Сибири? Какая это потеря для русского искусства - его отъезд и нежелание больше писать!!!»

«Взятие снежного городка»

Быть может, впервые за всю свою жизнь Василий Иванович писал легко и быстро - без трудных спадов и неудач, без мучительных сомнений.

Картина - четыре аршина в длину и два в высоту - стояла на мольберте в верхнем зальце. Композиция была решена как-то сразу, и Василий Иванович работал теперь с наслаждением. Все было подвластно ему: мастерство, вдохновение, порыв развернулись сейчас во всю силу.

Братья все еще продолжали ездить по красноярским селам. Василий Иванович по-прежнему боялся что-нибудь, упустить, всегда стремился подглядеть что-то новое. Однажды заехали в Торгошино, попытались уговорить молодежь построить городок. Да куда там! Отказались парни, они уже не умели ладить снежную крепость, не то что их деды.

Уходят традиции с годами, - сокрушался Василий Иванович.

В Дрокино написал он как-то с натуры одного мужичка со смешной фамилией - Нашивочников. Он был в собачьей дохе и в шапке с синим верхом. Таким и занял место в картине, сидя слева в санях с искусно выгнутыми полозьями и замахнувшись кнутовищем…

В Ладейках строили для Василия Ивановича настоящую» крепость и штурмовали ее потом на гульбище. Суриков сам выбрал место и для игрища. Справа - избы, слева где-то за толпой угадывается Енисей, за ним красноярские холмы с пашнями в голубой, влажной, весенней мглистости.

Женские типы сибирячек, с которых Василий Иванович написал множество этюдов, воплотились в картине в каких-то сказочных русских красавиц. Милитрисы Кирбитьевны Румяные, в ярких шубках, стоят они на дальнем плане, и среди общего веселого буйства что-то в них удивительно-серьезное, трогательно-застенчивое…

Центральная фигура картины - казак, штурмующий городок. В нем Василий Иванович изобразил, ни в чем не отступив от натуры, Дмитрия-печника. Конь его вломился в снежную стену, комья снега летят из-под копыт, и глаз дико косится. А за всадником сомкнулся стоявший в два ряда молодой народ. Смеются, кричат, машут хворостинами… Только на воздухе написанные могут быть так отчетливы, так свежи лица, так убедительны движения. С отпрянувшего мальчишки свалилась шапка и, еще теплая, лежит на снегу. А снег, так же как и в «Боярыне Морозовой», обладает множеством оттенков: где-то справа - желтоватый, слева -сероватый, переходящий в голубизну. И, как всегда в пасмурный день, в слепящей цветовой игре снега угадывается невидимое за облаками солнце.

А как насыщен колорит на открытом воздухе и до чего ярок! Кошева крыта мохнатым тюменским ковром, и цветы на нем - голубые, розовые, синие, - большие зеленые, перистые листья… Мохнатость ковра, фактура его особенно заметна в глубоких складках по углам кошевы, а яркость цветов веселит, радует глаз. В кошеве сидит Рачковская, с приветливой своей улыбкой. На ней скунсовая накидка, и на фоне цветастого ковра великолепно отливает синевой мех ее муфты. Рядом с Рачковской молодая пышная попадья в горностаевом воротнике, а напротив брат Саша. Он настолько выразителен в характере своем, что, пожалуй, среди общей массы лиц - это уже портрет.

К весне картина была закончена, и Василий Иванович показывал ее знакомым красноярцам. Однажды пришел к Суриковым четырнадцатилетний Дмитрий Каратанов, будущий известный художник-сибиряк. Он не раз заходил показывать свои работы. Василий Иванович любил беседовать с талантливым юношей, всегда находя достоинства в его еще неумелых рисунках.

Ты работаешь с натуры, это хорошо. Продолжай. Но надо учиться рисовать правильно. - Василий Иванович достал из папки гравюру с изображением женской головы.- Вот смотри, как правильно поставлены в лице нос, глаза. Научись правильно строить лица…

Они беседовали три часа. Василий Иванович показывал мальчику свои итальянские этюды, - он всюду возил их с собой. А под конец подвел Дмитрия к новой картине. Мальчик был ошеломлен. Он долго в молчании рассматривал громадное полотно, едва умещавшееся в мастерской. Василий Иванович тоже молчал, задумавшись и приглядываясь к своей работе,- он каждый раз смотрел на нее по-новому. А потом сказал словно самому себе:

Народное искусство - хрустально чистый родник. К нему и надо обращаться.

Бытовая?

Сибирская картина была представлена публике в марте 1891 года в Петербурге. В этот год почему-то все передвижники выставили небольшие вещи и почти все какого-то унылого духа. Умирающая от чахотки барыня печально сидела в кресле на картине «В теплых краях» Ярошенко. Картина Пастернака «К родным» изображала двух женщин: одна - молодая вдова с грудным ребенком, вторая - его кормилица, - безотрадное зрелище. Шишкин на этот раз выбрал для своей кисти всего одну сосну и поставил ее одиноко: «На севере диком». Не мог привести в радостное волнение и Ге своим «Иудой». Настроение в залах выставки совпадало с настроением буржуазной публики. Это было видно по газетным статьям, в которых критики обстоятельно смаковали каждую сценку, отвечавшую меланхолическому настроению «высшего света», от которого зависели судьбы художников.

И в это настроение резким диссонансом врывалось суриковское буйство красок и народное веселье, брызжущее с картины «Взятие снежного городка». Критикам, привыкшим следовать духу буржуазного общества, была непонятна и неприятна жизнеутверждающая свежесть Сурикова. Они накинулись на него, не придумывая веских доводов и не отбирая рода оружия, и потому сплошь и рядом попадали друг в друга и в себя самих. Одному не нравился сюжет, и он писал: «Нынешняя картина Сурикова не вызывает ничего, кроме недоумения. Понять трудно, почему и каким образом мог художник вложить такой сущий пустяк в колоссальную раму, величиною с добрые ворота… Содержание бедное, анекдотичное. Наудачу взята едва заметная, чуждая притом нашим нравам житейская мелочь - вздорная забава. Как же мыслимо объяснить зарождение и появление такой картины? Ради чего понадобилась и кому нужна она?..»

Другой борзописец находит, что: «Тот же недостаток перспективы, глубины и воздуха, который портит все картины Сурикова, присущ и новому его произведению. Воздуха очень мало, и замеченная некоторая грязнаватость тонов, не лишенная, однако, яркости…»

Третьему нравится сюжет, но: «В картине режет глаз жестокая пестрота красок. Вся она точно тот ковер, который навешен в ней на спинку саней справа, и отдельные фигуры толпы сливаются в ней во что-то пестрое, сплошное, многоголовое…»

Еще какой-то раздраженно-недоумевающий господин отметил в «Петербургском листке»: «Странное явление на выставке - эта картина г. Сурикова, трактующего на огромном холсте старинную казачью игру на масленице в Сибири. Она, очевидно, рассчитана на большую силу колорита и письма и испещрена яркими красками, однако г. Суриков в погоне за эффектом не достиг желаемой цели…»

Еще один критик из «Московских ведомостей» решил, что: «Переход от исторических картин к жанровым составляет бытовая картина г. Сурикова. Сюжет ее не совсем ясен… Картина написана в известном пошибе г. Сурикова, тяжело, пестро, скученно, на этот раз в ней немного более воздуха…»

А в «Русских ведомостях» какой-то критик заявил: «От картин исторических легко перейти к этнографии: таким этнографическим интересом отличается, по нашему мнению, картина г. Сурикова».

Василий Иванович читал все это со смешанным чувством недоумения, беспокойства и все же юмора. Но сознание своей правоты одерживало верх. Он сам считал картину «бытовой», быть может, потому именно, что в ней не было твердого исторического сюжета, в основе которого лежит какое-то определенное событие, а от Сурикова все привыкли ждать именно этого.

Между тем за озорной, буйной народной сценой несомненно стояло историческое прошлое: ведь все исторические и политические события находили отражение в обрядах, песнях, сказках, традиционных празднествах. Начиная с глубокой древности, история народа утверждалась жизнью и искусством, и всегда две эти линии тесно переплетались.

«Взятие городка» тоже было отголоском целой эпохи покорения Сибири, когда русские поселенцы должны были обороняться от «инородческих» племен, населявших Сибирь, и когда казачьи дружины «воевали» одну за другой татарские крепости и городки.

Буржуазные критики мало интересовались эпосом и народными традициями. А между тем новая картина Сурикова была тоже исторической живописью, и от нее Суриков пошел прямо к Ермаку. Все это было тесно связано единым могучим духом, близким и дорогим художнику с детства. Через призму юношеских воспоминаний, через кровную любовь к родине преломлялось художественное видение Сурикова, воплотившись в яркой, полной молодецкой удали и здоровой радости сцене «Взятия снежного городка».

Картину, однако, не покупали. Несколько лет странствовала она по России. Сменялись города: Москва, Киев, Харьков, Кишинев, Полтава, Одесса. Потом картина отправилась за границу - в Париж, на Всемирную выставку.

Только через восемь лет Суриков писал уже одинокому брату Саше (Прасковьи Федоровны не было в живых), что наконец продал «Взятие городка» коллекционеру фон Мекку за десять тысяч рублей.

С наступлением зимы на Руси заканчивались все полевые работы. И это понятно - снег, мороз, нет ни желания, ни возможности трудиться в такую погоду. Что не успели за осень - оставляли на весну, зимой же лучше отдохнуть.

Взятие снежного городка

Снежная битва

Пока старики лежали на печи, резали деревянные ложки да плели лапти, молодёжь отдыхала по-своему. Юноши и девушки катались с горок, играли в снежки, устраивали гулянья. Но самым популярным видом зимнего развлечения, самой весёлой забавой считалось взятие снежного городка.
Когда устанавливалась нужная погода - вдоволь снега, но уже слегка подтаявшего, и на улице не слишком морозно, - на сооружение зимней крепости собиралось всё село. Приходили и из соседних деревень - лишние руки не помешают. Лопатами вырезали из плотного снега аккуратные «строительные блоки», возводили по периметру крепость - снежную стену в два метра высотой, а то и выше. Затем делились на две команды: одна должна была всеми силами защищать городок, другая - захватить его.
Защитники оборонялись жестоко. Отбивали атаки мётлами и лопатами, швырялись в нападающих плотными снежками, сыпали на головы врагов снег целыми вёдрами и даже стреляли из ружей (разумеется, холостыми зарядами). Но и атакующие были не промах. Они в свою очередь делились на «коней» и «всадников», садились верхом друг на друга и плотной массой с гиканьем и разудалыми криками наваливались на снежные стены.
Атака начиналась и прекращалась по команде специально выбранного судьи - «городничего». Он же и определял победителей.
Несмотря на большое количество народа и яростные битвы, до кровопролития при взятии городка никогда не доходило (разве что кому-то особо плотным снежком нос разобьют). А все потому, что городок атаковали парни, а защищали его… исключительно девушки. У девушек в городке хранилось своё «знамя» - чья-нибудь пёстрая шаль. Тот из нападавших, кому удавалось захватить это знамя, получал право перецеловать всех защитниц. Летописи указывают, что такого права редко кто добивался.

Суриков и Сибирь

В 1888 году художника Василия Ивановича Сурикова настигло большое горе - умерла его горячо любимая жена. Сорокалетний живописец забросил свои картины и погрузился в глубокую депрессию.
Видя такое положение, мать и брат художника пригласили его вместе с дочерями - десятилетней Олей и восьмилетней Леной - к себе в гости, в Красноярск. Ну, как в гости - Суриков сам был родом из Красноярска, но в последние годы все больше жил в столицах да ездил по заграницам. И мысль побывать в родном городе показалась ему заманчивой.
Родная Сибирь сотворила чудо. Побывав на роскошных зимних гуляньях, понаблюдав, как парни и девушки вместе строят, а потом весело разрушают снежные крепости, прокатившись несколько раз на санях по заснеженным просторам, художник вышел из депрессии и вновь взялся за кисти. Так на свет появилась картина «Взятие снежного городка».
После Суриков ещё неоднократно возвращался в родной город. Именно там у него зародился замысел картины «Покорение Сибири Ермаком» - полотна, на котором изображена страшная битва, но при этом нет ни крови, ни трупов.

В Прощеный день часть красноярской публики — казаки и мещане — уезжали по деревням, с которыми они имели родственную связь. Особенно много горожан в 50-60гг. в Прощеный день уезжало в Торгашино, а в 80-90гг. — в с.Ладейское. В этих деревнях исполнялась старинная казачья игра «взятие снежного городка». Откуда сюда был занесен этот обычай, установить трудно, но местные старожилы объясняют его как память покорения Сибири казаками и их боями за стенами острожков с осаждавшими их инородцами. Литературных указаний на происхождение «городков» мне найти не удалось. Но в трудах исследователей старинных народных обычаев, таких, как Терещенко, Сахаров, Снегирев и др., встречаются краткие указания на существование этого обычая и в селах европейской России.

В Енисейской губернии «городки», по-видимому, были распространены повсеместно. На это, по крайней мере, указывают те данные, которые мне удалось получить от местных жителей из различных местностей Енисейской губернии, и отчасти из литературных данных. Отдаленные от нас по времени сведения дает Гмелин. Следующее указание на обычай «брать городок» мы находим у Степанова, который кратко отмечает этот обычай: «Строят укрепления изо льда с воротами; сажают гарнизон; делают приступ пешие и конные. Первые взбираются на стены, последние рвутся в ворота. Метлы и нагайки составляют оружие». (Эти данные относятся к 1822-34гг. прошлого столетия, т.е. через сто лет после Гмелина).

Несколько подробнее Степанова сообщает А.Терещенко:

В Енисейской губернии парни строят на льду ледяную крепость с воротами; сажают туда охранительную стражу. Пешие и конные идут в атаку; пешие лезут на стену, а конные врываются в ворота; осажденные обороняются метлами и нагайками. По взятии крепости победители идут с торжеством, поют песни и кричат радостно. Отличившихся ведут впереди, потом все пируют.

Опросный материал местных жителей дает следующую картину распространения «городка» по губернии.

Ачинский уезд — с.Балахта — «был устроен «городок» из снега и льда; «городок» этот я видел издали, за многочисленностью народа и экипажей, окружавших его, хода взятия «городка» уследить не мог». Это сведение относится к началу 900-х годов (Н.Г.Тарасов). «Городок» в Балахте был в двух местах — на р.Чулыме в Балахте и на речке Балахтинке в Куличках. Народу съезжалось очень много, «городок» брали под вечер» (Е.М.Юдина).

Канский уезд — г. Канск — «городок» устраивался за городом: лет 45 назад (конец 70-х годов XIX в.). Подробностей не помнит (Г.С.Любенецкий). Сс. Ирбей, Торбыш, Огинское и др.: «Городки» устраивались на масленице, причем в Торбыше «городок» устраивался на берегу речки Торбылки, а в Огинской и др. деревнях — на улице. На воротах «городка» были фигуры, но без особого значения, в зависимости от фантазии скульптора. «Город» откупали, т.е. собирали деньги на вино, и приступали к штурму и защите. В ход пускались метлы, хворостины, трещотки — чтобы испугать лошадей» (К.Т.Степанова).

Минусинский уезд — г.Минусинск — «В Минусинске «городок» устраивался в двух местах: на протоке, пониже пароходной пристани, и выше города — за Пятницкой площадью. Формы «городка» — две стены, и между ними ворота; на воротах ставились из снега же разные фигуры животных и людей; особенно часто наверху ворот красовался петух. Защитники были не только пешие, но и конные. Во время взятия «городка» играла музыка (гармоники или скрипки)». «Снежный городок» на р.Тубе — также устраивался «городок», который пользовался популярностью, а поэтому съезд был многолюден. Приезжало много народа из Минусинска. (Е.Д.Широкова. Последний «городок» помнят в Минусинске приблизительно в 1884—1886 гг.).

Село Новоселово — «на масленице всегда устраивались «городки». Наверху ворот ставили фигуры казака, петуха, бутылки и рюмки. Прежде чем начинать бой, собирали сначала откуп. Часто местное купечество заранее покупало бочонок вина, который и отдавался устроителям. А иногда на собранные деньги всей компанией шли в кабачок — после взятия «городка». Народу на взятие «городка» набиралось много, и пешего, и конного». (П.К.Жигалов).

Село Каратуз — на масленице, по заведенному издавна обычаю, «брали городок». Обычай этот заключается в следующем: каждый год, в последний день масленицы, делается из снега арка или две; наверху — небольшая лошадь из снега, с таким же всадником. Это называлось «городок». Его должен был взять кто-нибудь из верховой молодежи; а брать, т.е. разрушать этот «городок», очень трудно, так как его защищают многие с палками, метлами и т.д.

Красноярский уезд — первые сведения об устройстве «городка» в Красноярском уезде, как было сказано выше, мы находим у Гмелина — под 1735г. (следующие данные дает Степанов — 1822—1834гг.). В середине 19 века в окрестностях Красноярска «городки» были обычным явлением для казачьих селений — Базаиха, Торгашино, Ладейки, Березовка, Терехина, Есаулова, Частоостровские, Подсопки, и для заимок — Долговой, Чанчиковой и др.

Самый популярный «городок» был Торгашинский, куда приезжала чуть не вся красноярская сотня казаков, прочно связанная с торгашинцами родственными узами. Также бывало много горожан. Торгашинский «городок» строился солидно, и на воротах его, кроме обычных атрибутов, ставились снежные фигуры пеших и верховых казаков, одетых в настоящие казачьи костюмы времен Екатерины II. Но почему-то губернская власть наложила запрещение на Торгашинский «городок», и обычай этот прекратился, не позднее, по-видимому, 70-х годов, так как в 80-е годы гремела слава только торгашинской катушки (Е.А.Красноженова и А.И.Суриков). В других селениях этот обычай сохранился до наших дней. Так, в Терехиной и Есауловой были устроены последние «городки» в 1908г., в Базаихе и Березовке — в 1912г., в Ладейках — в наши дни, т.е. в 1922г.

В 1908 году я ездила в Ладейки в начале масляной недели, чтобы заранее узнать, будет ли в этом году устраиваться «городок». Но оказалось, что в эту масленицу «городок» не предполагался, а потому я своей поездкой воспользовалась для собирания материала о «городке» по материалам местных жителей. Меня направили к «городничему» — крестьянину той же деревни Карпу Шахматову. Из беседы с ним выяснилось, что обычай этот выполняется преимущественно взрослым населением, в 50-60-е гг. — казаками, а позднее крестьянами. При этом оказалось, что существовал особый руководитель — «городничий», на обязанности которого лежало следить за порядком боя при взятии «городка»; он же должен был давать знак к началу боя.

Но так было в прежние годы, и последним «городничим» был Карп Шахматов, со слов которого я и буду описывать ладейское действо. «Городок» устраивался так: в начале масляной недели деревенская молодежь принималась за устройство «городка»: делали из снега на льду Енисея двое ворот — одни против других на небольшом расстоянии. Верхняя перекладина на воротах украшалась снежными фигурами казаков, пеших и на лошади, с винтовкой за плечами. У ворот ставились снежные пушки и другие атрибуты крепостной защиты. На внутренней стороне других ворот делали из снега стол с полным собранием угощений, тут ставили графины и бутылки, закуски, пироги и т.д., но все из снега и льда.

В «Прощеный день», часам к 3, собиралась около «городка» масса народа, нарочно приезжавшего из ближних деревень и города. Именитые горожане жертвовали устроителям «города» деньги на «угощение», т.е. на водку; это называлось «выкуп» или «откуп города». Кроме доброхотных жертвований, устроители еще проходили по рядам всех собравшихся зрителей с ледяными тарелками, собирая все на тот же «откуп». Около ворот «города» с внешней стороны, по обе стороны, ставились защитники с хворостинами и метлами в руках. Часть молодежи имела в руках трещотки. Напротив «защитников» в кошевках и верхом становились на порядочном расстоянии нападающие. Перед началом боя «городничий» объезжал «город», чаще всего, на телеге, чтобы виднее и слышнее было, смотрел, все ли в порядке, затем кланялся собравшимся и читал стихотворное произведение под названием « ».

.
Говорила я: здравствуйте,
Любезные мои сибиряки,
Как военные, так и казаки.
Как я была довольная вами,
Вашими блинами, оладьями и пряниками.
А досидку вашу столь приятно пила,
Что чуть я не умерла.
Сибирское ваше пиво и штаны с гузна сбило.
А жены ваши, голубки,
Заложили дубасы и юбки.
Столь торжествовали,
Что и друг друга не узнали.
Ходили и бродили по подворьям,
Яко оные курицы, и становились
Прямо середь улицы.
Пели, ревели и нелепо кричали
И меня, честную масленицу, величали.
Когда я не могла на вас наглядеться,
Принуждена была с вами
В кабаке раздеться.
Старалась я в стойке все вино выпить
И дно осушить —
Но за стойкой вино не убывает:
«Целовальник» много воды прибавляет.
Милые вы мои други,
Вижу я: доходят до меня крайние услуги.
Оных я за это жаловала «кавалерами»
И разными иными мерами;
На которых драла одежу и пятнала рожу,
Да еще изволила определить
Между собой волосы и бороду делить.
Сего году навели на меня наглую невзгоду:
Собрались в полночь, скопили,
По всем квартирам меня сочили.
Вижу я эту наглую невзгоду,
Бросилась я по всему народу.
Прощайте, мои други и приятели.
А что вы делаете надо мной,
Как над злодейкой над какой.
Я ваша не злодейка и лиходейка,
Я ваша наставница и сибирская забавница.
Набирала я свиней на целый суп
И отправляла в инший путь.
Приказала свиньям крепко дуть;
Сколько бы свиньи не ревели и не визжали,
На рысях скоро в степь бежали.
Прибежали на показанное место,
Ставили лагери из гольного пшеничного теста,
Большую шаньгу с правого фланга поставили,
Блины и хворосты с обоих концов приставили.
А посредине стола я рыбный пирог призвала,
Ему и приказ отдала:
Чтоб форпоста, объезды и караулы
Имели до второй недели Великого поста.
Приходит от ставки Лапша с рапортом и орешки.
Тогда и приказала зарядить яйца всмятку
В бунтарей стрелять — глаза ослеплять.
Сколько было нашей силы потрачено,
О том неизвестно,
И сколько было в добычу получено...

(пропуск рассказчика)
.
Капуста да редька, та в службе некрепка,
Когда в полон попала, много мне зла чинила,
Живот режет, в глаза лезет,
В висках стучит, голову ломит.
Неприятель гонит.
От всей беды не знаю куда деться.
Прибыла я в чурбане, валялась в пустой бане.
Находилась в великом страхе,
Замарала я не одну рубаху.
Кабы я у вас до Святой недели побыла,
То бы оказалась у каждой девки и бабы жопа гола.
А если бы все со мной до Святой недели поводились,
То бы все нагие и босые находились.
А теперича я в степи шатаюсь,
Своими пищами питаюсь
И объясняю всему народу: до предыдущего году,
До месяца февраля в год, опять буду сюда.

После прочтения этого произведения, чтения невыразительного и быстрого, временами скандировавшего на удобной рифме, «городничий» подавал знак, и осаждающие стремительно бросались на приступ. Но гарнизон «города» не дремал: трещотки, крики, неистовое стеганье хворостинами и метлами немедленно пускались в дело; лошади нападающих горячились, вставали на дыбы, бросались в сторону зрителей, которые с криками и смехом шарахались от них.

Некоторые из осаждающих довольно скоро отступали, но настойчивые заворачивали своих лошадей, стегали их и опять бросались на «город», снова встречая ряд ударов и бойких насмешек над неудачей. Этот бой для многих участников оканчивался довольно серьезными ушибами и увечьями. Битва продолжалась до тех пор, пока какой-нибудь смельчак не продирался сквозь толпу защитников и не влетал в ворота, на взлете разрушая верхнюю перекладину. После этого все принимали участие в дальнейшем разрушении «городка». Это был конец. Победителя угощали вином и качали, а затем начиналось общее угощение и веселье участников боя. В это время «городок» доламывался, и зрители разъезжались.

Заканчивая свое сообщение, считаю необходимым еще раз остановиться на архитектуре «городка» и подробностях взятия его. Двойные ворота в виде арок (Енисейская губерния — повсеместно); стены с воротами (Минусинск — Енис. губерния); круговая стена с воротами в город, с платком на верхушке столба. Также не везде одинакова картина взятия «городка»: в Енисейской губернии бои идут с увлечением и страстью, здесь как бы снова просыпается боевой дух казаков-пионеров. Возможно, что Торгашинский «городок» потому и закончил свое существование, что потеха переходила в серьезное дело, оканчивающееся тяжелыми увечьями. Кроме того, приведенный мною сравнительный материал говорит нам, что Ладейский «городок» отличался еще одной особенностью, а именно введением в боевое действие стихотворного произведения. Тот же сравнительный материал, несмотря на местный патриотизм, придающий этому интересному обычаю чисто сибирское происхождение, указывает нам, что масленичные «городки» в начале XIX века были распространены в европейской России.

Это обстоятельство дает возможность предполагать, что обычай взятия «городка» можно отнести к более отдаленным временам русской истории, например, ко времени языческих религиозных воззрений, как предполагает Миллер, или к тому времени, когда русские славяне по своей южной границе должны были охранять рубежи путем постройки городков для защиты от кочевников.

А быть может, это эхо петровских потешных крепостей так быстро докатилось до Сибири и здесь прочно осело в виде боевой потехи ратных людей и т.д. Если наше предположение верно, то тем интереснее, что отзвук старинной эпохи сохранился до наших дней в пределах Сибири — среди местного казачества, тщательно оберегавшего боевые традиции своих предков. Хочется указать еще на одно обстоятельство: «городки», как напоминание далекой истории, народ соединил с еще более древним обычаем, дошедшим до нас от времен язычества — с празднованием масленицы.

Все литературные данные о «городках», которые мне удалось найти, зафиксированы в первой половине XIX века для европейской России. У нас же все это — обычай сегодняшнего дня, так как в Ладейках после некоторого перерыва в 1922 г. опять был «городок». Конечно, такая сохранность стариннейших обычаев в Сибири, в частности в Енисейской губернии, может быть объяснена молодостью нашей исторической жизни, где недавние подвиги русских людей запечатлены в живых рассказах и воспоминаниях сходящих со сцены поколений, живо рисующих бытовой уклад наших предков. Местная природа придала свой особый колорит старине, где еще совсем недавно, до проведения Сибирской железной дороги, жизнь шла медленным темпом далеких провинций, нарушаясь лишь происшествиями в обывательской среде — в виде большого воровства, убийства, грабежа обоза и т.д. — или праздничными развлечениями, среди которых долго сохранялся и кулачный бой, популярный до сих пор в Западной Сибири (Томск).

Неудивительно поэтому, что В.И.Суриков, воспитанный в подобной обстановке, дал в своих картинах самые проникновенные образы прошлого русской истории, приблизив далекое к своему поколению. Его же кисть запечатлела и яркую бытовую сценку «Взятие снежного городка», которую художник объяснил как «старинная казачья игра в Сибири».

Снежные городки в Красноярске продолжают брать и в 2011 году.

Дополнительные фотографии

Вконтакте