Табу и эвфемия как проявление магической функции языка (на материале немецкого, русского и башкирского языков). Магическая, заклинательная функция речи

Магическая функция языка

Магическая функция языка является частным случаем призывно-побудительной функции, с той разницей, что в случае словесной магии адресат речи - это не человек, а высшие силы. К проявлениям магической функции относятся табу, табуистические замены, а также обеты молчания в некоторых религиозных традициях; заговоры, молитвы, клятвы, в том числе божба и присяга; в некоторых религиях священные тексты, Писания, считаются внушенными, продиктованными свыше. Общей чертой отношения к слову как к магической силе является неконвенциональная трактовка языкового знака, т. е. представление о том, что слово - это не условное обозначение некоторого предмета, а его часть, поэтому напр., произнесение ритуального имени может вызывать присутствие того, кто им назван, а ошибиться в словесном ритуале - это обидеть, прогневить или навредить высшим силам. Все известные в истории культурные ареалы сохраняют в той или иной мере традиции религиозно-магического сознания. Поэтому магическая функция языка универсальна, хотя конкретные ее проявления в языках мира бесконечно разнообразны. Нередко элемент собственно магии уже выветрился из некоторых подобных слов и выражений (рус. спасибо < спаси Бог ), в других случаях он вполне ощутим, напр., не к ночи будь помянут, не тем будь помянут, не говори под руку, не каркай - беду накличешь . Магические формулы, имевшие конечной целью положительный результат (плодородие, здоровье), часто строились как проклятие и брань. В ряде традиций известно ритуальное сквернословие в свадебных и сельскохозяйственных обрядах. К обрядовым заклинаниям восходят некоторые бранные выражения.

Словарь социолингвистических терминов. - М.: Российская академия наук. Институт языкознания. Российская академия лингвистических наук . Ответственный редактор: доктор филологических наук В.Ю. Михальченко . 2006 .

Смотреть что такое "Магическая функция языка" в других словарях:

магическая функция языка Словарь лингвистических терминов Т.В. Жеребило

Магическая функция языка - Частный случай призывно побудительной функции. Адресат речи в случае использования М.ф.я. – высшие силы. К проявлениям магической функции относятся: табу, табуистические замены, обеты молчания, заговоры, молитвы, клятвы, божба, присяга. В… … Общее языкознание. Социолингвистика: Словарь-справочник

Функции языка - Функции языка 1) роль (употребление, назначение) языка в человеческом обществе; 2) детерминированное соответствие (зависимость) единиц одного множества единицам другого множества; второе значение чаще применяется к единицам языка (например,… … Лингвистический энциклопедический словарь

функции языка - Функции, выполняемые языком в обществе. Язык не просто отражение действительности в сознании человека, это прежде всего важнейшее средство общения людей. Отсюда все его функции: это язык человека и, следовательно, он органически связан с… … Учебный словарь стилистических терминов

ФУНКЦИИ ЯЗЫКА - определяются на основе его главного (коммуникативного) назначения — быть орудием непосредственного общения и средством выражения накопленного культурного опыта народа. Общая коммуникативная функция проявляется в зависимости от установок… … Литературный энциклопедический словарь

Выражается в запрете на употребление тех или иных слов, выражений или собственных имен. Явление табу связано с магической функцией языка (речи), т. е. с верой в возможность непосредственного воздействия на окружающий мир при помощи языка. Я.т.… … Словарь социолингвистических терминов

Минкия

Нецензурная брань - Ненормативная лексика (нецензурные выражения, непечатная брань) или обсценная лексика (от англ. obscene непристойный, грязный, бесстыдный) сегмент бранной лексики различных языков, включающий грубейшие (похабные, непристойно мерзкие,… … Википедия

Нецензурные выражения - Ненормативная лексика (нецензурные выражения, непечатная брань) или обсценная лексика (от англ. obscene непристойный, грязный, бесстыдный) сегмент бранной лексики различных языков, включающий грубейшие (похабные, непристойно мерзкие,… … Википедия

Рассмотренные выше языковые и речевые функции являются универсальными, т. е. их проявления наблюдаются во всех языках мира. По-другому обстоит дело с этнической функцией языка: это феномен заметный, но не обязательный. Этноконсолидирующая функция является во многом символической, она создается не употреблением языка, а отношением людей к языку, национально-культурной идеологией. В реальности процессы формирования этносов могут не совпадать с процессами дифференциации и интеграции языков [16 ]. Этническая и языковая карты мира также далеко не совпадают (см. с. 89-94, 101-103, 117-120), поэтому симметрия "один народ - один свой и отдельный язык" не является правилом или самым частым случаем. Во множестве ситуаций народ говорит на двух или нескольких языках, причем некоторые из языков используются и другими народами; во многих других случаях народ говорит на том же языке, на котором говорят другие соседние и/или несоседние народы.

Исследователь языков американских индейцев Делл Хаймс в этой связи писал: "Вероятно, наше мышление чересчур окрашено европейским языковым национализмом XIX в., чтобы мы могли заметить, что далеко не все языки имеют статус символа, необходимого для единства группы. Племя фульнио в Бразилии в течение трех столетий поддерживало свое единство, потеряв свои земли, но сохранив свой язык и главные обычаи, а гуайкери в Венесуэле достигли того же самого сохранением своей системы отношений собственности. На протяжении нескольких поколений у них не было и следа особого языка и религии" (Новое в лингвистике. Вып. 7. Социолингвистика 1975, 65).

Африканисты, изучая регионы, в которых языков меньше, чем этносов, т. е. ситуации, в которых имеет место ассимиляция по языку, указывают, что это "совсем не всегда тождественно этнической ассимиляции" (Виноградов, Коваль, Порхомовский 1984, 47).

Вместе с тем в современном мире, особенно в постиндустриальных обществах, ширится стремление народов сохранить, иногда возродить свой язык - как живое свидетельство и естественную почву культурно-духовной самобытности (см. с. 98-100; см. также статью Г. В. Степанова "Национальный язык" в ЛЭС 1990).

^ Магическая, заклинательная функция речи

Якобсон считал магическую функцию частным случаем призывно-побудительной, с той разницей, что в случае словесной магии адресат речи - это не человек, а высшие силы. К проявлениям магической функции относятся табу, табуистические замены (см. с. 133-134, 144-148), а также обеты молчания в некоторых религиозных традициях; заговоры, молитвы, клятвы, в том числе божба и присяга; в религиях Писания - священные тексты, т.е. тексты, которым приписывается божественное происхождение: может считаться, например, что они были внушены, продиктованы или написаны высшей силой. Общей чертой отношения к слову как к магической силе является неконвенциональная трактовка языкового знака, т. е. представление о том, что слово - это не условное обозначение некоторого предмета, а его часть, поэтому, например, произнесение ритуального имени может вызывать присутствие того, кто им назван, а ошибиться в словесном ритуале - это обидеть, прогневать или навредить высшим силам.

Нередко имя выступало как оберег , т.е. как амулет или заклинание, оберегающее от несчастья.

Апокриф "Семьдесят имен Богу" (рукопись XVI-XVII вв. Иосифо-Волоколамского монастыря) советовал для самообороны записать, выучить и носить с собою 70 "имен"(символических и метафорических наименований) Христа и 70 "имен"Богородицы: "Сиа знамениа егда видиши и сиа имена егда прочитаеши непобежден будеши в рати и от всех враг избавлен будеши и от напрасния смерти и от страха нощнаго и от действа сотонина... А се имена господня числом 70. Да еже их имат и носить с собою честно от всякаго зла избавлен будет власть, сила, слово, живот, милость ..." (цит. с графическими упрощениями по изданию: Тихонравов Н. С. Памятники отреченной литературы. - СПб. Т. 2, С. 339).

В древности, выбирая имя родившемуся ребенку, человек нередко как бы играл с духами в прятки: то он хранил в тайне "настоящее" имя (и ребенок вырастал под другим, не "секретным" именем); то нарекали детей названиями животных, рыб, растений; то давали "худое имя" - чтобы злые духи не видели в его носителе ценной добычи. Такое имя-оберег получил при рождении будущий пророк, основатель зороастризма Заратуштра (Заратустра): на авестийском языке слово Заратуштра означало "староверблюдный".

Сознание, верящее в магию слова, не только мирится с непонятным и темным в магических текстах, но даже нуждается в смысловой непрозрачности ключевых формул (см. с. 72-75, 83-85).

Неконвенциональное восприятие знака, как и вера в возможность словесной магии, относится к явлениям правополушарной природы. Неконвенциональная трактовка знака близка к эстетическому восприятию слова (см. с. 21-23, 72-75). Неконвенциональное понимание слова известно в детской психологии: "слово отождествляется с вещью" (К. И. Чуковский) - например, дошкольник может считать, что в предложении Там стояло два стула и один стол всего три слова или что слово конфета - сладкое.

Неконвенциональная трактовка знака в целом близка также некоторым философским и культурологическим концепциям, верящим в содержательную неисчерпаемость слова и в определяющее воздействие языка на мировосприятие или этническую психологию, например таким, как античная теория "фюсей" (от греч. physis - природа), согласно которой имя вещи соответствует ее "природе"; как идеи В. фон Гумбольдта и А. А. Потебни и их развитие в теория "лингвистической относительности" Э. Сепира и Б. Уорфа (см. с. 63-66); идеи лингвистической философии Л. Витгенштейна и Дж. Мура о "вине" и "недугах" языка как источнике человеческих заблуждений и псевдопроблем; как философская герменевтика, которая истинным познанием считает "вслушивание в язык" и видит в языке "самое интимное лоно культуры", "дом бытия" (М. Хайдеггер).

Все известные в истории культурные ареалы сохраняют в той или иной мере традиции религиозно-магического сознания. Поэтому магическая функция речи универсальна, хотя конкретные ее проявления в языках мира бесконечно разнообразны и удивительны. Нередко момент собственно магии уже выветрился (ср. русск. спасибо из спаси Бог ), в других случаях - вполне ощутим, например: не к ночи будь помянут, не говори под руку, не тем будь помянут, не каркай - беду накличешь , белорусск. каб не прагаварыць и т. п.

Неожиданность (для современного сознания) следов словесной магии связана с тем, что в глубине человеческой психики полярные сущности могут отождествляться или взаимозаменяться (жизнь и смерть, добро и зло, начало и конец, смех и плач и т. д.). Амбивалентность символики бессознательного приводила к тому, что осуждение оборачивалось восхвалением, пожелание неудачи считалось условием успеха (ср. ни пуха на пера и т. д. Поэтому магические формулы, имевшие конечной целью положительный результат (плодородие, здоровье), часто строились как проклятие и брань. В ряде традиций известно ритуальное сквернословие в свадебных и сельскохозяйственных обрядах. К обрядовым заклинаниям восходят некоторые бранные выражения (Успенский 1983). С другой стороны, сама живучесть ругательств объяснялась Бахтиным древней амбивалентностью сквернословия: в глубинах народного подсознания это не только хула и уничижение, но и хвала и возвышение (Бахтин 1990, 177-216). Д. С. Лихачев, наблюдая проявления магической функции в воровском арго, связывал ее с эмоционально-экспрессивной насыщенностью и общей атавистичностью воровской речи (Лихачев 1935, 64-75).

Язык и биологические семиотики: различия в функциональных возможностях.

Различия в составе функций языка людей и языков животных представлены в таблице.

1. Знак (+) указывает на ограниченную возможность осуществления данной функции. В частности, коммуникативные возможности языков животных ограничены содержанием кода (набора знаков, составляющих ту или иную биологическую систему связи): здесь нет "синтаксиса" и поэтому невозможны "тексты", составленные путем комбинирования знаков. Иная картина в коммуникации человека: язык позволяет говорящим хранить информацию не только в коде (словах и грамматических формах), но и в текстах, т. е. в устных и письменных высказываниях на языке (см. с. 15-17).

2. Под "биологической функцией" понимается биологическая (физиологическая) релевантность некоторых явлений в коммуникации животных (см. с. 9-13 и подробно Степанов 1971).

^ Своеобразие языка как общественного явления

С точки зрения семиотики язык - уникальная, но не единственная знаковая система: он сопоставим с языком пчел, дорожной сигнализацией, алгоритмическим языком программирования. С точки зрения науки об обществе язык не имеет аналогов. Он не просто своеобразен - по ряду существенных признаков он отличается от всех общественных явлений.

1. Язык, сознание и социальный характер трудовой деятельности изначально взаимосвязаны и составляют фундамент человеческого своеобразия в биологическом виде Homo sapiens.

2. Наличие языка есть необходимое условие существования общества на всем протяжении истории человечества. Любое социальное явление в своем существовании ограничено в хронологическом отношении: оно не изначально в человеческом обществе и не вечно. Так, не всегда существовала, по мнению большинства специалистов, семья; не всегда были частная собственность, государство, деньги; не изначальны также различные формы общественного сознания - наука, право, искусство, мораль, религия. В отличие от неизначальных и/или преходящих явлений общественной жизни, язык изначален и будет существовать до тех пор, пока существует общество.

3. Наличие языка есть необходимое условие материального и духовного бытия во всех сферах социального пространства. Любое общественное явление в своем распространении ограничено определенным "местом", своим пространством. Разумеется, в обществе все взаимосвязано, однако, допустим, наука или производство не включают в себя (в качестве компонента, условия, предпосылки, средства и т. д.) искусство, а искусство не включает в себя науку или производство. Иное дело язык. Он - глобален, вездесущ. Сферы использования языка покрывают все мыслимое социальное пространство. Будучи важнейшим и основным средством общения, язык не отделим от всех и любых проявлений социального бытия человека.

4. Язык зависим и не зависим от общества. Глобальность языка, его включенность во все формы общественного бытия и общественного сознания порождают его надгрупповой и надклассовый характер. Однако надклассовость языка не означает его внесоциальности. Общество может быть разделенным на классы, но оно остается обществом, т. е. известным единством> сообщностью людей. В то время как развитие производства приводит к социальной дифференциации общества, язык выступает как его важнейший интегратор. Вместе с тем социальная структура общества и социолингвистическая дифференциация речевой практики говорящих находят известное отражение в языке. Общенародный язык социально неоднороден. Его социальная структура, т. е. состав и значимость социальных вариантов языка (профессиональная речь, жаргоны, просторечие, кастовые языки и т. п.), а также типы коммуникативных ситуация в данном обществе обусловлены социальной структурой общества. Однако, при всей возможной остроте классовых противоречий, социальные диалекты языка не становятся особыми языками.

5. Язык - это явление духовной культуры человечества, одна из форм общественного сознания (наряду с обыденным сознанием, моралью и правом, религиозным сознанием и искусством, идеологией, политикой, наукой). Своеобразие языка как формы общественного сознания состоит в том, что, во-первых, язык, наряду с психофизиологической способностью отражать мир, является предпосылкой общественного сознания; во-вторых, язык представляет собой семантический фундамент и универсальную оболочку разных форм общественного сознания. По своему содержанию семантическая система языка ближе всего к обыденному сознанию. Посредством языка осуществляется специфически человеческая форма передачи социального опыта (культурных норм и традиций, естественнонаучного и технологического знания).

6. Язык не относится к идеологическим или мировоззренческим формам общественного сознания (в отличие от права, морали, политики, философского, религиозного, художественного, обыденного сознания). Как сказал Иосиф Бродский в Нобелевской лекции, "язык... к этическому выбору не способен".

7. Язык сохраняет единство народа в его истории вопреки классовым барьерам и социальным катаклизмам.

8. Развитие языка в большей мере, чем развитие права, идеологии или искусства, независимое от социальной истории общества, хотя в конечном счете оно обусловлено и направлено именно социальной историей. Важно, однако, охарактеризовать меру этой независимости. Связь истории языка и истории общества очевидна: существуют особенности языка и языковых ситуаций, соответствующие определенным ступеням этнической и социальной истории. Так, можно говорить о своеобразии языков или языковых ситуаций в первобытных обществах, в средние века, в новое время (см. с. 144-151). Вполне очевидны также языковые последствия таких социальных потрясений, как революции, гражданские войны: смещаются границы диалектных явлений, нарушается прежний нормативно-стилистический уклад языка, обновляется политическая лексика и фразеология (см. с. 151-152). Однако в своей основе язык остается прежним, единым, что обеспечивает этническую и культурную непрерывность общества на всем протяжении его истории.

Своеобразие языка как общественного явления, по сути дела, коренится в его двух особенностях: во-первых, в универсальности языка как средства общения и, во-вторых, в том, что язык - это средство, а не содержание и не цель общения; семантическая оболочка общественного сознания, но не само содержание сознания. Язык по отношению к духовной культуре общества сопоставим со словарем по отношению ко всему разнообразию текстов, построенных на основе этого словаря. Один и тот же язык может быть средством выражения полярных идеологий, разноречивых философских концепций, бесчисленных вариантов житейской мудрости.

Итак, язык выступает как универсальное средство общения народа. Он сохраняет единство народа в исторической смене поколений и общественных формаций, вопреки социальным барьерам, - тем самым объединяя народ во времени, в географическом и социальном пространстве.

Один из наиболее глубоких языковедов XX в. Р.О.Якобсон на основе теории коммуникативного акта определил систему функций языка и речи. Три из них являются универсальными, т.е. такими, которые присущи любым языкам во все исторические эпохи. Это, во-первых, функция сообщения информации, во-вторых, экспрессивно-эмотивная функция (выражение говорящим или пишущим своего отношения к тому, о чем он сообщает) и, в-третьих, призывно-побудительная функция, связанная с регуляцией поведения адресата сообщения (почему эту функцию иногда называют регулятивной).

В качестве частного случая призывно-побудительной функции Якобсон называет магическую функцию, с той существенной разницей, что в случае словесной магии адресат речи - это не собеседник (грамматическое 2-е лицо), а неодушевленное или неведомое "3-е лицо", возможно, высшая сила: Пусть скорее сойдет этот ячмень, тьфу, тьфу, тьфу!

К проявлениям магической функции речи относятся заговоры, проклятия, клятвы, в том числе божба и присяга; молитвы; магические "предсказания" с характерной гипотетической модальностью (ворожба, волхвование, пророчества, эсхатологические видения); "славословия" (доксология), адресованные высшим силам - обязательно содержащие возвеличивающие характеристики и специальные формулы восхваления - такие, как, например, Аллилуйа! (древнееврейск. `Восхваляйте Господа!`), Осанна! (грецизированный древнееврейский возглас со значением `Спаси же!`) или Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!); табу и табуистические замены; обеты молчания в некоторых религиозных традициях; в религиях Писания - священные тексты, т.е. тексты, которым приписывается божественное происхождение; можно считать, например, что они были созданы, внушены или продиктованы высшей силой.

Общей чертой отношения к слову как к магической силе является неконвенциональная трактовка языкового знака, т.е. представление о том, что слово - это не условное обозначение некоторого предмета, а его часть, поэтому, например, произнесение ритуального имени может вызывать присутствие того, кто им назван, а ошибиться в словесном ритуале - это обидеть, прогневать высшие силы или навредить им.

Истоки неконвенционального восприятия знака лежат не в изначальном фидеизме сознания, но в первичном синкретизме отражения мира в человеческой психике - это одна из фундаментальных особенностей дологического мышления. Таким было мышление первобытного человека. При этом дело не в отсутствии логики - просто эта логика иная. Рассказа о прошлом здесь достаточно, чтобы объяснить настоящее; сходные явления могут не просто сближаться, но отождествляться; следование во времени может пониматься как причинно-следственная связь, а имя вещи - как ее сущность.

В наше время черты дологического мышления можно наблюдать у дошкольников. В частности, неконвенциональное понимание слова хорошо известно детской психологии: "слово отождествляется с вещью" (К.И.Чуковский) - например, первоклассник может считать, что в предложении Там стояло два стула и один стол всего три слова или что слово конфета - сладкое.

Отождествляя знак и обозначаемое, слово и предмет, имя вещи и сущность вещи, мифологическое сознание склонно приписывать слову те или иные трансцендентные (чудесные, сверхъестественные) свойства - такие, как магические возможности; чудесное ("неземное" - божественное или, напротив, демоническое, адское, сатанинское) происхождение; святость (или, напротив, греховность); внятность потусторонним силам.

В мифологическом сознании происходит фетишизация имени божества или особо важных ритуальных формул: слову могут поклоняться как иконе, мощам или другим религиозным святыням. Само звучание или запись имени может представляться магическим актом - как обращенная к Богу просьба позволить, помочь, благословить. Ср. так называемую начинательную молитву ("читаемую перед началом всякого доброго дела") в православии: Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Представления о неконвенциональности знака в сакральном тексте создают характерную для религий Писания атмосферу особой, пристрастной чуткости к слову. Успешность религиозной практики (богоугодность обряда, внятность Богу молитвы, спасение души верующего) ставится в прямую зависимость от аутентичности сакрального текста; его искажение кощунственно и опасно для верующей души.

Вот характерный пример того, как люди средневековья могли воспринять исправление в ответственном конфессиональном тексте. В православном Символе веры читались такие слова: Верую... в Бога... рожденна, а не сотворенна. При патриархе Никоне (в середине XVII в.) был опущен противительный союз а, т.е. стало: Верую... в Бога рожденна, не сотворенна. Эта правка вызвала острейшее неприятие противников церковных реформ Никона (будущих старообрядцев). Они считали, что устранение союза а ведет к еретическому пониманию сущности Христа - как если бы он был сотворен.

Один из защитников прежней формулы дьякон Федор писал: "И сию литеру а святий отцы Арию еретику яко копие острое в скверное его сердце воткнули... И кто хощет тому безумному Арию еретику друг быти, той, якоже хощет, отметает ту литеру а из Символа веры. Аз ниже помыслити того хощу и святых предания не разрушаю". Ср. также оценку этого исправления иноком Авраамием: "Ты же смотри, яко по действу сатанинину едина литера весь мир убивает".

Отчаявшись вернуть прежнее чтение Символа веры - с союзом а (церковнославянское название буквы а - "азъ"), старообрядцы грозили никонианам адом: "И за единой азъ, что ныне истребили из Символа, последующим вам быти всем во аде со Ариемь еретиком".

Подобные факты, вызванные неконвенциональным восприятием сакрального знака, известны в истории разных религиозных традиций христианства. Например, в одном латинском сочинении XI-XII вв. употребление слова Deus, `Бог` во множественном числе расценивалось как кощунственная уступка многобожию, а грамматика - как изобретение дьявола: "Не учит ли она разве склонять слово Бог во множественном числе?"

С неконвенциональным восприятием знака связаны боязнь переводов Писания на другой язык и вообще боязнь любых, даже чисто формальных, вариаций в выражении сакральных смыслов; требования особой точности при воспроизведении (устном или письменном) сакрального текста; отсюда, далее, повышенное внимание к орфоэпии, орфографии и даже каллиграфии.

Неконвенциональная трактовка знака в Писании на практике приводила к консервативно-реставрационному подходу к религиозному тексту: исправление богослужебных книг по авторитетным древним спискам, толкование непонятных слов в лексиконах, орфографические правила и грамматики - все основные филологические усилия средневековых книжников были обращены в прошлое, к "святой старине", сохранить и воспроизвести которую они.

Вера в волшебные и священные слова связана с работой правого (в своей основе неречевого) полушария головного мозга. В отличие от левополушарных механизмов, обеспечивающих прием и передачу интеллектуально-логической и абстрактной информации, правое полушарие отвечает за чувственно-наглядную и эмоциональную сторону психической жизни человека. Бессознательные и неосознанные процессы также имеют правополушарную природу.

Таким образом, феномен неконвенционального восприятия знака является основным (элементарным) психолого-семиотическим механизмом, создающим самое возможность фидеистического отношения к языку (речи). Это то зерно, из которого вырастает вера в волшебные и святые слова. Безусловное (неконвенциональное) восприятие языкового знака в той или иной мере и форме определяет взаимоотношения языка, с одной стороны, и мифолого-религиозного сознания и конфессиональной практики - с другой.

Мечковская Н.Б. Язык и религия — М., 1998 г.

МАГИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ ЯЗЫКА КАК ПРОЯВЛЕНИЕ КОНФЕССИОНАЛЬНОЙ СЕМИОТИКИ (НА ПРИМЕРЕ БУРЯТСКИХ ЗАГОВОРОВ)

Эрдынеева Валентина Булатовна

магистрант 1 курса, Институт филологии и массовых коммуникаций, БГУ, РФ, г. Улан-Удэ

Доржиева Галина Сергеевна

научный руководитель, канд. филол. наук, доцент БГУ, РФ, г. Улан-Удэ

К проявлениям магической функции языка относятся заговоры, проклятия, клятвы. Магическая функция - это функция воздействия, где адресатом являются сверхъестественные силы. По мнению Мечковской Н.Б., общей чертой текстов-заговоров является неконвенциональная трактовка языкового знака . В магической функции слово становится частью обозначаемого предмета или полностью отождествляется с предметом: произнести слово - значит произвести действие с самим предметом. Истоки неконвенционального восприятия знака лежат в первичном синкретизме отражения мира в человеческой психике - это одна из фундаментальных особенностей дологического мышления.

Заговором называется словесная формула, обладающая по суеверным представлениям народа, магической силой неотразимого действия на природу, явления народного быта в желательном направлении. В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова находим следующее определение: «В суеверных представлениях: магические слова, обладают колдовской или целебной силой» . Происхождение заговоров объясняется бессилием древнего человека в борьбе с природными стихиями и различного рода заболеваниями, непониманием причин человеческих недугов. В связи с этим создавались специальные словесные формулы и особые обряды, которые усиливали и подкрепляли выраженное в словах желание и способствовали получению ожидаемых результатов. Таким образом, основной функцией заговоров являлась защитная, охранная функция, своего рода словесный оберег. С их помощью человек стремился обезопасить себя от неизвестной опасности. Н.Б. Мечковская пишет, что древнейшие бесписьменные религии очень практичны, утилитарны: они учат действовать, примеряясь к мироустройству, и выживать любой ценой, используя и природные, и сверхприродные силы . Тексты заговоров не имеют самостоятельного эстетического значения, они использовались в утилитарных целях. В настоящее время это почти забытый и уже не бытующий в народе жанр.

Исследованиями бурятских заговоров занимались Н.О. Шаракшинова (1975), Л.С. Дампилова (2005), Л.Д. Дашиева (2005) и др. Бурятские заговоры, т.е. шэпшэлгэ означают «думать, размышлять, говорить про себя, шептать, заклинать». Это один из древних жанров народной поэзии, распространенный у многих народов мира. Как самостоятельный жанр народной поэзии заговоры возникли из глубокой веры наших предков в силу слова и действия. Они развились у бурят на основе магических обрядовых действий, дополняя, развивая и поясняя их.

Заговоры можно разделить на следующие тематические группы.

· заговоры, связанные с хозяйственной деятельностью людей: а) скотоводческие; б) заговоры от стихийных бедствий;

· заговоры, связанные с общественной жизнью людей (лечебные заговоры);

· заговоры, связанные с духовной жизнью людей.

Рассмотрим каждую из выделенных тематических групп.

1. Заговоры, связанные с хозяйственной деятельностью людей:

а) скотоводческие заговоры. Скотоводческие заговоры тээгэ или магические заклинания овцы возникли в глубокой древности и относятся к древнему пласту обрядового фольклора бурят. Они отражают особенности скотоводческого быта бурят и исполняются в определенных случаях, когда овцематка не принимает своего новорожденного ягненка или ягненка приручают к чужой овце. Тогда совершается обряд приручения ягненка. Женщина-хозяйка подносит ягненка к овце и нежным голосом поет тээгэ, как бы обращаясь к самой овце и пытаясь вызвать у нее чувство жалости и сострадания к маленькому беззащитному ягненку. И на самом деле, овца признает его и подпускает к себе. В тээгэ подчеркивается прямое обращение к животному:

Хухы шубуун ерэхэл даа, Кукушка-птица прилетит,

Хажуудашни юуншни хэбтэхэб даа? Кто будет рядом с тобой лежать?

Ургы ногоон ургахал даа, Подснежники и травы расцветут

Дэлэншни дэлбэрхэл даа. Вымя твое разбухнет,

Юуншни хухэхэб даа? Кто его будет сосать?

Тээгэ, тээгэ, тээгэ. Тээгэ, тээгэ, тээгэ.

По мнению Дашиевой Л.Д., скотоводческие заговоры отражают религиозное мировоззрение бурят и тесно связаны с обрядами, посвященными божествам, якобы ведающим размножением скота . Буряты-шаманисты верят, что при помощи магических заговоров их минует какое-либо несчастье. Божества, к которым буряты обращались, оберегают скот от болезней и хищного зверя, увеличивают приплод и приносят благополучие и счастье. Таким образом, тээгэ выполняют магическую функцию заговора или заклинания, представляя особую ценность как яркий образец традиционной культуры бурят.

б) заговоры от стихийных бедствий. Обожествление природы проявлялось во множестве частных, отдельных верований, культов, обрядов, поклонений заговоров. Шаманы, как пишет Н.Б. Мечковская, - «это первые профессионалы религии» . Учитывая многочисленность данного вида заговоров, по всей вероятности, в далеком прошлом заклинание погоды встречалось часто в быту. Как пишет Шаракшинова Н.О., во время весенней и осенней непогоды, когда продолжительное время снег и дождь, сопровождаемый сильным ветром, наносил ущерб скотоводческому хозяйству, старики обращались к тенгрию, покровительствующему осадками и погодой - Зада Сагаан тенгрию . При этом произносился следующий заговор, который сопровождался брызганием тарасуна (молочной водки):

Харанхы тэнгэр харгышни, Ведь твоя дорога - небо темное,

Хухэ тэнгэр хулэгшни Твой конь-небо голубое

Хураяа хойноо барииша, Отведи назад твои дожди,

2) заговоры, связанные с общественной жизнью людей (лечебные заговоры). Бурятам с давних времен известны заговоры от различных болезней. Если заболят глаза, появится ячмень, то в сеновале находят солому или сено с суставчиком и им тычут в ячмень по глазу, приговаривая: « Нюдэндэ убдэг юундэ гархым, убдэг убhэндэ гархаараа гараг, гараг, гараг!» Зачем на глазу появится ячмень, пусть ячмень появится на сене, пусть появится.

При лечении фурункула произносился заговор:

Шиихан хари, Чирей уйди,

Шиихан хари! Чирей, сгинь!

Нарин далайе Малое море

Ная отоло! Восемьдесят раз переплыви!

Ехэ далайе Большое море

Ерэ отоло! Девяносто раз переплыви!

Заговор сопровождается следующим обрядом: на лавке или на стуле находят сучок, углем обводят вокруг чирея, затем трижды вокруг сучка по ходу солнца.

Лечением зоба и рожистого воспаления, по преданию стариков могли заниматься только те люди, которые переплыли Байкал. Сохранился заговор от зоба и рожи:

Ангарайн у h а отоло h ым, Я переплыла ангарские воды,

Байгал далайе гатала h ым, Я переплыла воды Байкала

Мурытнай хаагааб Я перекрыла тебе дорогу,

Бахлуур хари, арли Зоб уйди, исчезни,

Харакша унеэни хамарта Тебе место в носу черной коровы

Эрээкшэ унеэни эбэртэ гаржа бай! Тебе место на рогах пестрой коровы

Бахлуур арли, хари! Уйди, исчезни, зоб!

При опросе респондентов нами было выявлено еще 2 лечебных заговора:

Эрьюу улаан загалмайе дэгуулжэ, Вращающегося красного загалмай

Огторгойн уулэн гарбал, отправив вверх,

Аба эжын угта зорюулжа, Небесно-облачным предкам,

Эбэшымнай эдэгээгыш. Роду отца и матери посвящая,

Болезни наши вылечите…

В этом заговоре присутствует древний мифологический образ птицы-коня - загалмай . По поверью загалмай соединяет людей с верхним миром.

Следующий заговор тоже от болезни.

Тарими эжин Хозяин Тарима

Тарим-Саган-нойон Тарим-Саган-нойон

Орхотыги хумилаб Отверстие в юрте закрыл

Узуртаги урурин хумилаб Острые концы загнул,

Заги баха гаргалаб Бывшие болезни выгонял,

Заяни гурба уруулаб, Заянские три благодати впускал,

Зоболонги ба h а гаргалаб, Бывшие там несчастья выгонял

Золи гурба уруулаб… Три счастья впускал…

Заговор сопровождается следующим обрядом: больного бьют пучком травы, который время от времени окунают в кипящую воду.

3) заговоры, связанные с духовной жизнью людей . Древние буряты приписывали душе физическую, материальную форму. По поверьям бурят душу легко спугнуть, она может выйти из тела и убежать и бродить по двору, лесам и горам, но ее можно вернуть обратно хозяину, если совершить обряд, называемый «hунэhэ хурыйлаха» - «зазывать душ».

Если взрослый или ребенок переживают сильный испуг, то бабушка или пожилые женщины произносят заговоры, сопровождаемые особым обрядом. Для возвращения отделившуюся от тела ребенка душу, бабка, по рассказам пожилых людей, сначала варит саламат, готовит молочное блюдо - тарак, пенки, от дверей дома до ворот стелет траву ковыль и сверху посыпает пшеничной мукой. После этого бабка в сопровождении маленьких детей-сверстников испугавшегося идет по устланной траве, ведя за руку заболевшего ребенка и произносит заговор:

Эсэгэ Малаан баабай, Эсэгэ Малан-отец

Эхэ Юурэн тоодэй, Эхэ Юурэн-матушка,

Заяаhан заяабарин Создавший тебя, сотворивший

Заяан сагаан тэнгри Заяан саган тэнгри,

Баабайн мунгэн сэргэ Отцовская серебрянная коновязь

Басилгаараа татастай Своей крепостью притягивает

Эхын алтан тоомто Материнское золото томто

Эршэ руугаа татастай. Родственными чувствами притягивает,

Баханайн саана байлга бэй, Зачем за столбом тебе стоять

Хана хаяада хабшуулдан бэй, Зачем прижалась ты к стене?

Хара нохойдо хусуулан бэй, Не давай собакам лаять на себя,

Хара hуни байгаа бэй, Не стой темной ночью на дворе,

Эжы, баабайда ерэ, Иди сюда к отцу и матери,

Аха дуутэеэ наадахалаи, С братьями будешь ты играть,

Урмэ тарагаа эдихэлшэ Урмэ тарак ты будешь есть,

Уй хуры, уй хуры, уй хуры, Уй хуры, уй хуры, уй хуры,

Наашаа ерэ, наашаа ерэ! Иди сюда, иди сюда!

Заговаривая, бабка машет головным убором ребенка (шапкой), надевает ему на голову, как бы ловя душу ребенка, и тем самым она якобы вводит душу ребенка в его тело через голову.

Следующий заговор - призывание «Даланга хуруйлга » «просьба благодати» - является ярким примером заклинания, заговора. Даланга произошло от слова далан «загривный жир у коней», даланга - жертвенное мясо животного, приносимое духам в финале жертвоприношения .

Дэлин байhан ундэр тэнгэриhээн От распростертого высокого неба,

Дэлгэн байhан улгэн дэлхэйhээ И раскинувшейся широко родной земли

Ай, хуруй! Ай, хурай!

Дайдаяа тарган далангаhаа, От упитанного жира земных просторов

Дэлхэйеэ hутэй дэлэнгэhээ И молочной вымени вселенной

Ай, хуруй! Ай, хурай!

Баруунай ерэн юhэн хадhаа, От западных девяноста девяти хатов

Юhэн сагаан ноедhоо хайра И девяти белых правителей милость

Ай, хуруй! Ай, хурай!

Буха нойон баабайн бойногhоо, От гривенки Буха-нойона отца,

Будан хатан иибии умайhаа Из лона матери Будан хатан

Ай, хуруй! Ай, хурай!

Баян хуни зоориhоо, От добра богатого человека,

Баатар хуни зурхэнhоо От сердца храброго человека

Ай, хуруй! Ай, хурай!

Дааша убэй далага Неподъемное изобилие

Элэшэ убэй хэшэг. Неиссякаемую милость.

Дампилова Л.С. пишет, что повтор магической формулы «ай, хурай» через каждое двустишие усиливает воздействие заговора . У божества просят благодать, как в конкретных обозначениях, так и в эмпирических: счастье или удачливая судьба (хишиг хутуг, зол заяа «счастье-судьба, счастье - благоденствие».

Таким образом, в заговорах, как и во всех произведениях устного народного творчества, обнаруживаются особенности традиционного мировосприятия бурят. В заговоре отражается право на магические действия. Это способность проникать в иную реальность устанавливается через умение говорящего - автора магического текста, - совершать невозможный для остальных членов социума переход в мистическое пространство, представленное на вербальном уровне в заговорном тексте.

Список литературы:

1. Дашиева Л.Д. Традиционная музыкальная культура бурят. Улан-Удэ, 2005. - 188 с.
2. Дампилова Л.С. Шаманские песнопения бурят. Символика и поэтика. М., 2005. - 262 с.
3. Манжигеев И.А. Бурятские шаманистические и дошаманистические термины. М., 1978. - 84 с.
4. Мечковская Н.Б. Язык и религия. М.,1998. - 352 с.
5. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1990. - 921 с.
6. Шаракшинова Н.О. Заговоры - Шэпшэлгэ / Бурятское народное поэтическое творчество. Иркутск, 1975. - 234 с.