История в женских портретах от художника гау. Женский портрет в конце XIX века в России Самые красивые люди 19 века

1.Клеопатра

Можно подумать, ты что-то про нее не знаешь. Ну, сделаем вид, что ты упал с луны, и расскажем. Жила в I веке до н. э. Владычица Египта. Любовница Цезаря и Марка Антония. Прославленная своей красотой любительница молочных ванн и притираний из растворенного жемчуга. Умерла вследствие технических неполадок со змеей. Кстати, изображения на монетах - единственные стопроцентно доказанные портреты царицы. И все они выглядят примерно так.

2.Лина Кавальери

3.Фрина

4.Клео де Мерод

5.Нинон де Ланкло

6.Прасковья Жемчугова

7.Диана де Пуатье

8.Анна Болейн

9.Мессалина

10.Императрица Феодора

11.Барбара Радзивилл

12.Симонетта Веспуччи

13.Агнес Сорель

14.Нефертити

15.Маркиза де Ментенон

16.Маркиза де Монтеспан

17.Зинаида Юсупова

18.Уоллис Симпсон

19.Мадам Рекамье

20.Ян-гуйфэй

21.Вероника Франко

22.Аспазия

23.Айседора Дункан

24.Китти Фишер

25.Хэрриэтт Уилсон

26.Мата Хари

27.Туллия д’Арагона

28.Каролина Отеро

29.Лиана де Пужи

30.Графиня ди Кастильоне

31.Оно-но Комати

32.Императрица Си Ши

Характер женщины весьма своеобразно соотносится с культурой эпохи. С одной стороны, женщина с ее напряженной эмоциональностью, живо и непосредственно впитывает особенности своего времени, в значительной мере обгоняя его. В этом смысле характер женщины можно назвать одним из самых чутких барометров общественной жизни.

Реформы Петра I перевернули не только государственную жизнь, но и домашний уклад. П ервое последствие реформ для женщин — это стремление внешне изменить облик, приблизиться к типу западноевропейской светской женщины. Меняется одежда, прически. Изменился и весь способ поведения. В годы петровских реформ и последующие женщина стремилась как можно меньше походить на своих бабушек (и на крестьянок).

Положение женщины в русском обществе с началом XIX века еще более переменилось. Эпоха Просвещения XVIII века не прошла даром для женщин наступившего века. Борьба за равенство просветителей имела прямое отношение к женщине, хотя многие мужчины по-прежнему были далеки от мысли об истинном равенстве с женщиной, на которую смотрели как на существо неполноценное, пустое.

Жизнь светского общества была тесно связана с литературой, модным поветрием в которой был в то время романтизм. Женский характер, помимо отношений в семье, традиционного домашнего образования (только единицы попадали в Смольный институт) формировался за счет романтической литературы. Можно сказать, что светскую женщину пушкинской поры создали книги. Романы были некими самоучителями тогдашней женщины, они формировали новый женский идеальный образ, которому, как моде на новые наряды, следовали и столичные, и провинциальные дворянские барышни.

На смену женскому идеалу XVIII века - пышущей здоровьем, дородной, полной красавицы, - приходит бледная, мечтательная, грустная женщина романтизма «с французской книжкою в руках, с печальной думою в очах». Ради того, чтобы выглядеть модной девицы томили себя голодом, месяцами не выходили на солнце. В моде были слезы и обмороки. Реальная жизнь, как и здоровье, деторождение, материнство, казалась «вульгарной», «недостойной» истинной романтической девицы. Следование новому идеалу подняло женщину на пьедестал, началась поэтизация женщины, что, в конечном счете, способствовало повышению общественного статуса женщины, росту истинного равенства, что и продемонстрировали вчерашние томные барышни, ставшие женами декабристов.

За указанный период в русском дворянском обществе сформировалось несколько различных типов женской натуры.

Одним из самых ярких типов можно назвать тип "салонной дамы", "столичной штучки" или "светской львицы", как ее назвали бы сейчас. В столице, в высшем свете этот тип встречался наиболее часто. Эти утонченные красавицы, созданные модным французским салонным воспитанием, весь круг своих интересов ограничивали будуаром, гостиной и бальной залой, где они были призваны царить.

Их называли царицами гостиных, законодательницами мод. Хотя в начале XIX века женщина была выключена из государственной жизни, но исключенность из мира службы не лишала ее значительности. Напротив роль женщины в дворянском быту и культуре становится все заметнее.

Особое значение в этом смысле приобретала так называемая светская жизнь и — более конкретно — феномен салона (в том числе и литературного). Русское общество во многом здесь следовало французским образцам, по которым светская жизнь осуществляла себя прежде всего через салоны. "Выезжать в свет" означало "бывать в салонах".

В России, как и во Франции начала XIX века, салоны были различными: и придворными, и роскошно-светскими, и более камерными, полусемейными, и такими, где царствовали танцы, карты, светская болтовня, и литературно-музыкальными, и интеллектуальными, напоминавшими университетские семинары.

Анна Алексеевна Оленина

Хозяйка салона была центром, культурно значимой фигурой, "законодательницей". При этом, сохраняя статус образованной, умной, просвещенной женщины, она могла, конечно, иметь различный культурный имидж: прелестной красавицы, шалуньи, ведущей рискованную литературно-эротическую игру , милой и обольстительной светской остроумицы, утонченной, музыкальной, европеизированной аристократки, строгой, несколько холодной "русской мадам Рекамье" либо спокойной, мудрой интеллектуалки.

Мария Николаевна Волконская

Александра Осиповна Смирнова

XIX век - это время флирта, значительной свободы светских женщин и мужчин. Брак не является святыней, верность не рассматривается как добродетель супругов. Каждая женщина должна была иметь своего кавалера или любовника. Светские замужние женщины пользовались большой свободой в своих отношениях с мужчинами (кстати, обручальные кольца носили сначала на указательном пальце, и только к середине XIX века оно появилось на безымянном пальце правой руки). При соблюдении всех необходимых норм приличий они не ограничивали себя ничем. Как известно, «гений чистой красоты» Анна Керн, оставаясь замужней женщиной, выданной некогда за пожилого генерала, вела отдельную от него, фактически независимую жизнь, увлекаясь сама и влюбляя в себя мужчин, среди которых оказался А. С. Пушкин, а к концу ее жизни - даже юный студент.

Правила столичной кокетки.

Кокетство, беспрерывное торжество рассудка над чувствами; кокетка должна внушать любовь, никогда не чувствуя оной; она должна столько же отражать от себя это чувство сие, сколько и поселять оное в других; в обязанность вменяется ей не подавать даже виду, что любишь, из опасения, чтоб того из обожателей, который, кажется, предпочитается, не сочли соперники его счастливейшим: искусство ее состоит в том, чтобы никогда не лишать их надежды, не подавая им никакой.

Муж, ежели он светский человек, должен желать, чтоб жена его была кокетка: свойство такое обеспечивает его благополучие; но прежде всего должно, чтоб муж имел довольно философии согласиться на беспредельную доверенность к жене своей. Ревнивец не поверит, чтоб жена его осталась нечувствительною к беспрестанным исканиям, которыми покусятся тронуть ее сердце; в чувствах, с которыми к ней относятся, увидит он только намерение похитить у нее любовь к нему. Оттого и происходит, что многие женщины, которые были бы только кокетками, от невозможности быть таковыми делаются неверными; женщины любят похвалы, ласкательства, маленькие услуги.

Мы называем кокеткою молодую девушку или женщину, любящую наряжаться для того, чтоб нравиться мужу или обожателю. Мы называем еще кокеткою женщину, которая без всякого намерения нравиться следует моде единственно для того, что звание и состояние ее того требуют.

Кокетство приостанавливает время женщин, продолжает молодость их и приверженность к ним: это верный расчет рассудка. Извиним, однако же, женщин, пренебрегающих кокетством, убедясь в невозможности окружить себя рыцарями надежды, пренебрегли они свойством, в котором не находили успехов.

Высший свет, особенно московский, уже в XVIII веке допускал оригинальность, индивидуальность женского характера. Были женщины — позволявшие себе скандальное поведение, открыто нарушавшие правила приличия.

В эпоху романтизма «необычные» женские характеры вписались в философию культуры и одновременно сделались модными. В литературе и в жизни возникает образ «демонической» женщины, нарушительницы правил, презирающей условности и ложь светского мира. Возникнув в литературе, идеал демонической женщины активно вторгся в быт и создал целую галерею женщин — разрушительниц норм «приличного» светского поведения. Этот характер становится одним из главных идеалов романтиков.

Аграфена Федоровна Закревская (1800-1879) — жена Финляндского генерал-губернатора, с 1828 года — министра внутренних дел, а после 1848 года — московского военного генерал-губернатора А. А. Закревского. Экстравагантная красавица, Закревская была известна своими скандальными связями. Образ ее привлекал внимание лучших поэтов 1820-1830-х годов. Пушкин писал о ней (стихотворение «Портрет», "Наперсник"). Закревская же была прототипом княгини Нины в поэме Баратынского «Бал». И наконец, по предположению В. Вересаева, ее же нарисовал Пушкин в образе Нины Воронской в 8-й главе «Евгения Онегина». Нина Воронская — яркая, экстравагантная красавица, «Клеопатра Невы» — идеал романтической женщины, поставившей себя и вне условностей поведения, и вне морали.

Аграфена Федоровна Закревская

Еще в 18 веке в русском обществе сформировался еще один оригинальный тип русской барышни - институтка. Это были девушки, получившие образование в учрежденном в 1764 году Екатериной II Воспитательном обществе для благородных девиц, позже называемом Смольным институтом. Питомиц этого славного учреждения называли также "смолянками" или "монастырками". Основное место в учебной программе уделялось тому, что считали необходимым для светской жизни: изучению языков (прежде всего французского) и овладению «дворянскими науками» — танцами, музыкой, пением и т. д. Воспитание их происходило в строгой изоляции от внешнего мира, погрязшего в «суевериях» и «злонравии». Именно это должно было способствовать созданию «новой породы» светских женщин, которые смогут цивилизовать жизнь дворянского общества.

Особые условия воспитания в женских институтах, как стали называться училища, устроенные по образцу Воспитательного общества благородных девиц, хотя и не создали «новую породу» светских женщин, но сформировали оригинальный женский тип. Это показывает само слово «институтка», означая любого человека «с чертами поведения и характером воспитанницы подобного заведения (восторженного, наивного, неопытного и т. п.)». Этот образ вошел в пословицу, породил множество анекдотов и отразился в художественной литературе.

Если первые «смолянки» воспитывались в гуманной и творческой атмосфере, которую поддерживал просветительский энтузиазм основателей Воспитательного общества, то впоследствии возобладали формализм и рутина обычного казенного учреждения. Все воспитание стало сводиться к поддержанию порядка, дисциплины и внешнего благообразия институток. Основным средством воспитания были наказания, что отдаляло институток от воспитательниц, большинство которых составляли старые девы, завидовавшие молодежи и с особенным рвением исполнявшие свои полицейские обязанности. Естественно, что между воспитательницами и воспитанницами зачастую шла самая настоящая война. Она продолжалась и в институтах второй половины ХIХ века: либерализацию и гуманизацию режима сдерживал недостаток хороших и просто квалифицированных воспитательниц. Воспитание по-прежнему основывалось «больше на манерах, умении держать себя comme il faut, отвечать вежливо, приседать после нотации от классной дамы или при вызове учителя, держать корпус всегда прямо, говорить только на иностранных языках».

Однако в отношениях между самими институтками манерность и чопорность институтского этикета сменялись дружеской откровенностью и непосредственностью. Институтской «выправке» противостояло здесь свободное проявление чувств. Это приводило к тому, что обычно сдержанные и даже «конфузливые» на людях институтки иногда могли повести себя совершенно по-детски. В своих воспоминаниях одна из институток ХIХ века называет «глупым институтством» то, что произошло с ней, когда разговор с неизвестным молодым человеком перешел на «институтскую тему» и затронул любимые ее предметы: «начала хлопать в ладоши, скакать, хохотать». «Институтство» вызывало резкую критику и насмешки со стороны окружающих, когда воспитанницы выходили из института. «Не из луны ли вы к нам пожаловали?» — обращается к институткам светская дама в романе Софьи Закревской «Институтка» и далее отмечает: «А это детское простосердечие, которое так резко выказывается при совершенном незнании светских приличий… Уверяю вас, в обществе сейчас можно узнать институтку».

Обстоятельства жизни в закрытом учебном заведении замедляли взросление институток. Хотя воспитание в женском обществе и акцентировало зарождавшиеся в девушках душевные переживания, формы их выражения отличались детской обрядностью и экспрессивностью. Героиня романа Надежды Лухмановой «Институтка» хочет попросить у человека, к которому она испытывает симпатию, «что-нибудь на память, и это “что-нибудь” — перчатку, платок или хоть пуговицу — носить на груди, тайно осыпая поцелуями; затем подарить что-нибудь соответственное ему, а главное плакать и молиться, плакать на виду у всех, возбуждая к себе этими слезами интерес и сочувствие»: «так делали все в институте, и выходило очень хорошо». Аффектированная чувствительность отличала выпущенных в свет институток от окружающего общества и осознавалась им как типично институтская черта. «Показать всем свою печаль, — думает та же героиня, — еще смеяться станут, скажут: сентиментальная институтка». Эта черта отражала уровень развития воспитанниц институтов благородных девиц, вступавших во взрослую жизнь с душой и культурными навыками девочки-подростка.

Во многих отношениях они мало чем отличались от своих сверстниц, не получивших институтского воспитания. Это воспитание, например, так и не смогло преодолеть «суеверие веков», на что рассчитывали его учредители. Институтские суеверия отражали бытовые предрассудки дворянского общества. Они включали в себя и характерные для послепетровской России формы «цивилизованного» язычества, вроде обожествления супруги Александра I, императрицы Елизаветы Алексеевны, воспитанницами Патриотического института, причислившими ее после смерти к «лику святых» и сделавшими из нее своего «ангелахранителя». Элементы традиционных верований сочетаются с влиянием западноевропейской религиозно-бытовой культуры. Институтки «все до одной боялись покойников и привидений», что способствовало широкому распространению легенд о «черных женщинах», «белых дамах» и других сверхъестественных обитательницах помещений и территории институтов. Очень подходящим местом для бытования таких рассказов являлись старинные здания Смольного монастыря, с которыми была связана ходячая легенда о замурованной там монахине, пугавшей по ночам боязливых смолянок. Когда же «напуганное воображение» рисовало институткам «ночных призраков», со страхами боролись испытанным детским способом.

«Разговор о чудесном и о привидениях был одним из самых любимых, — вспоминала воспитанница Патриотического института. — Мастерицы рассказывать говорили с необыкновенным увлечением, меняли голос, вытаращивали глаза, в самых поразительных местах хватали за руку слушательниц, которые с визгом разбегались в разные стороны, но, поуспокоясь немного, трусихи возвращались на покинутые места и с жадностью дослушивали страшный рассказ».

Известно, что коллективное переживание страха помогает преодолевать его.

Если младшие воспитанницы довольствовались пересказом «суеверных сказок», услышанных от сиделок и прислуги, то старшие рассказывали «волшебные сказки» собственного сочинения, пересказывали прочитанные или же выдуманные ими самими романы.

Оторванные от интересов современной жизни институтские курсы русской и иностранной литератур не восполнялись внеклассным чтением, которое всячески ограничивалось и контролировалось, чтобы оградить институток от «вредных» идей и неблагопристойностей и сохранить в них детскую невинность ума и сердца.

«Зачем им душу возвышающее чтение, — говорила начальница одного из институтов классной даме, читавшей по вечерам воспитанницам Тургенева, Диккенса, Достоевского и Льва Толстого, — это надо народ возвышать, а они и так из высшего класса. Им важно невинность воспитать»

Институт строго оберегал младенческую непорочность своих воспитанниц. Она считалась основой высокой нравственности. Стремясь оставить институток в неведении относительно греховных страстей и пороков, воспитатели доходили до форменных курьезов: иногда седьмую заповедь даже заклеивали бумажкой, чтобы воспитанницы вообще не знали, о чем здесь идет речь. Варлам Шаламов писал и об особых изданиях классиков для институток, в которых «было больше многоточий, чем текста»:

«Выброшенные места были собраны в особый последний том издания, который ученицы могли купить лишь по окончании института. Вот этот-то последний том и представлял собой для институток предмет особого вожделения. Так девицы увлекались художественной литературой, зная “назубок” последний том классика».

Даже скабрезные анекдоты об институтках исходят из представлений об их безусловной невинности и непорочности.

Однако романы привлекали воспитанниц не только «греховной» темой или занимательным сюжетом, который можно было пересказать перед сном подругам. Они давали возможность познакомиться с той жизнью, что шла за «монастырскими» стенами.

«Я вышла из института, — вспоминала В. Н. Фигнер, — с знанием жизни и людей только по романам и повестям, которые читала».

Естественно, что многих институток обуревала жажда попасть в героини романа. Очень способствовали тому и «фантазерки, начитавшиеся романов»: они выводили «затейливые узоры по канве <…> бедняжек, бедных фантазией, но жаждавших романтических картин в их будущем».

Мечты о будущем занимали все более существенное место в жизни воспитанниц по мере того, как приближался выпуск из института. Мечтали не столько в одиночку, сколько сообща: вместе с ближайшей подругой или всем отделением перед сном. Этот обычай является ярким примером «чрезмерной сообщительности» воспитанниц, которая приучала их «не только действовать, но и думать вместе; советоваться со всеми в мельчайших пустяках, высказывать малейшие побуждения, проверять свои мнения другими». Овладевая сложным искусством парного хождения (которое служило одним из характерных признаков институтского воспитания), институтки разучивались ходить в одиночку. Им действительно «чаще приходилось говорить мы, чем я». Отсюда и неизбежность коллективного мечтания вслух. Характерна реакция одного из героев чеховского «Рассказа неизвестного человека» на предложение «мечтать вслух»: «Я в институте не был, не проходил этой науки»

Обращает внимание подчеркнуто праздничный характер жизни, о которой мечтали в институтах. Институтки отталкивались от скучного однообразия порядков и суровой дисциплины институтской жизни: будущее должно было быть полной противоположностью окружавшей их действительности. Определенную роль играл и опыт общения с внешним миром, будь то встречи с нарядно одетыми людьми во время воскресных свиданий с родственниками или же институтские балы, на которые приглашались воспитанники самых привилегированных учебных заведений. Оттого будущая жизнь казалась беспрерывным праздником. Это порождало драматическую коллизию между институтскими мечтами и реальностью: многим институткам приходилось «прямо с облаков спуститься в самый неказистый мир», что крайне осложняло и без того трудный процесс адаптации к действительности.

Институтки были весьма благосклонно приняты культурной элитой конца ХVIII — начала ХIХ века. Литераторы превозносили новый тип русской светской женщины, хотя и усматривали в нем совершенно разные достоинства: классицисты — серьезность и образованность, сентименталисты — естественность и непосредственность. Институтка продолжала играть роль идеальной героини и в романтическую эпоху, которая противопоставляла ее светскому обществу и миру как образец «высокой простоты и детской откровенности». Внешний вид институтки, «младенческая непорочность» мыслей и чувств, ее отстраненность от мирской прозы жизни — все это помогало видеть в ней романтический идеал «неземной красавицы». Вспомним юную институтку из «Мертвых душ» — «свеженькую блондинку <..> с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для мадонны»: «она только одна белела и выходила прозрачною и светлою из мутной и непрозрачной толпы».

Одновременно существовал и прямо противоположный взгляд на институтку, в свете которого все благоприобретенные ею манеры, привычки и интересы выглядели «жеманством» и «сентиментальностью». Он исходил из того, что отсутствовало в институтках. Воспитанницы женских институтов предназначались для духовного преобразования светского быта, и поэтому институт мало готовил их к практической жизни. Институтки не только ничего не умели, они вообще мало что понимали в практической жизни.

«Тотчас после выхода из института, — вспоминала Е. Н. Водовозова, — я не имела ни малейшего представления о том, что прежде всего следует условиться с извозчиком о цене, не знала, что ему необходимо платить за проезд, и у меня не существовало портмоне».

Это вызывало резко негативную реакцию со стороны людей, занятых повседневными делами и заботами. Они считали институток «белоручками» и «набитыми дурами», Вместе с насмешками над «неловкостью» институток распространялись «стереотипные суждения» о них как об «изрядно невежественных существах, думающих, что на вербах груши растут, остающихся глупо-наивными до конца своей жизни». Институтская наивность стала притчей во языцех.

Осмеяние и возвеличивание институток имеют, по сути дела, одну и ту же точку отсчета. Они лишь отражают различное отношение к детскости воспитанниц институтов благородных девиц, которую культивировали обстановка и быт закрытого учебного заведения. Если на «набитую дуру» взглянуть с некоторым сочувствием, то она оказывалась просто «дитя малое» (как говорит, обращаясь к воспитаннице, институтская горничная: «несмышленыш вы, как дитя малое, только что каля-баля по-французски, да трень-брень на рояле»). А с другой стороны, скептическая оценка образованности и воспитанности институтки, когда она служила образцом «светскости» и «поэтичности», сразу же обнаруживала ее «детское, а не женское достоинство» (что должен был открыть герой задуманной А. В. Дружининым драмы, которая затем превратилась в знаменитую повесть «Полинька Сакс»). В связи с этим и сами институтки, чувствовавшие себя «детьми» в непривычном для них взрослом мире, иногда сознательно играли роль «ребенка», всячески подчеркивая свою детскую наивность (ср.: «все жеманство, так называемое жантильничанье, приторное наивничанье, все это легко развивалось в институтках в первые годы после выпуска, потому что этим забавлялись окружающие»). «Выглядеть» институткой зачастую значило: говорить ребячьим голосом, придавая ему специфически-невинный тон, и смотреть девочкой.

Во времена 18 века - сластолюбивого сентиментализма, жеманства и куртизанства, заполнявших праздную, сытую жизнь светской среды, такие лилейные барышни и нравились. И не имело значения, что эти прелестные создания, ангелы во плоти, какими они казались на паркете в салонной обстановке, в обыденной жизни оказывались плохими матерями и женами, расточительными и неопытными хозяйками, да и вообще существами, ни к какому труду и полезной деятельности не приспособленными.

Подробнее о воспитанницах Смольного института -

Для того, чтобы обрисовать другие типы русских девушек из дворянской среды, мы снова обратимся к художественной литературе.

Тип уездной барышни ярко представлен в произведениях Пушкина, придумавшего этот термин: это и Татьяна Ларина («Евгений Онегин»), и Маша Миронова («Капитанская дочка») и Лиза Муромская («Барышня-крестьянка»)

Эти милые, простодушные и наивные создания - полная противоположность столичным красавицам.«Эти девушки, выросшие под яблонями и между скирдами, воспитанные нянюшками и природою, гораздо милее наших однообразных красавиц, которые до свадьбы придерживаются мнения своих матерей, а там — мнения своих мужьёв»,— сказано в пушкинском «Романе в письмах».

Песней об «уездных барышнях», поэтическим памятником им остается «Евгений Онегин», одно из лучших пушкинских творений — образ Татьяны. Но ведь и этот милый образ на самом деле существенно сложен — она «русская душою (сама не зная почему)», «по-русски плохо знала». И не случайно многое из собирательного образа «уездной барышни» передано Ольге и другим девушкам из «дали свободного романа», иначе «Евгений Онегин» не был бы «энциклопедией русской жизни» (Белинский). Здесь мы встречаем не только «язык девических мечтаний», «доверчивость души невинной», «невинных лет предубежденья», но и рассказ о воспитании «уездной барышни» в «дворянском гнезде», где встречаются две культуры, дворянская и народная:

День губернской или уездной барышни был заполнен прежде всего чтением: французских романов, стихов, произведений русских писателей. Уездные барышни черпали знания о светской жизни (да и о жизни вообще) из книжек, но зато чувства их были свежи, переживания — остры, а характер — ясен и силен.

Большое значение для провинциалок имели обеды, приемы в доме и у соседей, помещиков.
К выходу в свет они готовились заранее, просматривая журналы мод, тщательно выбирали наряд. Именно такую поместную жизнь описывает А.С.Пушкин в повести "Барышня крестьянка".

"Что за прелесть эти уездные барышни! - писал Александр Пушкин - Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни черпают из книжек. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближний город полагается эпохою в жизни:"

Тургеневская девушка - так называли совершенно особый тип русских барышень 19 века, сформировавшийся в культуре на основе обобщенного образа героинь романов Тургенева. В книгах Тургенева это замкнутая, но тонко чувствующая девушка, которая, как правило, выросла на природе в поместье (без тлетворного влияния света, города), чистая, скромная и образованная. Она плохо сходится с людьми, но обладает глубокой внутренней жизнью. Яркой красотой она не отличается, может восприниматься как дурнушка.

Она влюбляется в главного героя, оценив его истинные, не показные достоинства, желание служить идее и не обращает внимание на внешний лоск других претендентов на её руку. Приняв решение, она верно и преданно следует за любимым, несмотря на сопротивление родителей или внешние обстоятельства. Иногда влюбляется в недостойного, переоценив его. Она обладает сильным характером, который может быть сначала незаметен; она ставит перед собой цель и идёт к ней, не сворачивая с пути и порой достигая намного большего, чем мужчина; она может пожертвовать собой ради какой-либо идеи.

Её черты — огромная нравственная сила, «взрывная экспрессивность, решительность „идти до конца“, жертвенность, соединённая с почти неземной мечтательностью», причём сильный женский характер в книгах Тургенева обычно «подпирает» более слабого «тургеневского юношу» . Рассудочность в ней сочетается с порывами истинного чувства и упрямством; любит она упорно и неотступно.

Почти везде у Тургенева в любви инициатива принадлежит женщине; ее боль сильнее и кровь горячее, ее чувства искренне, преданнее, нежели у образованных молодых людей. Она всегда ищет героев, она повелительно требует подчинения силе страсти. Сама она чувствует себя готовой к жертве и требует ее от другого; когда ее иллюзия насчет героя исчезает, ей не остается ничего иного, как быть героиней, страдать, действовать.

Отличительная особенность «тургеневских девушек» в том, что при своей внешней мягкости они сохраняют полную непримиримость в отношении воспитавшей их консервативной среды. «Во всех них „огонь“ горит вопреки их родным, их семьям, только и думающим о том, как бы этот огонь затушить. Все они независимы и живут „собственной своею жизнию“»

К этому типу относятся такие женские персонажи из произведений Тургенева, как Наталья Ласунская («Рудин»), Елена Стахова («Накануне»), Марианна Синецкая («Новь») и Елизавета Калитина («Дворянское гнездо»)

В наше время этот литературный стереотип несколько деформировался и «тургеневскими девушками» стали ошибочно называть другой тип русских барышень - «кисейных».

«Кисейная» барышня имеет иную характеристику нежели «тургеневская». Выражение это появилось в России в 60-х годах 19 века в демократической среде и означало вполне определенный социальный и психологический тип с такими же вполне определенными нравственными ориентирами и художественными вкусами.

Первым употребил это выражение в романе «Мещанское счастье» Н.Г.Помяловский, одновременно выразивший и свое понимание подобного женского типа:

«Кисейная девушка! Читали Марлинского, пожалуй, и Пушкина читали; поют „Всех цветочков боле розу я любил" да „Стонет сизый голубочек"; вечно мечтают, вечно играют... Легкие, бойкие девушки, любят сентиментальничать, нарочно картавить, хохотать и кушать гостинцы... И сколько у нас этих бедных кисейных созданий».

Особый стиль поведения, манера одеваться, которая позднее породила выражение «кисейная барышня», начали складываться еще в 30 — 40-х годах 19 в. По времени это совпадает с новым силуэтом в одежде. Талия опускается на место и всячески подчеркивается невероятно пышными нижними юбками, которые позднее заменит кринолин из металлических колец. Новый силуэт должен был подчеркивать хрупкость, нежность, воздушность женщины. Склоненные головки, потупленные глазки, медленные, плавные движения или, напротив, показная шаловливость были характерны для того времени. Верность образу требовала, чтобы девушки такого типа жеманничали за столом, отказываясь от еды, постоянно изображали отрешенность от мира и возвышенность чувств. Пластические свойства тонких, легких тканей способствовали выявлению романтической воздушности.

Этот жеманный и изнеженный женский тип весьма напоминает девушек-институток, таких же не в меру сентиментальных, романтичных и мало приспособленных к реальной жизни. Само выражение «кисейная барышня» восходит к выпускной форме воспитанниц женских институтов: белым кисейным платьям с розовыми кушаками.

О таких вот "кисейных барышнях" весьма нелицеприятно отзывался Пушкин, большой знаток усадебной культуры.:

Но ты — губерния Псковская,
Теплица юных дней моих,
Что может быть, страна глухая,
Несносней барышень твоих?
Меж ними нет — замечу кстати —
Ни тонкой вежливости знати,
Ни ветрености милых шлюх.
Я, уважая русский дух,
Простил бы им их сплетни, чванство,
Фамильных шуток остроту,
Пороки зуб, нечистоту,
И непристойность и жеманство,
Но как простить им модный бред
И неуклюжий этикет?

"Кисейным барышням" противостоял иной тип русских девушек - нигилистки. Или "синий чулок"

Курсистки Высших женских архитектурных курсов Е. Ф. Багаевой в Петербурге.

В литературе есть несколько версий происхождения выражения «синий чулок». По одной из них, выражение обозначало кружок лиц обоего пола, собирающихся в Англии в 1780-х годах у леди Монтегю для бесед на литературные и научные темы. Душою бесед был ученый Б. Стеллинфлит, который, пренебрегая модой, при темном платье носил синие чулки. Когда он не появлялся в кружке, там повторяли: «Мы не можем жить без синих чулок, сегодня беседа идет плохо, — нет синих чулок!» Таким образом, прозвище Синий чулок впервые получила не женщина, а мужчина.
По другой версии, голландский адмирал XVIII века Эдуард Боскавен, известный как «Неустрашимый старина» или «Кривошеий Дик», был мужем одной из наиболее восторженных участниц кружка. Он грубо отзывался об интеллектуальных увлечениях своей жены и насмешливо называл заседания кружка встречами «Общества синих чулок».

Наметившаяся свобода женщины света в русском обществе проявилась и том, что в XIX веке, начиная с войны 1812 года, многие светские девицы превратились в сестер милосердия, вместо балов щипали корпию и ухаживали за ранеными, тяжко переживая постигшее страну несчастье. Так же они поступали и в Крымскую войну и во время других войн.

С началом реформ Александра II в 1860-е годы изменилось отношение к женщине вообще. В России начинается долгий и мучительный процесс эмансипации. Из женской среды, особенно из числа дворянок, вышло немало решительных, отважных женщин, которые открыто рвали со своим окружением, семьей, традиционным укладом, отрицали необходимость брака, семьи, активно участвовали в общественной, научной и революционной деятельности. Среди них оказались такие «нигилистки», как Вера Засулич, Софья Перовская, Вера Фигнер и многие другие, входившие в революционные кружки, участвовавшие в известном «хождении в народ» в 1860-е годы, затем ставшие участницами террористических групп «Народной воли», а потом и эсеровских организаций. Женщины-революционерки были порой мужественнее и фанатичнее своих собратьев по борьбе. Они, не колеблясь, шли убивать крупных сановников, терпели издевательства и насилия в тюрьмах, но оставались совершенно непреклонными борцами, пользовались всеобщим уважением, становились лидерами.

Надо сказать, что и об этих девицах Пушкин был нелестного мнения:

Не дай мне Бог сойтись на бале

С семинаристом в желтой шали

Иль академиков в чепце.

А.П. Чехов в рассказе «Розовый чулок» писал: «Что хорошего быть синим чулком. Синий чулок... Черт знает что! Не женщина и не мужчина, а так середка на половине, ни то, ни се».

«Большинство нигилисток лишены женской грации и не имеют нужды намеренно культивировать дурные манеры, они безвкусно и грязно одеты, редко моют руки и никогда не чистят ногти, часто нося очки, стригут волосы. Они читают почти исключительно Фейербаха и Бюхнера, презирают искусство, обращаются к молодым людям на „ты“, не стесняются в выражениях, живут самостоятельно или в фаланстерах и говорят более всего об эксплуатации труда, абсурдности институции семьи и брака, и об анатомии» — писали в газетах в 1860-х годах.

Подобные рассуждения можно найти и у Н. С. Лескова («На ножах»): «Сидеть с вашими стрижеными грязношеими барышнями и слушать их бесконечные сказки про белого бычка, да склонять от безделья слово „труд“, мне наскучило»

Восставшая против иноземного владычества Италия стала источником модных идей для революционно настроенной молодежи в России, а красная рубашка — гарибальдийка — опознавательным знаком женщин передовых взглядов. Любопытно, что «революционные» подробности в описании костюмов и причесок нигилисток присутствуют только в тех литературных произведениях, авторы которых, так или иначе, осуждают это движение («Взбаламученное море» А. Ф. Писемского, «На ножах» Н. С. Лескова). В литературном наследстве Софьи Ковалевской, одной из немногих женщин того времени, реализовавшей свою мечту, более важным является описание душевных переживаний и духовных исканий героини (повесть «Нигилистка»).

Сознательный аскетизм в одежде, темные цвета и белые воротнички, которым отдавали предпочтение женщины с передовыми взглядами, однажды войдя в обиход, оставались в российской жизни практически всю первую половину XX века.

Первая, из представляемых сегодня самых красивых женщин России хоть и не русская по рождению, но несомненно одна из тех, которые составили славу России.
Нина Александрвна Грибоедова, грузинская княжна Чавчавадзе – «Чёрная роза Тифлиса».
Родилась и росла в Цинандали, где располагалась усадьба князей Чавчавадзе - Дадиани. Уже в ранней юности Нино отличалась красотой и статью, присущей грузинкам. Грибоедов, служивший в 1822 году в Тифлисе, часто посещал дом князя и даже давал его дочери уроки музыки. Однажды в шутку «дядя Сандро», как звала его Нина, сказал своей маленькой ученице: « Если будешь и дальше так стараться, я на тебе женюсь». Но, когда он снова посетил этот дом уже через 6 лет, по возвращении из Персии, ему было не до шуток - он был поражён красотой выросшей Нины и её разумностью.

Княжна Нино Чавчавадзе

:
В неё безответно на протяжении 30 лет был влюблён генерал (и поэт) Григорий Орбелиани, но она так и не вышла замуж во второй раз, отвергая все предложения и ухаживания.
Напрасно женихи толпою спешат сюда из разных мест.
Немало в Грузии невест, а мне не быть ничьей женою!
Возможно, эти слова Тамары из поэмы «Демон» навеял Лермонтову образ Нины. А «властитель Синодала» (Цинандали) –Грибоедов. В любом случае, её любовь и верность трагически погибшему мужу стала легендарной ещё при её жизни; имя Нины Чавчавадзе было окружено почётом и уважением, её называли Черной розой Тифлиса. Но она людей не сторонилась, напротив, к ней тянулись, она многим помогала.
Сохранилось несколько живописных и словесных портретов Нины. И те и другие передают пленительный и достойный восхищения образ. Вот, например, некий несомненно влюблённый в неё Синявин, восклицает: « Нет, в мире не может существовать такого совершенства: красота, сердце, чувства, неизъяснимая доброта! Как умна-то! Боюсь, никто с ней не сравнится». Генерал Альбрант пишет своему приятелю-тифлисцу: «Улыбка Нины Александровны так хороша – как благословение! При свидании скажи, что я поклоняюсь ей, как магометанцы – солнцу восходящему!». А вот свидетельство современницы: «Одна из прелестнейших созданий - красавица собой, с редким умом. Все сходятся на том, что это идеальная женщина».
Конечно, она страдала от одиночества, от отсутствия детей. Умолила родственницу отдать ей на воспитание новорожденную дочку: « Вы окружены детьми, а я совсем одна!».
Её воспитанница Екатерина позже вспоминала, что тётя Нина ежедневно уходила, куда – девочка узнала, когда немного подросла, и та стала брать её с собой, на могилу мужа.
Нина Александровна Грибоедова, урожденная княжна Чавчавадзе, скончалась в июне 1857 года, в возрасте сорока девяти неполных лет, во время эпидемии холеры, пришедшей в Тифлис из Персии. Она отказалась покинуть город, как большинство богатых семей. « В городе всего два врача и община сестёр милосердия при русском госпитале. Я лишней не буду». Последние слова её были: « Меня…рядом с ним».
..Там, в тёмном гроте - мавзолей,
И - скромный дар вдовы -
Лампадка светит в полутьме,
Чтоб прочитали вы
Ту надпись, и чтоб вам она
Напомнила сама -
Два горя: горе от любви
И горе от ума.
Яков Полонский.

Варвара Асенкова – с 1836 года актриса Александринского театра. Первое же появление на сцене Александринки принесло ей триумф. Асенкова, была не только талантлива, но и очень изящна, обаятельна и женственна. В основном играла в водевилях, особо славилась её «Гусар-девица». Тем не менее, вскоре она с не меньшим успехом выходила и в драматических образах Офелии, Эсмеральды, за 6 лет пребывания на сцене переиграв огромное количество ролей.

Варвара Асенкова

Ею восхищались Белинский и Нащокин, молодой литератор Некрасов посвятил ей стихи «Офелия» и «Памяти Асенковой».
…мало я видал
Красивее головок;
Твой голос ласково звучал,
Твой каждый шаг был ловок;
Душа твоя была нежна,
Прекрасна, как и тело,
Клевет не вынесла она,
Врагов не одолела!
.. Твой закат
Был странен и прекрасен:
Горел огнем глубокий взгляд,
Пронзителен и ясен;
Слабое здоровье, зависть и сплетни спровоцировали её заболевание чахоткой и раннюю смерть. На похоронах её было такое огромное количество народа, что их сравнивали с похоронами Пушкина. В советское время о короткой и трагической жизни Асенковой был снят замечательный фильм «Зелёная карета»

Юлия Самойлова (урождённая графиня Пален) – любимая женщина и муза Карла Брюллова, его « итальянское солнце».
Юная Юлинька Пален

Её прекрасное лицо можно увидеть на многих его картинах, например на « Портрете Юлии Самойловой с приемной дочерью Джованиной и арапчонком»

И на ещё более известном « Портрете графини Самойловой, удаляющейся с бала с приемной дочерью Амацилией», а в «Гибели Помпеи» её черты приданы нескольким женским образам. Юлия по материнской линии происходила из рода Скавронских (да, тех самых, родственников Екатерины 1 – Марты Скавронской). Эта женщина в основном жила в Италии и сама была похожа на роскошную знойную итальянку. Графиня отличалась не только южной красотой, но и независимым свободным характером.

«Последняя из рода Скавронских» постоянно сердила государя тем, что весь модный и изысканный свет съезжался не в Царское Село, к летнему Императорскому двору, а - за несколько верст от него, в большое имение Графская Славянка (под Петербургом) . Император предложил ей продать в «царскую казну» Графскую Славянку вместе с роскошным домом, выстроенным по проекту знаменитого петербургского архитектора и художника – Александра Брюллова. Графиня подчинилась императорскому предложению, похожему на приказ, но сказала кому то из высоких сановников, вхожих в царские покои: "Передайте императору, что ездили не в Графскую Славянку, а к графине Самойловой."
У неё были две совершенно прелестные приемные дочери, которых я уже упомянула, а портретом Джованины мы также можем любоваться на знаменитой Брюлловской картине « Всадница» (кстати Амацилия там тоже есть – маленькая девочка на балконе).

Юлия Петровна Вревская – баронесса, народная героиня России и Болгарии. После смерти мужа, посвятила себя служению Отечеству и делу освобождения Болгарии от турецкого ига, став сестрой милосердия в период русско-турецкой войны. При этом была замечательной красоты женщина. По отзывам современников « Юлию Петровну отличает какая-то особая прелесть, что-то возвышенное, что особо привлекает и не забывается, она очаровательна не только внешностью, женственной грацией, но и бескрайней добротой и приветливостью». Портрет баронессы Юлии Вревской

Умерла довольно молодой от тифа, уже в конце войны, в прифронтовом госпитале, в болгарской деревушке Бяле. Была дружна с В. Гюго и особенно с И. Тургеневым, который её безмерно уважал и восхищался. Интересно, что Тургенев как бы предчувствовал легендарную судьбу Вревской, предсказал многое из жизни Юлии Петровны в романе «Накануне" , и вот спустя четверть века в живой действительности повторяется история Елены Стаховой и Дмитрия Инсарова. О жизни Вревской, её подвиге, или как раньше говорили подвижничестве, её любви и смерти написана повесть болгарского писателя Г. Карастоянова «Верность за верность" «Особенно большую роль в ее жизни сыграла ее дружба с болгарином Стефаном Грозевым, в котором пламенело сильное желание совершить что-нибудь значительное для освобождения своей родины, порабощенной турками. Горячее патриотическое чувство ее близкого друга коснулось и ее нежного сердца. Не видя Болгарии, она беззаветно полюбила ее»- пишет Каростоянов. Юлии Петровне Вревской посвятили свои стихи Я. Полонский - «Под красным крестом», В. Гюго - «Русская роза, погибшая на болгарской земле» , И. Тургенев « Памяти Юлии Вревской», в 1977 году был снят русско-болгарский фильм « Юлия Вревская» с Людмилой Савельевой в заглавной роли.

…Что такое титулы и званья
По сравненью с душой большою?..
Ты хотела свободы братьям,
Ты хотела болгарам счастья...
Ты умерла вдали от русских рек,
Чтоб стать легендой гордой через годы.
А за окном кружил последний снег,
Чтоб напоить собой весну свободы...
Болгарский поэт Илия Ганчев - “Юлии Вревской"

Сестра милосердная Ю.П. Вревская.

"На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке - с лишком две недели умирала она от тифа.
Она была в беспамятстве - и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.
Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились... два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез.
Нежное кроткое сердце... и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи... она не ведала другого счастия... не ведала - и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась - и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним.
Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда - а теперь, конечно, не узнает.
Да и к чему? Жертва принесена... дело сделано.
Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу!...». И. Тургенев "Памяти Ю. П. Вревской"

Варвара Римская – Корсакова, (в девичестве Мергасова) - её портрет до сих пор восхищает посетителей Парижского музея Орсэ.

В своё время оригинальная красота этой «татарской Венеры», как её прозвали в Париже (а она действительно уроженка волжских берегов, из Костромской губернии) произвела фурор во Франции. На маскарадах Варвара любила появляться в экзотических, даже вызывающе откровенных нарядах: то жрицы Танит, чей костюм состоял из легкой газовой накидки, не скрывающей очертания великолепной фигуры, то дикарки в развевающихся лентах и обрывках ткани, позволяющих лицезреть присутствующим « самые красивые ноги в Европе». Её поведение было более, чем смело даже для Франции и вызвало некоторое недовольство королевы Евгении Монтихо. Лев Толстой упомянул её в романе « Анна Каренина», под именем Лиди Корсунской, например в сцене на балу: « Там была до невозможности обнажённая красавица Лиди, жена Корсунского». Считающие Корсакову только эпатажной модной «светской львицей» были немало удивлены выходом написанной ею книги, даже эпиграф которой был далёк от легкомысленности "Лишения и печали мне указали Бога, а счастье заставило познать Его".
В интернете Варвару иногда выдают за жену композитора Римского-Корсакова, но в более серьёзных источниках её родственной или иной связи с автором знаменитых опер я не обнаружила, ничего общего кроме фамилии. Её муж Николай Корсаков был сначала предводителем вяземского дворянства, потом военным, участвовал в Севастопольском сражении и был награждён георгиевским крестом.

Женщины рода Юсуповых славились не только богатством и знатностью, но и своей красотой. В моём списке их целых три. Наиболее известна Зинаида Николаевна Юсупова - и как одна из самых красивых и обаятельных женщин своего времени (и самых богатых), и как мать Феликса Юсупова – главного действующего лица в деле убийства Распутина. Сохранилось много портретов З.Н. Юсуповой, самый знаменитый написан В. Серовым. На нём княгине уже около 40 лет, но она по-прежнему бесподобно хороша.
Иногда её путают с другой Зинаидой Юсуповой – её бабушкой – Зинаидой Ивановной, тоже красавицей и непростой судьбы и характера женщиной.

Зинаида Ивановна Юсупова (урожденная Нарышкина)

Существовало старое поверие о проклятии рода Юсуповых. Предки их – сыновья татарина Мурзы Юсуфа ещё во времена Золотой орды перешли в православие и были прокляты за вероотступничество. Согласно проклятию, из всех рожденных в одном поколении Юсуповых до двадцати шести лет доживать будет лишь один, и продолжится это вплоть до полного изничтожения рода. Сбывалось оно неукоснительно. Сколько бы детей у Юсуповых не рождалось – до двадцати шести доживал только один.
Зинаида Ивановна вышла замуж за Бориса Николаевича Юсупова еще совсем юной девушкой, родила ему сына, затем умершую при родах дочь и только после этого узнала о фамильном проклятье. Будучи женщиной рассудительной, она заявила мужу, что «рожать мертвецов» впредь не собирается. У красавицы была масса поклонников в высшем свете, и даже ходили слухи, что сам император был к ней неравнодушен. Во всяком случае на фондументальном полотне художника Чернецова, сделанного по заказу Николая 1, где изображены самые известные люди империи и самые знаменитые красавицы, Зинаида Ивановна присутствует.
Зинаиде Ивановне не было сорока, когда старый князь умер и княгиня стала, что называется « жить для себя» . О ее головокружительных романах ходили легенды, но наиболее известна скандальная история её увлечения молодым народовольцем. Когда того заточили в Шлиссельбургскую крепость, княгиня отказалась от светских увеселений, последовала за ним, поселилась напротив крепости и подкупами добилась, что того отпускали к ней по ночам.
Эта история была хорошо известна, о ней судачили, но как ни странно Зинаиду Ивановну не осуждали, признавая право прекрасной княгини на сумасбродства Когда эта история закончилась, какое-то время она жила затворницей на Литейном, затем, выйдя замуж за разоренного, но родовитого француза, покинула Россию, отказалась от титула княгини Юсуповой и стала именоваться графиней де Шаво, маркизой де Серр.
Об истории с юным народовольцем Юсуповым напомнили после революции. Одна из эмигрантских газет напечатала сообщение, что, пытаясь найти Юсуповские сокровища, большевики обнаружили потайную комнату во дворце на Литейном проспекте. Но нашли там не драгоценности, а гроб с забальзамированным мужчиной. Скорее всего, это и был тот, приговоренный к смерти, народоволец, тело которого Юсупова выкупила и перевезла в Петербург. Впрочем, в семье Зинаиду Ивановну почитали счастливой. Все мужья умирали по старости, дочь она потеряла при родах, когда привыкнуть к ней еще не успела, много любила, ни в чем себе не отказывала и скончалась в окружении родных.

Зинаида Николаевна Юсупова родилась в 1861 году в семье князя Н. Б. Юсупова, последнего представителя древнейшего рода. Владелец заводов, рудников, доходных домов и поместий был неслыханно богат. Зинаида Николаевна осталась единственной наследницей рода (сестра Татьяна в возрасте 22 лет умерла от тифа). Дочь унаследовала от отца не только богатство, но и лучшие черты характера. Умная, образованная, она была одной из первых красавиц Петербурга, В 18 лет княжна уже занималась активной благотворительностью: она стала попечительницей приюта солдатских вдов. А чуть позже под ее покровительство попали десятки приютов, больниц, гимназий Петербурга, она помогала семьям черногорцев, пострадавшим в борьбе с турками, а в Первую мировую войну на ее средства оборудовались поезда и лазареты, организовывались госпитали и санатории для раненых, в том числе и в ее имениях.
На руку богатой невесты претендовали самые знатные женихи, в том числе и августейшие особы, но княжна ждала настоящей любви. Ей уже исполнилось 20 лет, от кавалеров не было отбоя, старый князь посылал дочери принца за принцем, но все получали отказ. Однажды, чтобы уважить отца, княжна согласилась встретиться с очередным кавалером - князем Баттенбергом, претендентом на болгарский престол. Его сопровождал офицер Феликс Эльстон- Сумароков. В итоге Баттенбергу было отказано - княжна Юсупова влюбилась с первого взгляда в гвардейского поручика и на следующий день приняла его предложение руки и сердца. Свадьба княжны Зинаиды Юсуповой и Феликса Эльстона-Сумарокова состоялась весной 1882 года и надолго стала главной новостью Петербурга: первая красавица с таким приданым пошла под венец с простым гвардейским офицером? Впрочем, Феликс был внуком прусского короля Фридриха Вильгельма IV. Старый князь Юсупов идти против ее желаний не стал. Через год у молодых родился первенец – Николай, названный так в честь деда, Старое проклятие рода исполнилось с двумя сыновьями Зинаиды Николаевны: Средний умер еще ребенком, а Николай в 1908 году был убит на дуэли, не дожив до своего двадцатишестилетия всего полгода. Младший - Феликс остался единственным наследником.
«Матушка была восхитительна. Высока, тонка, изящна, смугла и черноволоса, с блестящими, как звезды, глазами. Умна, образованна, артистична, добра. Чарам ее никто не мог противиться. Но дарованиями своими она не чванилась, а была сама простота и скромность» - это описание дал Зинаиде Николаевне ее сын Феликс. Можно представить себе, насколько красива она была в девичестве. Княгиня не румянилась и не пудрилась, хватало ее природной красоты. . Из всей косметики употребляла только лосьон домашнего приготовления. И при всей скромности поведения считалась первой модницей Петербурга: ее наряды сводили всех с ума, а в коллекции драгоценностей былтизвестный бриллиант, по своей величине и красоте названный "Полярной звездой", серьги королевы Марии Антуанетты, жемчужная и алмазная диадема Каролины - королевы Неаполитанской. Одна высокородная испанская гостья побывала на приёме у Юсуповой и вспоминала: " Княгиня была очень красивой женщиной, она обладала такой замечательной красотой, которая остаётся символом эпохи. На приеме хозяйка дома была в кокошнике, украшенном гигантскими жемчужинами и бриллиантами... они делали её похожей на императрицу"
Портрет Зинаиды Николаевны Юсуповой в русском костюме

Любимым украшением Юсуповой была уникальная жемчужина Пелегрина.. Эту жемчужину можно видеть на портрете Зинаиды Николаевны кисти Флеминга. Потом, в далекой эмиграции, ее сын Феликс продаст Пелегрину, и след талисмана красивейшей женщины потеряется.
З.Н. Юсупова, портрет работы В. Серова />
О милосердии княгини Юсуповой ходили легенды. Сохранились свидетельства тех, кто лечился в ее госпиталях, что офицеров здесь приглашали к обедам и вечернему чаю, что гости сидели за красивым столом и вели непринужденные беседы, что княгиня знала о состоянии всех тяжелобольных и была очень сердечна.
Зинаида Николаевна умерла вдали от России, в эмиграции, в 1939 году и похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Ирина Юсупова, невестка З.Н. Юсуповой, жена её сына, того самого Феликса, будет представлена в посте, посвящённом красавицам начала 20 века.

Я вас люблю, красавицы столетий,
за ваш небрежный выпорх из дверей,
за право жить, вдыхая жизнь соцветий
и на плечи накинув смерть зверей.
………………………………………………………………
Люблю, когда, ступая, как летая,
проноситесь, смеясь и лепеча.
Суть женственности вечно золотая
всех, кто поэт, священная свеча.

Белла Ахмадуллина.

В дополнительном вложении к этому посту рассказ о других замечательных русских женщинах. Это вдова героя Бородинской битвы генерала Тучкова Маргарита (мать Мария), оставившая нам после себя не только потрясающую историю любви и верности, не только храм Спаса Нерукотворного со Спасо-Бородинским монастырем, но и хлеб, называемый Бородинским; «придворных витязей гроза» фрейлина Смирнова- Россет, Анна Керн, дочери А.С. Пушкина, крепостная актриса Жемчугова, ставшая графиней Шереметьевой, Анна Оленина, Татьяна Потёмкина.

Вложение:

Владимир Иванович Гау родился 4 февраля 1816 года в Ревеле . Художник-акварелист Владимир Гау оставил нам прекрасную галерею портретов своей эпохи. Его работы находятся во многих музеях и являются предметом гордости коллекционеров. Художник портретного жанра, Гау написал множество портретов царской семьи – императора Николая I, великого князя Михаила Павловича и сотни портретов русской знати.

Владимир Иванович Гау родился в семье художника. Иоганн Гау не получил художественного образования, он стал художником-самоучкой и прославился в своё время как ландшафтный художник и декоратор. Этому учил он и сыновей.

Старший брат Владимира Эдуард Гау известен как художник-перспективист. Его картины – это многочисленные изображения дворцов Петербурга и его пригородов, Большого Кремлевского дворца и его залов. В 1854 году Эдуард Гау стал академиком «за искусство и познания в живописном перспективном акварельном художестве».

И маленький Вольдемар с детства тоже рисовал. Но в отличие от отца и брата его привлекало изображение лица человека. Не сразу отец согласился с этой склонностью будущего придворного живописца. Ведь быть художником-портретистом – это означало выслушивать чужие замечания, находить в себе силы рисовать так, как требует капризный заказчик, а также и уметь польстить ему.

Поэтому сначала отец отдаёт сына учиться к академику Карлу фон Кюгельхену. Старый художник жил неподалёку под Ревелем, в усадьбе Фридхейм. С терпением и рвением проводил за работой юный художник, и Кюгельхен увидел и оценил в нём дар портретиста, а потому сумел убедить Иоганна не сопротивляться желаниям сына.

Вскоре при содействии Кюгельхена Вольдемар Гау уже в конце 1820-х годов стал получать заказы на портреты, которых оказалось так много, что молодой художник едва успевал исполнять.

Быть художником-портретистом не просто, но весьма почётно. Ведь в те далёкие времена сохранить своё изображение в юности или в зрелом возрасте, для себя или на память близким, хотелось многим. Поэтому все с большим уважением относились к художникам, умевшим писать портреты.

Тогда, да и сейчас, о больших художниках говорят, что он пишет портрет, именно пишет, а не рисует. Отсюда и слово – живописец. Вот таким живописцем, который умел бы передать образ и душу человека, хотел стать Вольдемар Гау.

В 1832 году на морские купания в Ревель прибыла царская семья. К этому моменту о молодом художнике здесь уже многие знали. Поэтому неудивительно, что слух о нём дошёл и до императорской фамилии. Сама императрица Александра Фёдоровна пожелала, чтобы художник написал портреты её детей. Когда же портреты были готовы, императрица сразу поняла, что перед ней настоящий художник.

Александра Фёдоровна взяла его под своё покровительство, и в 1832 году Гау был зачислен вольноприходящим учеником в Императорскую Академию художеств, причём «на счёт высокой покровительницы». В 1835 году В. Гау пригласили в Царское Село, где им были написаны портреты великих князей Александра, Константина, Николая, Михаила и великих княжон Марии, Ольги и Александры.

В 1836 году Гау пишет портрет Александры Федоровны, который становится одним из известных и лучших портретов императрицы. Александра Фёдоровна изображена в гостиной «Коттеджа» в Александрии. Спокойное, немного уставшее лицо, императрицы – она будто задумалась, глядя перед собой. Гордая прямая осанка, благородный облик...

В 1836 году Владимир Гау закончил Академию художеств с большой серебряной медалью. Вскоре он отправился за границу для дальнейшего совершенствования своего мастерства. В России были уже в то время известные художники, которыми восхищалась русская знать, но научиться в Европе было чему.

Гау побывал в Италии, в Германии. Здесь он познакомился с работами итальянских и немецких живописцев. Акварельный портретный жанр в Европе был более распространён, причём небольшого размера. Таковы были потребности общества. При каждом европейском дворе работали художники-акварелисты. Написанные портреты часто тиражировались литографическим способом.

Вернувшись в Россию, Владимир Гау стал Придворным Живописцем. В 1849 году ему присвоили почетное звание Академика акварельной живописи. Получить портрет кисти Владимира Гау, мечтали многие светские красавицы. Среди его моделей были почти все члены Императорского дома.

Он писал портреты царской семьи и русской знати, исполненные в интерьере или в пейзаже, портреты актрис Императорского театра: «певицы и истой красавицы» А.М. Степановой, драматической актрисы В.Н. Асенковой, танцовщицы В.П. Волковой, актрисы М.И. Ширяевой. К сожалению не все портреты мы можем сегодня увидеть, о некоторых можно иметь лишь представления по уцелевшим литографиям.

Большинство портретов В. Гау – русская аристократия XIX века, а потому в каждом из изображённых присутствуют элементы аристократизма во внешнем его проявлении. Это ясное спокойное лицо, прямая осанка, поворот головы, одежда – всё это переходит из портрета в портрет.

Особенно прекрасны женские портреты, поэтичные, проникновенные и выразительные. В них чувствуется виртуозное владение техникой, способность улавливать характерные особенности модели. Портреты петербургских красавиц обеспечили художнику успех в свете.

Посмотрите на любой портрет В. Гау – нежные миловидные лица женщин, окружённые волшебным сиянием акварели, благородство и достоинство, задумчивый или мечтательный взгляд, томное выражение…

Образы графини Эмилии Мусиной-Пушкиной, княгини А.А. Голицыной, Н.Н. Пушкиной, М.В. Столыпиной, одной из «модных женщин сороковых годов», портрет О.Н. Скобелевой, матери выдающего русского военачальника генерала М.Д. Скобелева, портрет Анны Алексеевны Олениной, которой А.С. Пушкин посвятил свои стихи-объяснения в любви. «Я вас любил…» или

«Но, сам признайся, то ли дело
Глаза Олениной моей!
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты!...»

В 1842 году Гау женился на Луизе-Матильде-Теодоре Занфтлебен, дочери петербургского портного. В семье художника были три сына и шесть дочерей. В собрании Русского музея небольшие карандашные наброски и акварели, переданные его внуком Магнусом Викторовичем Гинце, рассказывают нам о событиях его семейной жизни.

Часть семейных портретов Гау находятся в России, а часть за рубежом. В собрании Ярославского художественного музея находятся портреты его старшего сына Гаральда в младенчестве и трех дочерей - Марии, Ольги и Евгении.

Владимир Гау – художник эпохи 1840 – 1860-х годов. В его портретах отражение атмосферы тех лет. Уже не одно десятилетие кисть художника Владимира Гау рассказывает нам истории жизни людей, живших много лет назад, Благодаря ему, мы можем соприкоснуться с прошлым не только известных людей, но и с историей страны. Ярким примером могут быть портреты великой княгини Елены Павловны.

Елена Павловна, одарённая тонким художественным вкусом, сама позировала художнику и ценила его талант. Елена Павловна, известная активной деятельностью на благо России, поражала всех своим умом, сильным характером.

Поэт В.Ф.Одоевский написал о ней: «Всё её интересовало, она всех знала, всё понимала, всему сочувствовала. Она вечно училась чему-нибудь». Елена Павловна, находясь в браке с великим князем Михаилом Павловичем, умела быть полезной в государственных делах и самому императору.

Когда умерла вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, согласно её завещанию к Елене Павловне перешло управление Мариинским и Повивальным институтами. Мария Фёдоровна знала, что передаёт их в надёжные руки. И действительно, с этого времени все проблемы медицины были всегда в поле зрения Елены Павловны.

У этой женщины, казалось, всё было, что нужно для счастья. Но это лишь казалось. Великий князь Михаил Павлович был совершенно другим человеком, а красота и грация жены, которыми восхищались поэты, его не волновала. Дочерей она похоронила – одних в младенчестве, а две другие – Мария и Елизавета умерли в юном возрасте.

После этого Елена Павловна полностью посвятила себя общественной и благотворительной деятельности. Именно она создала первую в России военную общину сестёр милосердия во время Крымской войны. Великую княгиню за её деятельность и заслуги в деле освобождения крестьян от крепостного права в обществе называли «Princesse la Liberte – Княгиня-Свобода», а император Александр II наградил Елену Павловну золотой медалью «Деятелю реформ».

Среди сотен портретов, написанных кистью В.Гау, как и у каждого художника, есть прекрасные работы, а есть и менее удачные. Во многих его портретах нет той душевной теплоты, сердечности и доверия, которое ощущается очень часто между художником и его моделью.

В его портретах чувствуется некоторая сдержанность, а где-то и холодность, но ведь это и объяснимо. Круг его моделей, а вернее портретируемых, – это императорская семья, русская знать.

Разве со всеми он мог чувствовать то созидательное настроение, безмолвное общение и понимание, которое может быть между художником и моделью, так необходимое для выполнения трудной задачи творчества. К тому же придворный художник должен быть готов к безоговорочному выполнению любого пожелания заказчика, о чём и предупреждал его отец.

В портретах, изображающих людей, близких художнику, интерес к человеку, к его внутреннему миру совсем иной. В период 1860-1890-х годов произведения В.И.Гау становятся единичными. В это время акварельный портрет вытеснялся развивающейся фотографией.

Владимир Гау – придворный художник императорского дома скончался 11 марта 1895 года, похоронен на Смоленском лютеранском кладбище Санкт-Петербурга. Здесь же покоится и его жена Луиза Гау.

Месяц март, который считается месяцем истории женщин, подходит к концу. И в честь его вот такая подборка. 10 из многих революционных женщин-художниц, которые своим творчеством сделали мир более красивым местом, и более равноправным для половины человечества.

Это женщины-художницы, воплотившие идею феминистского искусства задолго до того, как термин был придуман. Были ли они в искусстве во время итальянского Возрождения или в 19 веке Нью-Йорке, их творчество доказывает, что женщины всегда способны вносить свой значительный вклад в мировую копилку искусства.
На первой репродукции Портрет Алисы Лидделл работы Камерон

1. Джулия Маргарет Камерон

Джулия Маргарет Кэмерон (Julia Margaret Cameron) было 48 лет, когда в её руки впервые попала фотокамера. Было это ещё в позапрошлом веке, в далёком 1868 году. Но за короткие 11 лет своей карьеры фотохудожника, Джулия добилась многого.

Кажется, что ее мечтательные портреты специально упивалются недостатками фото, она использует размытия и туман, чтобы вызвать в воображении зрителей четкую сущность человека над миметическим (греч. mimetes — подражатель) сходством. Думаю, что если кого-то в этом списке и любили бы Instagram, это была бы Камерон.

2. Проперция де Росси

Проперция де Росси (1491—1530) родилась в Болонье и всю свою жизнь там проработала.

Наверно, она была п ервой женщиной, разрушившей стереотипы общества эпохи Возрождения. Болонская художница и скульптор, которая без оглядки на прошлое и настоящее занималась поистине мужским занятием - резьбой по камню, обработкой мрамора и а также гравюрой.

Еще девочкой она начинала свой путь с резьбы персиковых косточек, которые казались по тонкости работы и изящной манере удивительным чудом.
На столь крошечной косточке Росси удавалось передать все страсти Христовы, выполненные прекраснейшей резьбой с бесчисленным количеством действующих лиц.

3. Элизабетта Сирани

Родилась в 1638 году. Хотя она умерла в молодом возрасте 27, Sirani создала более 200 картин в течение своей жизни, сочетая драматический темный-фон с острыми, яркими цветами и изображениями мощных героинь.

Дочь художника болонской школы Джованни Андреа Сирани, одного из ближайших учеников и сотрудников Гвидо Рени. Начала заниматься живописью в 12 лет под влиянием ценителя и историка искусства Карло Чезаре Мальвазии, впоследствии включившего её биографию — единственной женщины — в свою известную книгу о художниках Болоньи (1678).

Отец поначалу относился к этим занятиям скептически, но год спустя принял дочь в мастерскую. Уже к 17-ти годам она стала вполне сложившимся живописцем и гравёром, с этого времени вела тетрадь, в которую записывала все свои работы.

Её манера близка к Гвидо Рени, их произведения несколько раз путали: так известный предполагаемый портрет Беатриче Ченчи работы Сирани долгое время приписывался Рени.

4. Эдмония Льюис

Американская женщина-скульптор афро-индейского происхождения

Родилась в г. Олбани в 1844 году. Отец — афроамериканец, мать — из индейского племени чиппева. Оба родителя умерли, когда она была ребёнком. Эдмония вместе со старшим братом жили в семье родственников матери в Ниагара-Флос. Через три года брат предложил ей отказаться от работы на дому и поступить в школу.

Училась в подготовительном Оберлин-колледже в Огайо — одном из первых учебных заведений США, куда принимали женщин различных рас. Именно там Эдмония заинтересовалась скульптурой и начала свою карьеру в искусстве.

Тем не менее, она сталкивается с дискриминацией в течение всего ее образования - в ​​ том числе ее избивали и обвинили в отравлении однокласснико в. После окончания, она переехала в Бостон, чтобы продолжить работу, а именно воссоздать аболиционистов и героев гражданской войны.

В конце концов она провела большую часть своей творческой карьеры в Риме, где создала красивые мраморные скульптуры в неоклассической традиции. Наиболее известна по мраморной скульптуре, "Смерть Клеопатры", и мы можем понять, почему. Форма имеет всю драму Микеланджело.

5. Джудит Лейстер

Родилась в 1609 году в Гарлеме, Нидерланды, стала первой женщиной-художником, зарегистрированной в Харлемской гильдии Святого Луки.
Она наиболее известна своей "Self-Portrait". Славится игривой текучестью, в то время, когда большинство женских портретов были жесткими и серьезными.

6. Софонисба Ангиссола

Родилась в 1532 году.
Anguissola, старшая из семи детей, благородного происхождения, а отец заверил ее, что она будет иметь лучшее образование в любом направлении, которое выберет.

Он, видимо, был человеком слова, и Микеланджело стал для Anguissola неофициальным наставником. Она получила большие возможности из-за богатства и статуса, но по-прежнему лишена многих возможностей как художник, потому что она была женщиной.
Например, потому, что считалось неподходящим для женщины смотреть на обнаженные модели.

В последние годы жизни Ангиссола писала не только портреты, но и полотна на религиозные темы, как и в дни своей юности. Однако многие ее картины были впоследствии утрачены.
Удачная торговля ее мужа и щедрая пенсия от Филиппа II позволили ей свободно заниматься живописью и комфортно жить. Она была ведущим портретистом в Генуе, пока не переехала в Палермо в последние годы жизни. В 1620 она создала свой последний автопортрет.

7. Святая Екатерина Болоньи

Родилась в 1413 г. Художник, монахиня и, как вы уже догадались, святая. Она выросла хорошо обученной в рисунке, и с образованием, как дочь аристократа, служила в качестве фрейлины до ухода в монастырь.
Теперь ее считают покровительницей художников.
Многое художники приезжали к ней с визитом учиться и делиться мнениями о направлениях в развитии искусства.
Она создала свой собственный стиль, которому многие художники стремились подражать.
Её успех открыл путь в художники других женщинам эпохи Ренессанса, таким как Лавиния Фонтана, Барбара Лонги, Феде Галиция и Артемизия Джентилески.

8. Левина Теерлинк

Родилась в 1593г.
Джентилески, дочь художника, выросла в мастерской своего отца в детстве.
В 18 лет была изнасилована художником Агостино Тасси, работающим с ее отцом, и подверглась допросу, унижениям и даже пыткам, желая добиться осуждения преступника.

После семимесячного судебного разбирательства, мучительного для Артемизии, Тасси был признан виновным и приговорён к году тюрьмы.

Выйдя замуж за художника Пьерантонио Стиаттеси (брак устроил её отец), Артемизия в том же 1612 году переехала во Флоренцию.

Феминистское творчество Джентилески, наполнено героическими женщинами. Ее эстетика одинаково смелая и сильная, она сторонится традиционных представлений о женской слабости.
Часто ее полотна сочетают сексуальность и насилие, например, «Джудит убивает Олоферна».