Конек горбунок о эта сказка. Редкие издания сказки П. Ершова "Конёк-Горбунок". Начинает сказка сказываться

В 1834 г. в журнале «Библиотека для чтения», который издавал О. И. Сенковский, появилась первая часть ставшей впоследствии знаменитой сказки П. П. Ершова «Конек-Горбунок». Автору ее было 19 лет, и он являлся студентом Петербургского университета.

В том же году сказка была издана отдельной книгой. Пушкин отозвался на сказку Ершова восторженно: «Теперь мне можно и оставить этот род поэзии», как бы признавая приоритет юного сказочника, который не миновал ученичества у знаменитого поэта. В. Г. Белинский писал о самом П. П. Ершове, а не о сказке, захватившей и увлекшей практически всех читателей без исключения: «Говорят, что г. Ершов молодой человек с талантом, - не думаю, ибо истинный талант начинает... не с подделок, а с созданий часто нелепых и чудовищных, но всегда пламенных и в особенности свободных от всякой стеснительной системы и заранее предположенной цели». Впрочем, время - лучший ценитель и критик. Сказка П. П. Ершова вместе со сказками А. С. Пушкина вошла в золотой фонд русской литературной стихотворной сказки. Это нечто непревзойденное по силе и глубине отражения русского национального характера, его микро- и макрокосма. Время, прошедшее с первой публикации сказки, лишь подтвердило высокие оценки современников. Несмотря на то что с той поры для детей написано бессчетное количество книг, в детстве всегда есть и будет время для слушания и чтения «Конька-Горбунка». Причин тому множество. Сказка Ершова аккумулировала в себе и самые «ходовые», и самые любимые народом (и детьми тоже) фольклорные сказочные сюжеты («Иван-царевич и Серый волк», «Сивка-бурка»). Всякий раз сказка преподает уроки мудрости и нравственности, заключенные в самой ее образности, архетипической подоснове, в слоге, напитанном и звучностью, и живописной сочностью устного народного искусства, народного театра с его пластичностью и символической глубиной и меткостью. Но это отнюдь не «попурри на темы русских народных сказок», ведь попурри - смешанное блюдо, пьеса, составленная из популярных мотивов, где различные мотивы мозаично сменяют друг друга»33. Суть «чтения» такой пьесы состоит в узнавании виртуозно сочетаемого художественного материала» в наслаждении мастерством соединения известного в целое. В этом смысле популярные сюжеты в «Коньке-Горбунке» утратили былую самостоятельность, они насыщены иной семантикой, принадлежащей исключительно данной литературной сказке. Совершенно неповторимым произведением с безупречно оригинальной внутренней формой делают ее и образ сказителя, и главный герой, точнее, пара героев. Композиционно сказка П. П. Ершова состоит из трех частей, каждую из которых предваряет эпиграф: 1. Начинает сказка сказываться. 2. Скоро сказка сказывается, А не скоро дело делается. 3. Доселе Макар огороды копал. А нынече Макар в воеводы попал. В этих эпиграфах угадываются уже и темп, и плотность повествования, и меняющаяся роль главного героя, определяемая меткостью народной пословицы. Каждая из частей имеет свой доминантный конфликт: 1. Иван и Конек-Горбунок - и смекалистые братья. (Пространство семьи - государства.) 2. Иван и Конек-Горбунок - и царь с прислугой. (Пространство царства, столь разительно напоминающего своей широтой российские пределы.) 3. Иван и Конек-Горбунок - и Царь-девица. (Пространство Мироздания.) Пара героев как один главный герой вполне оригинально (в сравнении с фольклорной сказочной традицией) явлена в этой сказке. Герои эти и противопоставлены, и сопоставлены: герой и его «конь» (ср. повесть «Конь и его мальчик» Клайва Льюиса); любопытный, безрассудный, даже самонадеянный - герой - и рассудительный, мудрый, сострадательный - его товарищ - по существу две стороны одной и той же «широкой русской натуры». При всем этом они удивительно похожи между собой: Иван-то дурак, самый младший, «герой с дефектом» с общепринятой точки зрения; Конек-Гор- бунок - «уродец» в своем мире, он тоже третий, младший, так они оказываются диалектически взаимодополняющими и взаимоисключающими друг друга героями. Но получается, что Конек- Горбунок - один из самых любимых героев у детей. Игрушечку-конька Ростом только в три вершка, На спине с двумя горбами Да с аршинными ушами... трудно не полюбить. Может быть, еще труднее представить (вершок - 4,45 см, длина фаланги указательного пальца. Следовательно, Конек-Горбунок ростом примерно 13,5 см, но в аршине 16 вершков, т. е. 71-72 см). Эта гиперболическая несоразмерность уравновешивается явным незнанием ребенка древних мер длины, что позволяет ему просто думать, что конек совсем маленький, но с очень большими ушами, маленький и смешной, но очень добрый, ловкий, быстрый и всегда готов прийти на помощь, даже когда и сказочной- то возможности нет. Дело в том, что Конек-Горбунок оказывается и волшебным помощником, и волшебным средством. Он товарищ и «игрушечка». «Жароптицево перо» волшебно своими ассоциациями с народными сказками, где Жар-птица является воплощением небесного огня - молнии и грома, своим безмерным сиянием и местом обитания, - и вполне обыденно, как некая диковина, вызывающая зависть и являющаяся лишь поводом к тому, чтобы погубить ее обладателя. «Жароптицево?.. Проклятый, / И он смел, такой богатый...», - возмущенно восклицает самый состоятельный и знатный человек в государстве - царь. Перстень Царь- девицы наделен той же семантикой, которая является условием для «обручения», но сам по себе не демонстрирует никаких собственно волшебных свойств. Итак, Иван - дурак, глупый, недалекий человек с точки зрения практического, обыденного ума, здравого (узкого) смысла, ума приземленного, ума братьев. Он на самом деле скорее дурачок в смысле «Христа ради юродивый», он кажется дураком, берет на себя роль дурака, поносимого, унижаемого, но в речах его, которые несведущим и самонадеянным умникам кажутся смешными, много правды, в поступках его по отношению к братьям - милосердие. Иван не стремится к тем земным благам, которые делают других людей завистливыми, корыстными, любодеями, за это «нестяжание», детскую открытость он и вознагражден в конце концов. И в этом патетическое содержание образа. Но антитеза «дурак» - «умники» создает еще один план - комический, юмористический. В этом противопоставлении и выявляется ум Ивана - незаурядный, оригинальный, комический с точки зрения утилитарной логики, потому что непрактичный. Иван порой действует и самостоятельно, вопреки увещеваниям волшебного помощника, и тогда навлекает на себя беду, очередное испытание (как это происходит с «жароптицевым пером»), но чаще действует по подсказке Конька-Горбунка, проявляя при этом и отвагу, и ловкость, и бдительность: усложняющиеся задания «воспитывают» Ивана. Как и в народных сказках, в сказке П. П. Ершова ведущим принципом разрешения конфликта оказывается состязание, соревнование ума как хитрости и подлости (завистников и царских приспешников) - и ума как взаимовыручки и взаимопомощи ставших неразлучными Ивана и конька. Столкновение их зачастую «высекает» юмористическое словцо, искрометное, благополучно возвращающееся в родную устную стихию из литературного произведения. Благодаря же своему единению герои (больше, конечно, Иван при поддержке Конька-Горбунка) с честью преодолевают все искушения-испытания. Разрешая один за другим конфликты, автор показывает, каковы условия счастливого правления царя. Извечный фольклорный конфликт мужика и барина, естественно вносящий сатирический компонент в повествование, имеет своей доминантой не наказание царя, он как бы вовсе «растворяется», пожалуй, впервые выполняя по-царски чисто риторически данное обещание: «...Страх жениться захотелось. / Если ж ты... то я умру / Завтра ж с горя поутру». Именно так освобождает царь-старик место достойному, доминанта - и апофеоз справедливости, и победа мудрости и красоты и любви, которая олицетворяется началом нового царского рода. Царского не по богатству и почестям, не по знатности предков, но по соответствию народному представлению «о законе и благодати». Писатель утверждает, что путь героя к всенародному признанию, а следовательно, и к его власти над этим народом лежит через преодоление неведения (невежества), косности и самонадеянности. Не дураку дается счастье, а тому, кто нашел любовь (Царь-девица), постиг, что есть мироздание (дорога к Месяцу Месяцовичу и Киту Китовичу, да и сам он при этом становится Иванушкой Петровичем), бессмертие и красота. Высшая справедливость, говорит поэт, не в лукавстве, не в том, чтобы хитростью обрести богатство и власть, а в том, чтобы посрамить «умников», проучить их, наказать высокомерных и вознаградить достойных. Так емко и художественно точно П. П. Ершов определил народный духовно-нравственный и эстетический идеал, который не просто устойчив, но неизменен в сердцевине своей, несмотря на внешнюю изменчивость социальной и художественной реальности. Сказка эта пользуется неизменным успехом именно потому, что синтезировала в своей художественно-речевой ткани лучшие свойства стихии устной народной словесности, которая входит обязательной составляющей в программы народных ярмарочных представлений, гуляний, забав. Сказка развлекает, но, развлекая, и поучает, и врачует. Начинаясь неторопливо, с зачина, как большинство волшебных народных сказок: За горами, за лесами, За широкими морями, Не на небе - на земле Жил старик в одном селе... Первая глава в последних 20 строках передает сюжет последующих двух глав, явно интригуя слушателя введением нового художественного пространства «солнцева селенья», новых персонажей и удивительных событий. Такой прием «предуведомления» не характерен для народной сказки. Вторая глава открывается именно попурри на темы русских народных сказок, на сей раз расширяя сказочное пространство, фольклорное поле, живописно-речевой фон, на котором воздвигается волшебный мир ершовской литературной сказки. Третья глава не повторяет жанровой семантики «присказки» второй главы: уплотненный сюжетный план последней главы, включающий в себя по существу три сюжетные линии (пленение Царь-девицы, помощь рыбе-кит, путешествие в палаты Месяца Месяцовича и волшебное обращение дурака в царя), задается и более плотным озорным введением, которое сродни шутовским, балагурным, балаганным, раешным стихам, где дурашливое, анекдотически-абсурдное предваряет аллегорическое поучительное для народа и властей представление. Это шутовство «присказки» как бы извиняет «педагогические притязания» финала сказки, причем сказка в целом завершается традиционным для народной сказки концовкой. Сказка П. П. Ершова - стихотворное повествовательное эпическое произведение, где диалог, прямая речь заставляют говорить о том, что сказка и сказывается, и разыгрывается по ролям. Живая устная речь героев как бы рождается на глазах слушателя или читателя, безыскусно вплетаясь в речь повествователя, сказителя, характер которого, «типаж» без труда восстанавливается. Сказитель у П. П. Ершова представлен не только в особой устноразговорной интонации, специфичности словаря, он - персона, он о себе заявляет в первом лице, чего нет в народных сказках: Много ль времени аль мало С этой ночи пробежало - Я про это ничего Не слыхал ни от кого. Или: На другой день наш Иван, Взяв три луковки в карман, Потеплее приоделся, На коньке своем уселся И поехал в дальний путь... Дайте, братцы, отдохнуть! (В современной Ершову русской поэзии нечто подобное систематически делает Пушкин в «Евгении Онегине».) Но лицо сказителя проявляется и в специфических для прозаической литературной традиции повествовательных оборотах, характерных для времени написания сказки: По теперь мы их оставим, Снова сказкой позабавим... Или: Но теперь мы с ним простимся И к Ивану возвратимся. Сказка насыщена меткими афористическими речениями, пословицами, поговорками. Царь-девица, давая поручение Ивану, и вовсе говорит загадкой, как Василиса Премудрая: Заезжай ты поклониться В изумрудный терем мой Да скажи моей родной: Дочь ее узнать желает, Для чего она скрывает По три ночи, но три дня Лик свой ясный от меня... Правда, в отличие от фольклорных загадок-испытаний, эти и разъясняются вскоре самою же Царь-девицей. Символика ершовской сказки восходит к символике волшебных народных сказок, когда герой проходит через ряд испытаний инициации (посвящения), когда он как бы умирает для жизни прежней, рождаясь в новой. Ярким инициационным моментом в данном произведении является дорога Ивана к Месяцу Месяцовичу. Напомним, что для фольклорной традиции более характерен путь в преисподнюю, в заколдованное царство, в мир, враждебный человеку, чем в поднебесное царство. Так символически Иван получает благословение небесных сил. В этом смысле зло минимизировано автором в земных пределах, добро, справедливость, благо главенствуют в мироздание. Природа самой Царь-девицы также выражена предельно ясно, хотя и дается сказочно-символически: это Заря, сестра Солнца, Заря, нисходящая на землю, это красота, свет и благодать, и потому обручение со светом имеет для Ивана, для его будущего царствования первостепенный смысл и является непременным залогом счастливого правления. Заметим, что сказка называется не «Царь-девица» или «Иван- дурак и Конек-Горбунок»: так были бы обозначены главные персонажи сказки, но их роли самоочевидны и не нуждаются в усилении путем вынесения в заголовок. «Конек-Горбунок» - интригующее название - такого диковинного персонажа нет в народных сказках, более того, этот герой является сюжетообразующим: без его вмешательства в события последние не могут получить должного разрешения, он - явление чуда. Авторская мысль следует за мыслью «православных христиан», когда в «умалении», в унижении обыденном они видели возвышение, возвеличивание духовно-нравственное. Трудяга-конь из обычной русской крестьянской жизни оборачивается забавой-утешителем, чудесным помощником. И если Иван в течение повествования изменяется (а как же иначе, если он «умирает» и «рождается вновь»?), то Конек-Горбунок неизменен, он как бы внутренняя сущность, внутренний голос главного героя. И если Иван преображен, возвеличен, вознагражден любовью Царь-девицы, то Конек-Горбунок счастлив своей службой и дружбой. В сказке П. П. Ершова выражена не только идея народности, активно будированная в литературных кругах России того времени. Эта идея художественно воплощена самым идеальным образом, и стихотворная форма играет в данном случае не последнюю роль. Она синтезирует живописное, драматургическое, музыкальное, собственно художественно-речевое начала, достигая желаемого воздействия на слушателя и читателя, наслаждающегося не только слежением за авантюрными событиями, волшебными приключениями, но и зачарованного мелодическим строем повествования. Работа П. П. Ершова-сказочника - непревзойденный образец художественного переосмысления фольклора в литературном художественном произведении, своеобразный эталон, с которым соизмеряется труд писателя-сказочника.

Сегодня отмечается 200-летний юбилей со дня рождения русского писателя Петра Павловича Ершова (1815 - 1869). Известность Ершову принесла его сказка «Конёк-горбунок», написанная им ещё в студенческие годы.

В преддверии юбилея Ершова мы поизучали историю издания его сказки и нашли некоторые из них в нашем фонде отдела редких книг.
Сказка Ершова вышла отдельной книжкой в 1834 году и выдержала при жизни автора семь изданий, причем четвёртое издание 1856 года было сильно переработано автором и является на сегодня каноническим текстом.

Как Ершов - неизвестный, незнатный19-летний студент Петербургского университета - взошел на вершину литературной славы? Оказалось, у него были покровители: поэт В. А. Жуковский, профессор П. А. Плетнев, цензор А. В. Никитенко.
Плетнев первым обнародовал сказку Ершова, прочитав ее в начале 1834 года на занятиях в университете вместо лекции. Жуковский содействовал появлению ее в печати, а Никитенко был цензором сказки. Его роль в издании «Конька-горбунка» была очень важной: хотя он многое изъял из сказки, оставив многоточия, но сохранил ее в целом. Другой бы цензор мог ее не пропустить в печать.

Но самое большое участие в судьбе сказки принял А. С. Пушкин. Он был восхищен «Коньком-горбунком» и сказал Ершову: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить». Пушкин хотел содействовать Ершову в издании этой сказки с картинками и выпустить ее в свет по возможно дешевой цене, в огромном количестве экземпляров, но при недостаточных средствах автора и по случаю смерти Пушкина намерение это не выполнилось.

Первая часть сказки «Конек-горбунок» была напечатана в 3 томе журнала «Библиотека для чтения» с хвалебным предисловием редактора журнала О. И. Сенковского. А уже 5 октября 1834 года в газете «Северная пчела» появилось объявление о выходе сказки Ершова отдельным изданием. Фото из газеты из нашего фонда:

«Конек-горбунок» сразу приобрел широкую известность. Тираж был распродан, со сказки начали составлять списки. В 1840 и 1843 годах московский книгопродавец К. И. Шамов выпускает второе и третье издания «Конька-горбунка» без изменений. После этого «Конек-горбунок» долго не издавался: цензура не разрешала ее печатать как произведение, «не соответствующее современным понятиям и образованности». А когда в конце 1840-х годов Николаем I были утверждены правила книгоиздания, в которых предусматривалось, чтобы в книгах, «назначенных для чтения простого народа… не было не только никакого неблагоприятного, но даже и неосторожного прикосновения к православной церкви и установлениям ее, к правительству и ко всем поставленным от него властям и законам», об издании «Конька-горбунка» не могло быть и речи.

В 1856 году, уже после смерти Николая I, «Конек-горбунок» с помощью министра народного просвещения, героя Отечественной войны 1812 года А. С. Норова и при содействии А. В. Никитенко, ставшего к этому времени действительным членом Академии наук, выходит четвертым изданием, дополненным автором. Ершов восстановил или написал заново места, изъятые в первом издании и обозначенные точками.

В 1861 году выходит пятое издание «Конька-горбунка» с незначительным дополнением автора. Последние при жизни автора 6-е и 7-е издания выходят в 1865 и 1868, они повторяют 5-е издание.

До 1917 года сказка выпускается более 30 раз, повторяя 4-е и 5-е издания.

Одной из особенностей дореволюционных изданий «Конька-горбунка» является параллельный выпуск многих подделок под эту сказку. Первая из них вышла следом за первой публикацией сказки: в 1835 году и называлась «Кривой бес», русская сказка, соч. А. Я-ва, Спб. Начиная с конца 1860-х годов появляется множество неудачных подражаний «Коньку-горбунку», по приблизительным подсчетам вышло более 200 таких подделок.
Есть и у нас одна «переделка»: книжка из Юдинского собрания «Конек-горбунок, или Царь-девица: театральная пьеса для детей в пяти действиях и девяти картинах, с 50-ю фигурами действующих лиц, переделанная из сказки, сочиненной П. Ершовым» (Москва, 1868). Текст сильно не похож на ершовский.

Особняком стоит «Конек-скакунок» революционера-поэта С. А. Басова-Верхоянцева - нелегально изданный политический памфлет, зовущий народ к непримиримой борьбе против царизма. За короткое время было распространено до полумиллиона экземпляров этой сказки, она осталась в истории русского революционного движения. Нашлась такая книжка и в нашем фонде:

После Октябрьской революции всеми любимая сказка выпускалась ежегодно, во многих городах большими тиражами.

Интересно, что в разное время у сказки были разные читатели. В первые десятилетия своего существования «Конек-горбунок» не воспринимался как детская сказка, критики зло высмеивали тех, кто пытался хотя бы робко высказать предположение, что сказку Ершова можно предложить детям. И только в наши дни она стала любимой книгой детей.

В последние четверть века в печати стали освещать проблему авторства «Конька-горбунка». Среди литературных критиков идет спор о роли Пушкина в творческой истории ершовской сказки, об участии великого поэта в первых публикациях «Конька-горбунка» в 1834 г. Есть предположения о том, что Пушкин или является автором сказки, или же он тщательно ее пересмотрел. В качестве аргументов приводятся доводы о том, что нет черновиков и беловой рукописи Ершова, о сочинительстве Ершова не знали его ближайшие приятели по университету, приводятся доказательства из писем Пушкина, Ершова и их окружения. Так, некоторые взгляды литературных критиков на проблему авторства «Конька-Горбунка» освещены в статьях А. Лациса и А. Толстякова в издании сказки 1997 г. (2). Это издание воспроизводит первую редакцию сказки П. П. Ершова, знакомит читателя с первоначальным, неизвестным ему ранее вариантом сказки.

Сказку Ершова иллюстрировали разные художники. Из многочисленных иллюстраций к «Коньку-Горбунку» наиболее интересными и лучшими считаются рисунки А. Ф. Афанасьева (1850 - 1920), составляющие большой альбом. В издании 1920 г. рисунки впервые были изданы вместе с текстом, но воспроизводятся не все, а только часть рисунков, подготовленных для этой цели самим художником.

Миниатюрное издание 1984 г. (1) (размер 10х7 см) иллюстрировал всемирно известный художник-иллюстратор Геннадий Константинович Спирин (р. 1948). Иллюстрации выполнены акварелью и воспроизведены в натуральную величину.

Использованные источники:
1. Ершов, П. П. Конек-горбунок / П. П. Ершов; вступит. статья, словарь, прилож. В. Г. Уткова; худож. Г. К. Спирин. - Москва: Книга, 1984. - 128, с.
2. Ершов, П. П. Конек-горбунок: русская сказка / П. П. Ершов; худож. Е. Соколов. - Москва: Совпадение: Сампо, 1997. - 245 с.

Конёк-Горбунок

Пётр Павлович Ершов (1815-1869) родился в Сибири.
В детстве он слушал сказки сибирских крестьян, многие запомнил на всю жизнь и сам хорошо их рассказывал.
Ершов очень полюбил народные сказки. В них народ остроумно высмеивал своих врагов – царя, бояр, купцов, попов, осуждал зло и стоял за правду, справедливость, добро.
Ершов учился в Петербургском университете, когда он впервые прочитал замечательные сказки Пушкина. Они тогда только что появились.
И он тут же задумал написать своего «Конька-горбунка» – весёлую сказку о смелом Иванушке – крестьянском сыне, о глупом царе и о волшебном коньке-горбунке. Многое взял Ершов для «Конька-горбунка» из старинных народных сказок.
Сказка была напечатана в 1834 году. А. С. Пушкин прочитал и с большой похвалой отозвался о «Коньке-горбунке».
Окончив университет, Ершов вернулся из Петербурга в Сибирь, на свою родину, и там прожил всю жизнь. Много лет он был учителем гимназии города
Тобольска. Ершов горячо любил свой суровый край, изучал его и хорошо знал.
Кроме «Конька-горбунка», он написал ещё несколько произведений, но они сейчас уже забыты. А «Конек-горбунок», появившись больше ста лет назад, по-прежнему остается одной из любимых сказок нашего народа.
В. Гакина

ЧАСТЬ 1

Начинает сказка сказываться

За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба – на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу:
Знать, столица та была
Недалече от села.
Там пшеницу продавали,
Деньги счётом принимали
И с набитою сумой
Возвращалися домой.

В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу шевелить.
Мужички такой печали
Отродяся не видали;
Стали думать да гадать -
Как бы вора соглядать;
Наконец себе смекнули,
Чтоб стоять на карауле,
Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь.

Вот, как стало лишь смеркаться,
Начал старший брат сбираться,
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь ненастная настала;
На него боязнь напала,
И со страхов наш мужик
Закопался под сенник.
Ночь проходит, день приходит;
С сенника дозорный сходит
И, облив себя водой,
Стал стучаться под избой:
«Эй вы, сонные тетери!
Отпирайте брату двери,
Под дождём я весь промок
С головы до самых ног».
Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился
Вправо, влево поклонился
И, прокашлявшись, сказал:
«Всю я ноченьку не спал;
На моё ж притом несчастье,
Было страшное ненастье:
Дождь вот так ливмя и лил,
Рубашонку всю смочил.
Уж куда как было скучно!..
Впрочем, всё благополучно».
Похвалил его отец:
«Ты, Данило, молодец!
Ты вот, так сказать, примерно,
Сослужил мне службу верно,
То есть, будучи при всём,
Не ударил в грязь лицом».

Стало сызнова смеркаться,
Средний брат пошёл сбираться;
Взял и вилы и топор
И отправился в дозор.
Ночь холодная настала,
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он ударился бежать -
И всю ночь ходил дозором
У соседки под забором.
Жутко было молодцу!
Но вот утро. Он к крыльцу:
«Эй вы, сони! Что вы спите!
Брату двери отоприте;
Ночью страшный был мороз -
До животиков промёрз».

Братья двери отворили,
Караульщика впустили,
Стали спрашивать его:
Не видал ли он чего?
Караульщик помолился,
Вправо, влево поклонился
И сквозь зубы отвечал:
«Всю я ноченьку не спал,
Да к моей судьбе несчастной
Ночью холод был ужасный,
До сердцов меня пробрал;
Всю я ночку проскакал;
Слишком было несподручно…
Впрочем, всё благополучно».
И ему сказал отец:
«Ты, Гаврило, молодец!»

Стало в третий раз смеркаться,
Надо младшему сбираться;
Он и усом не ведёт,
На печи в углу поёт
Изо всей дурацкой мочи:
«Распрекрасные вы очи!»
Братья ну ему пенять ,
Стали в поле погонять,
Но, сколь долго ни кричали,
Только голос потеряли;
Он ни с места. Наконец
Подошёл к нему отец,
Говорит ему: «Послушай,
Побега?й в дозор, Ванюша;
Я куплю тебе лубков ,
Дам гороху и бобов».
Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает,
Хлеб за пазуху кладёт,
Караул держать идёт.

Ночь настала; месяц всходит;
Поле всё Иван обходит,
Озираючись кругом,
И садится под кустом;
Звёзды на небе считает
Да краюшку уплетает.
Вдруг о полночь конь заржал…
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел кобылицу.
Кобылица та была
Вся, как зимний снег, бела,
Грива в землю, золотая,
В мелки кольца завитая.
«Эхе-хе! так вот какой
Наш воришко!.. Но, постой,
Я шутить ведь не умею,
Разом сяду те на шею.
Вишь, какая саранча!»
И, минуту улуча,
К кобылице подбегает,
За волнистый хвост хватает
И прыгну?л к ней на хребёт -
Только задом наперёд.
Кобылица молодая,
Очью бешено сверкая,
Змеем голову свила
И пустилась как стрела.
Вьётся кру?гом над полями,
Виснет пластью надо рвами,
Мчится скоком по горам,
Ходит дыбом по лесам,
Хочет силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном;
Но Иван и сам не прост -
Крепко держится за хвост.

Наконец она устала.
«Ну, Иван, – ему сказала, -
Коль умел ты усидеть,
Так тебе мной и владеть.
Дай мне место для покою
Да ухаживай за мною,
Сколько смыслишь. Да смотри:
По три утренни зари
Выпущай меня на волю
Погулять по чисту полю.
По исходе же трёх дней
Двух рожу тебе коней -
Да таких, каких поныне
Не бывало и в помине;
Да ещё рожу конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
Двух коней, коль хошь, продай,
Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за чёрную, слышь, бабку.
На земле и под землёй
Он товарищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холодом обвеет;
В голод хлебом угостит,
В жажду мёдом напоит.
Я же снова выйду в поле
Силы пробовать на воле».

«Ладно», – думает Иван
И в пастуший балаган
Кобылицу загоняет,
Дверь рогожей закрывает,
И лишь только рассвело,
Отправляется в село,
Напевая громко песню
«Ходил мо?лодец на Пресню».

Вот он всходит на крыльцо,
Вот хватает за кольцо,
Что есть силы в дверь стучится,
Чуть что кровля не валится,
И кричит на весь базар,
Словно сделался пожар.
Братья с лавок поскакали,
Заикаяся, вскричали:
«Кто стучится сильно так?» -
«Это я, Иван-дурак!»
Братья двери отворили,
Дурака в избу впустили
И давай его ругать, -
Как он смел их так пугать!

А Иван наш, не снимая
Ни лаптей, ни малахая,
Отправляется на печь
И ведёт оттуда речь
Про ночное похожденье,
Всем ушам на удивленье:
«Всю я ноченьку не спал,
Звёзды на небе считал;
Месяц, ровно , тоже све?тил, -
Я порядком не приметил.
Вдруг приходит дьявол сам,
С бородою и с усам;
Рожа словно как у кошки,
А глаза-то – что те плошки!
Вот и стал тот чёрт скакать
И зерно хвостом сбивать.
Я шутить ведь не умею -
И вскочил ему на шею.
Уж таскал же он, таскал,
Чуть башки мне не сломал.
Но и я ведь сам не промах,
Слышь, держал его, как в жомах .
Бился, бился мой хитрец
И взмолился наконец:
«Не губи меня со света!
Целый год тебе за это
Обещаюсь смирно жить,
Православных не мутить».
Я, слышь, слов-то не померил,
Да чертёнку и поверил».
Тут рассказчик замолчал,
Позевнул и задремал.
Братья, сколько ни серчали,
Не смогли – захохотали,
Ухватившись под бока,
Над рассказом дурака.
Сам старик не смог сдержаться,
Чтоб до слёз не посмеяться,
Хоть смеяться – так оно
Старикам уж и грешно.

Много ль времени аль мало
С этой ночи пробежало, -
Я про это ничего
Не слыхал ни от кого.
Ну, да что нам в том за дело,
Год ли, два ли пролетело, -
Ведь за ними не бежать…
Станем сказку продолжать.

Ну-с, так вот что! Раз Данило
(В праздник, помнится, то было),
Натянувшись зельно пьян,
Затащился в балаган.
Что ж он видит? – Прекрасивых
Двух коней золотогривых
Да игрушечку-конька
Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
«Хм! теперь-то я узнал,
Для чего здесь дурень спал!» -
Говорит себе Данило…
Чудо разом хмель посбило;
Вот Данило в дом бежит
И Гавриле говорит:
«Посмотри, каких красивых
Двух коней золотогривых
Наш дурак себе достал:
Ты и слыхом не слыхал».
И Данило да Гаврило,
Что в ногах их мочи было,
По крапиве прямиком
Так и дуют босиком.

Спотыкнувшися три раза,
Починивши оба глаза,
Потирая здесь и там,
Входят братья к двум коням.
Кони ржали и храпели,
Очи яхонтом горели;
В мелки кольца завитой,
Хвост струился золотой,
И алмазные копыты
Крупным жемчугом обиты.
Любо-дорого смотреть!
Лишь царю б на них сидеть.
Братья так на них смотрели,
Что чуть-чуть не окривели.
«Где он это их достал? -
Старший среднему сказал, -
Но давно уж речь ведётся,
Что лишь дурням клад даётся,
Ты ж хоть лоб себе разбей,
Так не выбьешь двух рублей.
Ну, Гаврило, в ту седмицу
Отведём-ка их в столицу;
Там боярам продадим,
Деньги ровно поделим.
А с деньжонками, сам знаешь,
И попьёшь и погуляешь,
Только хлопни по мешку.
А благому дураку
Не достанет ведь догадки,
Где гостят его лошадки;
Пусть их ищет там и сям.
Ну, приятель, по рукам!»
Братья разом согласились,
Обнялись, перекрестились
И вернулися домой,
Говоря промеж собой
Про коней, и про пирушку,
И про чудную зверушку.

Время катит чередом,
Час за часом, день за днём, -
И на первую седмицу
Братья едут в град-столицу,
Что б товар свой там продать
И на пристани узнать,
Не пришли ли с кораблями
Немцы в город за холстами
И нейдёт ли царь Салтан
Басурманить христиан?
Вот иконам помолились,
У отца благословились,
Взяли двух коней тайком
И отправились тишком.

Вечер к ночи пробирался;
На ночлег Иван собрался;
Вдоль по улице идёт,
Ест краюшку да поёт.
Вот он поля достигает,
Руки в боки подпирает
И с прискочкой, словно пан,
Боком входит в балаган.

Всё по-прежнему стояло,
Но коней как не бывало;
Лишь игрушка-горбунок
У его вертелся ног,
Хлопал с радости ушами
Да приплясывал ногами.
Как завоет тут Иван,
Опершись о балаган:
«Ой вы, кони буры-сивы,
Добры кони златогривы!
Я ль вас, други, не ласкал.
Да какой вас чёрт украл?
Чтоб пропасть ему, собаке!
Чтоб издохнуть в буераке!
Чтоб ему на том свету
Провалиться на мосту!
Ой вы, кони буры-сивы,
Добры кони златогривы!»
Тут конёк ему заржал.
«Не тужи, Иван, – сказал, -
Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю,
Ты на чёрта не клепи :
Братья коников свели.
Ну, да что болтать пустое,
Будь, Иванушка, в покое.
На меня скорей садись,
Только знай себе держись;
Я хоть росту небольшого,
Да сменю коня другого:
Как пущусь да побегу,
Так и беса настигу ».

Тут конёк пред ним ложится;
На конька Иван садится,
Уши в загреби берёт,
Что есть мочушки ревёт.
Горбунок-конёк встряхнулся,
Встал на лапки, встрепенулся,
Хлопнул гривкой, захрапел
И стрелою полетел;
Только пыльными клубами
Вихорь вился под ногами,
И в два мига, коль не в миг,
Наш Иван воров настиг.

Братья, то есть, испугались,
Зачесались и замялись.
А Иван им стал кричать:
«Стыдно, братья, воровать!
Хоть Ивана вы умнее,
Да Иван-то вас честнее:
Он у вас коней не крал».
Старший, корчась, тут сказал:
«Дорогой наш брат Иваша!
Что переться – дело наше!
Но возьми же ты в расчёт
Некорыстный наш живот .
Сколь пшеницы мы не сеем,
Чуть насущный хлеб имеем.
А коли неурожай,
Так хоть в петлю полезай!
Вот в такой большой печали
Мы с Гаврилой толковали
Всю намеднишнюю ночь -
Чем бы горюшку помочь?
Так и этак мы решили,
Наконец вот так вершили,
Чтоб продать твоих коньков
Хоть за тысячу рублёв.
А в спасибо, молвить к слову,
Привезти тебе обнову -
Красну шапку с позвонком
Да сапожки с каблучком.
Да к тому ж старик неможет ,
Работать уже не может,
А ведь надо ж мыкать век, -
Сам ты умный человек!» -
«Ну, коль этак, так ступайте, -
Говорит Иван, – продайте
Златогривых два коня,
Да возьмите ж и меня».
Братья больно покосились,
Да нельзя же! согласились.

Стало на небе темнеть;
Воздух начал холодеть;
Вот, чтоб им не заблудиться,
Решено остановиться.
Под навесами ветвей
Привязали всех коней,
Принесли с естным лукошко,
Опохмелились немножко
И пошли, что боже даст,
Кто во что из них горазд.
Вот Данило вдруг приметил,
Что огонь вдали засветил.
На Гаврилу он взглянул,
Левым глазом подмигнул
И, прикашлянув легонько,
Указав огонь тихонько;
Тут в затылке почесал,
«Эх, как тёмно! – он сказал.-
Хоть бы месяц этак в шутку
К нам проглянул на минутку,
Всё бы легче. А теперь,
Право, хуже мы тетерь…
Да постой-ка… Мне сдаётся,
Что дымок там светлый вьётся…
Видишь, эвон!.. Так и есть!..
Вот бы курево развесть!
Чудо было б!.. А послушай,
Побегай-ка, брат Ванюша.
А, признаться, у меня
Ни огнива, ни кремня».
Сам же думает Данило:
«Чтоб тебя там задавило!»
А Гаврило говорит:
«Кто-петь знает, что горит!
Коль станичники пристали -
Поминай его, как звали!»
Всё пустяк для дурака,
Он садится на конька,
Бьёт в круты бока ногами,
Теребит его руками,
Изо всех горланит сил…
Конь взвился, и след простыл.
«Буди с нами крестна сила! -
Закричал тогда Гаврило,
Оградясь крестом святым. -
Что за бес такой под ним!»

Огонёк горит светлее,
Горбунок бежит скорее.
Вот уж он перед огнём.
Светит поле словно днём;
Чудный свет кругом струится,
Но не греет, не дымится,
Диву дался тут Иван:
«Что, – сказал он, – за шайтан!
Шапок с пять найдётся свету,
А тепла и дыму нету;

Эко чудо огонёк!»
Говорит ему конёк:
«Вот уж есть чему дивиться!
Тут лежит перо Жар-птицы,
Но для счастья своего
Не бери себе его.
Много, много непокою
Принесёт оно с собою». -
«Говори ты! как не так!» -
Про себя ворчит дурак;
И, подняв перо Жар-птицы,
Завернул его в тряпицы,
Тряпки в шапку положил
И конька поворотил.
Вот он к братьям приезжает
И на спрос их отвечает:
«Как туда я доскакал,
Пень горелый увидал;
Уж над ним я бился, бился,
Так что чуть не надсадился;
Раздувал его я с час,
Нет ведь, чёрт возьми, угас!»
Братья целу ночь не спали,
Над Иваном хохотали;
А Иван под воз присел,
Вплоть до утра прохрапел.

Тут коней они впрягали
И в столицу приезжали,
Становились в конный ряд,
Супротив больших палат.
В той столице был обычай:
Коль не скажет городничий -
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вот обедня наступает;
Городничий выезжает
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской.
Рядом едет с ним глашатый,
Длинноусый, бородатый;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит:
«Гости ! Лавки отпирайте,
Покупайте, продавайте;
А надсмотрщикам сидеть
Подле лавок и смотреть,
Чтобы не было содому
Ни давёжа , ни погрому,
И чтобы никой урод
Не обманывал народ!»
Гости лавки отпирают,
Люд крещёный закликают:
«Эй, честные господа,
К нам пожалуйте сюда!
Как у нас ли тары-бары,
Всяки разные товары!»
Покупалыцики идут,
У гостей товар берут;
Гости денежки считают
Да надсмотрщикам мигают.

Между тем градской отряд
Приезжает в конный ряд;
Смотрят – давка от народу,
Нет ни выходу, ни входу;
Так кишма вот и кишат,
И смеются, и кричат.
Городничий удивился,
Что народ развеселился,
И приказ отряду дал,
Чтоб дорогу прочищал.
«Эй вы, черти, босоноги!
Прочь с дороги! Прочь с дороги!»
Закричали усачи
И ударили в бичи.
Тут народ зашевелился,
Шапки снял и расступился.

Пред глазами конный ряд:
Два коня в ряду стоят,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост струится золотой…
Наш старик, сколь ни был пылок,
Долго тёр себе затылок.
«Чуден, – молвил, – божий свет,
Уж каких чудес в нём нет!»
Весь отряд тут поклонился,
Мудрой речи подивился.
Городничий между тем
Наказал престрого всем,
Чтоб коней не покупали,
Не зевали, не кричали;
Что он едет ко двору
Доложить о всём царю.
И, оставив часть отряда,
Он поехал для доклада.

Приезжает во дворец,
«Ты помилуй, царь-отец! -
Городничий восклицает
И всем телом упадает. -
Не вели меня казнить,
Прикажи мне говорить!»
Царь изволил молвить: «Ладно,
Говори, да только складно». -
«Как умею, расскажу:
Городничим я служу;
Верой-правдой исправляю
Эту должность…» – «Знаю, знаю!» -
«Вот сегодня, взяв отряд,
Я поехал в конный ряд.
Приезжаю – тьма народу!
Ну, ни выходу, ни входу.
Что тут делать?.. Приказал
Гнать народ, чтоб не мешал,
Так и сталось, царь-надёжа!
И поехал я, – и что же?..
Предо мною конный ряд:
Два коня в ряду стоят,
Молодые, вороные,
Вьются гривы золотые,
В мелки кольца завитой,
Хвост струится золотой,
И алмазные копыты
Крупным жемчугом обиты».

Царь не мог тут усидеть.
«Надо коней поглядеть, -
Говорит он, – да не худо
И завесть такое чудо.
Гей, повозку мне!» И вот
Уж повозка у ворот.
Царь умылся, нарядился
И на рынок покатился;
За царём стрельцов отряд.
Вот он въехал в конный ряд.
На колени все тут пали
И «ура!» царю кричали.
Царь раскланялся и вмиг
Молодцом с повозки прыг…
Глаз своих с коней не сводит,
Справа, слева к ним заходит,
Словом ласковым зовёт,
По спине их тихо бьёт,
Треплет шею им крутую,
Гладит гриву золотую,
И, довольно насмотрясь,
Он спросил, оборотясь
К окружавшим: «Эй, ребята!
Чьи такие жеребята?
Кто хозяин?» Тут Иван,
Руки в боки, словно пан,
Из-за братьев выступает
И, надувшись, отвечает:
«Эта пара, царь, моя,
И хозяин – тоже я». -
«Ну, я пару покупаю;
Продаёшь ты?» – «Нет, меняю». -
«Что в промен берёшь добра?» -
«Два-пять шапок серебра» -
«То есть это будет десять».
Царь тотчас велел отвесить
И, по милости своей,
Дал в прибавок пять рублей.
Царь-то был великодушный!

Повели коней в конюшни
Десять конюхов седых,
Все в нашивках золотых,
Все с цветными кушаками
И с сафьянными бичами.
Но дорогой, как на смех,
Кони с ног их сбили всех,
Все уздечки разорвали
И к Ивану прибежали.
Царь отправился назад,
Говорит ему: «Ну, брат,
Пара нашим не даётся;
Делать нечего, придётся
Во дворце тебе служить;
Будешь в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Всю конюшенну мою
Я в приказ тебе даю ,
Царско слово в том порука.
Что, согласен?» – «Эка штука!
Во дворце я буду жить,
Буду в золоте ходить,
В красно платье наряжаться,
Словно в масле сыр кататься,
Весь конюшенный завод
Царь в приказ мне отдаёт;
То есть я из огорода
Стану царский воевода.
Чудно дело! Так и быть,
Стану, царь тебе служить.
Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!»

Тут он кликнул скакунов
И пошёл вдоль по столице,
Сам махая рукавицей,
И под песню дурака
Кони пляшут трепака;
А конёк его – горбатко -
Так и ломится вприсядку,
К удивленью людям всем.

Два же брата между тем
Деньги царски получили,
В опояски их зашили,
Постучали ендовой
И отправились домой.
Дома дружно поделились,
Оба враз они женились,
Стали жить да поживать,
Да Ивана поминать.
Но теперь мы их оставим,
Снова сказкой позабавим
Православных христиан,
Что наделал наш Иван,
Находясь на службе царской
При конюшне государской;
Как в суседки он попал,
Как перо своё проспал,Сбоку облак громовой;
Ходит облак и сверкает,
Гром по небу рассыпает.
Это присказка: пожди,
Сказка будет впереди.
Как на море-окияне
И на острове Буяне
Новый гроб в лесу стоит,
В гробе девица лежит;
Соловей над гробом свищет;
Чёрный зверь в дубраве рыщет.
Это присказка, а вот -
Сказка чередом пойдёт.

Ну, так видите ль, миряне,
Православны христиане,
Наш удалый молодец
Затесался во дворец;
При конюшне царской служит
И нисколько не потужит
Он о братьях, об отце
В государевом дворце.
Да и что ему до братьев?
У Ивана красных платьев,
Красных шапок, сапогов
Чуть не десять коробов;
Ест он сладко, спит он столько,
Что раздолье, да и только!

Вот неделей через пять
Начал спальник примечать…
Надо молвить, этот спальник
До Ивана был начальник
Над конюшной надо всей,
Из боярских слыл детей;
Так не диво, что он злился
На Ивана и божился
Хоть пропасть, а пришлеца
Потурить вон из дворца.
Но, лукавство сокрывая,
Он для всякого случая
Притворился, плут, глухим,
Близоруким и немым;
Сам же думает: «Постой-ка,
Я те двину, неумойка!»
Так, неделей через пять,
Спальник начал примечать,
Что Иван коней не холит,
И не чистит, и не школит ;
Но при всём том два коня
Словно лишь из-под гребня:
Чисто-начисто обмыты,
Гривы в косы перевиты,
Чёлки собраны в пучок,
Шерсть – ну, лоснится, как шёлк;
В стойлах – свежая пшеница,
Словно тут же и родится,
И в чанах больших сыта
Будто только налита.
«Что за притча тут такая? -
Спальник думает, вздыхая. -
Уж не ходит ли, постой,
К нам проказник домовой?
Дай-ка я подкараулю,
А нешто, так я и пулю,
Не смигнув, умею слить , -
Лишь бы дурня уходить.
Донесу я в думе царской,
Что конюший государской -

Великолепная сказка «Конек-горбунок» известна нам с самого детства. Некоторые могут ошибочно думать, что ее автор - А. С. Пушкин, однако ее создал русский писатель Петр Ершов в 1830 году. Только уже в конце работы Пушкин выступил корректировщиком текста и очень одобрительно высказался на ее счет. Произведение это было народным, так считал сам Ершов. «Конек-горбунок», краткое содержание которого было у всех на слуху, - сказка в стихотворной форме. Писатель услышал из уст рассказчиков эту историю, а потом дополнил и привел в стройный вид.

Ершов. «Конек-Горбунок»: краткое содержание

У одного старика было три сына. Старшего звали Данилой, и был он умною детиною, среднего - Гаврилой, про таких говорят - ни рыба, ни мясо, а младший Иван и вовсе оказался дураком. Братья выращивали пшеницу и продавали ее в столице. Но однажды случилась беда: повадился кто-то вытаптывать их посевы. Братья немедленно захотели узнать, кто это делает, и решили каждую ночь по очереди караулить. Два старших брата решили не утруждать себя, им было страшно и холодно, и поэтому они так ничего не выяснив, вернулись домой.

Непрошеный гость

Такое у этой популярной сказки краткое содержание. «Конек-Горбунок» имеет очень интересный сюжет. Дальше писатель повествует о том, что дошла очередь и до младшего брата. Однако тот в засаде просидел до полуночи и глазу не сомкнул, как вдруг увидел белую кобылицу с золотой гривой. Иван не растерялся, оседлал ее задом наперед и пустился вскачь, крепко держась за хвост. Вскоре кобылица устала сопротивляться и попросила отпустить ее, пообещав, что за это она родит ему трех коней. Но сразу предупредила, что двух коней можно продать, а третьего двугорбого не отдавать ни за что.

Златогривые кони

Иван обрадовался и отвел кобылу в конюшенное стойло. Через время появилось у нее два златогривых жеребца и один «игрушечный» конек. Однажды охмелевший брат Данило случайно заметил коней в стойле. Сговорившись с Гаврилой, тайком от младшего брата они решили продать животных в столице. Но Иван под вечер обнаружил пропажу.

Дальше очень увлекательно описывает события краткое содержание. Конек-Горбунок рассказывает хозяину, что произошло, и предлагает догнать братьев. Иван мгновенно настиг братьев, те сразу раскаялись, и тогда он разрешает продать коней. Они отправляются в столицу.

Злосчастное перо

Краткое содержание сказки «Конек-Горбунок» дальше повествует о том, что ночь настигла братьев в поле, и тут вдали замелькал какой-то огонек. Иван на коньке поехал посмотреть и увидел, что это пылает перо волшебной Жар-птицы. Но конек посоветовал не брать его, так как оно может принести много неприятностей. Иван не послушал, поднял перо и положил к себе в шапку. Братьям о своей загадочной находке он ничего говорить не стал.

Утром в столице кони были выставлены братьями на продажу. Сам царь купил жеребцов и предложил Ивану работу начальника царских конюшен. Тот согласился и зашагал во дворец.

Коварство царского слуги

А братья, разделив деньги поровну, отправились домой и зажили припеваючи. Иван служил на конюшне до поры до времени, пока царский спальник не захотел его выгнать. Он решил проследить за конюхом и спрятался в стойле. В полночь приходит Иван, достает из своей шапки перо волшебной Жар-птицы, и при его ярком свете начинает мыть коней. Спальник обо всем доложил царю и добавил от себя, что, мол, Иван хвастался, что может и саму Жар-птицу достать.

Жар-птица

Вскоре они очутились в лесу посреди поляны, на которой была насыпана гора из серебра. Конек сразу объяснил, что сюда ночью прилетают Жар-птицы и наказывает ему поставить корыто с пшеном, залитым вином, а под другое самому спрятаться, и когда одна из птиц будет клевать еду, надо успеть поймать ее. Все так и случилось. Жар-птицу Иван поймал и привез к царю, а тот в благодарность назначил его царским стремянным. Дальше еще более удивительные события описывает краткое содержание сказки Ершова «Конек-Горбунок».

Коварный спальник приготовил Ивану новое испытание, прослышав историю о том, что на берегу океана живет прекрасная Царь-девица, которая поет, играет на гуслях и в золотой ладье плавает, он идет и докладывает царю, что Иван может привести ее царю в жены. Царь тут же отправляет стражу за Иваном. Опять интригой наполняется краткое содержание. Конек-Горбунок и на этот раз берется помогать своему хозяину. Он говорит, что для дела надо взять у царя золотой шатер, два полотенца, столовые приборы и кучу разных сладостей.

Царь-девица

Добирались они целую неделю, и наконец-то очутились на берегу океана. Иван раскинул шатер, как велел ему конек, расставил на полотенца столовые приборы и сладости, а сам спрятался.

Дождавшись, когда царевна зашла в шатер, угостилась вкусной едой и начала играть на гуслях, он тот час вбежал, схватил ее и отвез к царю. А тот, увидев красоту неземную, сразу захотел на ней жениться. Но царевна потребовала свой перстень со дна океана. Царь опять зовет Ивана, и тот снова отправляется в путь на своем коньке. А еще царевна попросила по пути заехать поклониться Месяцу и Солнцу.

В гостях у Месяца и Солнца

Вблизи океана они вдруг увидели огромного кита, у которого на спине расположилась целая деревня. Узнав о том, что они едут к Солнцу, кит попросил спросить, за какие такие грехи он так страдает. Иван пообещал узнать и поехал дальше. Уже скоро они обнаружили терем Царь-девицы, в котором днем отдыхал Месяц, а по ночам - Солнце.

Иван застал Месяц дома и передал ему привет от Царь-девицы, тот был рад услышать хорошие вести, но когда узнал, что семидесятилетний царь хочет на ней жениться, промолвил, что не бывать этому, и у нее будет муж - молодой красавец. А насчет кита Месяц сказал, что он когда-то проглотил тридцать кораблей, и будет прощен, если выпустит их.

Едет Иван обратно домой. По дороге он передает киту слова Месяца, тот отпускает корабли, и жители сел поспешно покидают деревню. Свободный кит в благодарность хочет услужить, и тогда Иван просит достать ему со дна океана заветный перстень. После долгих поисков кит находит эту драгоценность.

Свадьба

Иван спешит в столицу с перстнем. Счастливый царь преподносит его царевне, но та отказывается выходить за него замуж и говорит, что он старый, но при помощи одного средства может сразу помолодеть. Только надо поставить три котла: два с холодной и горячей водой, третий - с кипящим молоком, да по очереди в них окунуться.

Царь призадумался, опять зовет Ивана и приказывает ему первому искупаться в котлах. Конек подсказывает, чтобы он прыгал в котел только после того как тот махнет хвостом, потом макнет мордой в котлы, прыснет на него два раза и свиснет. Вот только после этого Иван может прыгать в кипяток. Тот выполнил все по правилу и стал писаным красавцем.

Вот такую красивую сказку придумал П. Ершов. «Конек-Горбунок». Краткое содержание ее заканчивается тем, что царь, увидев такие чудеса, поспешил прыгнуть в кипяток, да там и сварился.

Раз царя нет, то народ признает девицу своею царицей, а преобразившего Ивана - царем. Молодые идут под венец и устраивают пир на весь мир.

«Конек-горбунок»: краткое содержание для читательского дневника

В читательский дневник обычно записываются только самые важные события прочитанного сюжета, чтобы в любой момент вспомнить о них, когда это будет необходимо. Прочитав «Конек-горбунок» (краткое содержание), для читательского дневника нужно отметить всех главных героев и их действия, но не менее важным является необходимость понять весь смысл сказки, заключенный в глубокой сатире, изобличающей человеческие пороки.

Подобно тому, как предложение распадается на составные части и филолог должен уметь различать эти основные части любого предложения, так фольклорист должен уметь различать составные части любой сказки.

В.Я. Пропп

Основной задачей нашей работы является выделение архаических мотивов и моделей в сказке П.П. Ершова «Конек-горбунок», то есть своеобразное изучение ее исторической основы.

Прежде всего, при изучении архаических мотивов и моделей в сказке следует провести структурный анализ произведения. Обоснование первостепенности (а также целесообразности и эффективности) применения метода структурного анализа к сказке находим в статье В.Я. Проппа «Структурное и историческое изучение волшебной сказки»: «Определение волшебной сказки дается не через ее сюжеты, а через ее композицию, установив единство композиции волшебных сказок, я должен был задуматься о причине подобного единства. Что причина кроется не в имманентных законах формы, а что она лежит в области ранней истории или, или, как некоторые предпочитают говорить, доистории, для меня было ясно с самого начала дело не в текстах, а в том, что сюжеты порождены бытом народа, его жизнью и вытекающими из этого формами мышления на ранних стадиях человеческого развития и что появление данных сюжетов исторически закономерно формальное изучение, точное систематическое описание изучаемого материала есть первое условии, предпосылка исторического изучения и вместе с тем первый шаг его».

Особое значение подобный анализ приобретает при исследовании авторской сказки, в которой писатель зачастую отклоняется от стандартной (одноходовой) для народной сказки схемы построения сюжета, «вплетая» в действие множество дополнительных ходов. Определение их значения для общего вида сказки, выяснение причин (мотиваций) их введения в сюжет, их взаимодействие, соотношение авторской сказки со сказкой-прототипом (так как стержнем построения авторской сказки зачастую является определенная народная сказка) - «ключи» к наиболее полному и адекватному выделению архаических моделей и мотивов в авторской сказке.

Сказка «Конек- горбунок», созданная П.П. Ершовым в 1834 году, является одним из наиболее ярких авторских произведений, написанных российскими писателями «по мотивам» народных сказок. Ее народность является неоспоримой, все сюжетные ходы и персонажи заимствованы автором из славянского фольклора. Однако многих исследователей, прежде всего, привлекала ее сложная (или же усложненная) многоходовая структура, разнообразие персонажей, а вернее то, как автор умело объединил их в единое, стройное произведение. А.М. Путинцева, М.К. Азадовский, З. Ерошкина, А.П. Бабушкина, а также В. Утков - ученые, занимавшиеся изучением, а точнее определением «истоков» данного произведения. Однако ни гипотеза «монтажа» сюжетов народных сказок, ни предположение о переработке единой исконно народной сказки не были достаточно веско подтверждены. Данные теории выдвигались российскими исследователями фольклористами еще в начале ХХ столетия. Предположение о единой сказке-истоке наиболее четко было сформулировано в книге А. К. Ярославцева (1872 г.). ««Сказка «Конек-горбунок» по вымыслу не есть создание Ершова, - писал автор работы, - она - произведение народное, и, как откровенно говорил сам автор, почти слово в слово взята из уст сказочников, от которых он ее слышал, только он привел ее в более стройный вид и местами дополнил»». В свою очередь Н.Н. Трубицин выдвигал иную гипотезу: «« Искать ближайшего источника сказки - напрасно. «Конек-горбунок» представляет из себя попурри из русских сказок. Творчество Ершова шло поверх определенного текста». В своей работе мы не будем принимать сторону одной либо же иной гипотезы, так как данная «дискуссия» представляет для нас интерес лишь как еще одно подтверждение необходимости и актуальности подробного структурного исследования произведения. От того, каким образом и с какой целью (а также кем) сюжет «Конька-горбунка» был создан именно таким и от того, как «взаимодействуют» в нем те или иные персонажи и сюжетные ходы, будет зависеть значение, интерпретация заложенных в нем архаических моделей и мотивов.

Детальный анализ текста (его аналитическое «близкое» прочтение) следует представить первым этапом структурного анализа текста сказки «Конек-горбунок». Результаты данного анализа будут использованы нами и в последующих главах работы. Прежде всего он призван разделить текст на неделимые смысловые единицы (ходы), что позволит схематизировать строение сюжета. Данная схематизация позволит выделить и проанализировать основные образы и функции, включенные в сказку, и последовательность их объединения.

Итак, прежде всего, следует обратить внимание на внешне оформленную структуру. Сам П.П. Ершов выполняет деление сказки на три (3) части, посредством особого выделения (акцентирования внимания читателя) особых традиционных языковых формул (являющихся по мнению В.Я. Проппа не «приемами», а «показателями известного отношения к действительности»): 1) начинает сказка сказываться…; 2) скоро сказка сказывается; 3) доселева Макар огороды копал, а нынче Макар в воеводы попал. В данном разделении мы видим указание на архаичность модели построения «Конька-горбунка»: 1) использование исконно фольклорных, четко зафиксированных в языковой традиции славян, фраз-формул (свойственная архаическому мышлению вера в магическое значение Слова), первые две из которых очевидно призваны вывести действие сказки из сферы реального, в сказочное измерение; 2) сакральная троичность (утроение в волшебной сказке).

На данном этапе на трактовке второго пункта следует остановиться более подробно, в последствии мы не раз обратимся к роли числа «3» в данной сказке. Столь ярко выраженное разделение на три части бесспорно является указанием к обращению к семантике данного числа. В данном случае следует обратиться к схеме «2+1», которая, впрочем, не отражает всех архаических значений, заложенных в тройке. В работе В.Я. Проппа «Русская сказка» находим следующую трактовку тройки: «Утроение складывается по схеме 2+1, три звена утроения неравноправны. Решающим является одно - последнее, повторение имеет характер нарастания. Действующим по существу является только одно звено - последнее». «Три обозначает также движение вперед, преодолевающее действительность, внешнее выражение, синтез. 3 - первое число, которому могут быть присвоены слова «все» и «много»: «триада есть число целого, ибо содержит начало, середину и конец»». Таким образом, мы можем предположить, что подобным приемом автор стремился во-первых указать на связь с народной традицией, подчеркнуть целостность композиции, а также выделить стержневой ход «Конька-горбунка». На последнем моменте следует остановиться более подробно: если рассматривать последнее звено («доселева Макар огороды копал, а нынче Макар в воеводы попал») «тройки», как решающее, основное, то очевидным будет выделение мотива воцарения, как основного в сказке. Ещё одно подтверждение данного предположения находим уже в тексте сказки:

«Словом: наша речь о том,

Как он сделался царем»

Таким образам мы выделили основной мотив сказки, следовательно, можно выдвинуть предположение о том, что остальные мотивы будут носить лишь вспомогательный характер и, соответственно, их направленность будет объяснять и специфику подбора образов, и их основные характеристики. Однако следует сделать уточнение: в данной ситуации воцарение, как таковое, не является основным мотивом, при дальнейшем изучении сказки мы обнаружим, что оно является лишь сопутствующим женитьбе мотивом. В связи с этим следует обратить особое внимание на инициаторную природу большинства испытаний, которым подвергнется герой в период между первым испытанием и замужеством, так как именно обряд инициации предшествовал замужеству в архаической традиции. К данному вопросу мы вернемся при анализе персонажей сказки и их функций.

Итак, обратимся к первой (вводной) части сказки: «Начинает сказка сказываться». Данная часть представляет собой завязку. Прежде всего читатель, при помощи традиционной вступительной формулы «за горами, за лесами, за широкими морями, против неба - на земле» вводится автором в особое сказочное пространственное измерение. Эту формулу мы можем приравнять к формуле «в некотором царстве», о которой В.Я. Пропп пишет: «Формула «в некотором царстве» указывает на пространственную неопределенность места действия вступление же «в некотором царстве» характерно именно для волшебной сказки и как бы подчеркивает, что действие её совершается вне времени и пространства».

«Сказка обычно начинается с некоторой исходной ситуации. Перечисляются члены семьи, или будущий герой (например, солдат) просто вводится путем приведения его имени или упоминания его положения. Хотя эта ситуация не является функцией, она все же представляет собою важный морфологический элемент». В полном соответствии с традицией П.П. Ершов пишет:

«Жил старик в одном селе.

У старинушки три сына:

Старший умный был детина,

Средний сын и так и сяк,

Младший вовсе был дурак».

Как видим исходная ситуация включает в себя лица двух поколений. В соответствии с традицией автором представлена исходно патриархальная семья, в последствии данная деталь будет иметь для нас большую роль при анализе образа младшего сына - Ивана.

Исходная ситуация «Конька-горбунка» дополняется описанием подчеркнутого благополучия семьи. «Легко заметить, что такое благополучие служит контрастным фоном для будущей беды, что это счастье подготавливает собой несчастье».

В.Я. Пропп в своей работе «Исторические корни волшебной сказки» выделяет такой тип завязки (1), как беда и противодействие. В «Коньке-горбунке» беда(1) представлена таким образом:

«В долгом времени аль вскоре (указание на особенности сказочного времени)

Приключилося им горе:

Кто-то в поле стал ходить

И пшеницу шевелить».

Особо следует отметить то, что решение о преодолении беды принимается совместно всеми членами семьи («Стали думать и гадать - как бы вора соглядать»), что скорее всего указывает на ослабление роли отца патриарха в семье, так как в более ранних формах сказки именно его решение было решающим в отправке героя (сына) из дома для ликвидации беды («лица старшего поколения обычно осуществляют отправку героя из дома).

Итак, завязка произведения построена на такой форме беды, как недостача. Однако следует отметить, что особенность «Конька-горбунка» П.П. Ершова как многоходовой сказки заключается в том, что четкое значение мотива похищения на начальном этапе исследования установить невозможно («для наивного слушателя ход действия и конец есть производное от начала действия. Для исследователя дело может обстоять наоборот: начало есть производное от середины или конца. начало часто может быть объяснено только из середины или даже из конца»). Однако мы, несомненно можем утверждать, что данная «точка» в повествовании маркирует начало первого из ходов, составляющих структуру сказки. С целью облегчения последующее схематизации мы присвоим ей номер 1.1

Логическим следствием принятия решения является непосредственное преодоление беды (1) (поочередная охрана поля братьями). В этой структурной единице мы наблюдаем такой типичный для сказки прием, как утроение. Действие производится тремя братьями поочередно, при этом именно третья попытка (предпринятая Иваном) становится удачной. Как уже было отмечено выше, 3 можно представить как сумму 2 и 1, при этом в последней ситуации 2 и 1 - это и собственно действия, и люди выполняющие их. Соответственно 1 в данной комбинации воспринимается как решающий, единственный подлинно действующий элемент. Объяснение причин сакрализации числа три в древнейших обществах дает В.Я. Пропп: «Понятие числа как абстракции создавалось очень медленно. Оно от единицы перешло к двум, а от двух к трем. На этой ступени человеческое мышление остановилось очень надолго. Как показал Леви-Брюль («Первобытное мышление»), многие языки первобытных народов не знают числительных больше трех периоду счета по десяткам предшествовал очень длительный период счета до трех. По-видимому, сюжеты сказок создавались именно в этот период. Все это до некоторой степени объясняет наличие в сказке постоянных утроений». Так 2 брата представляются нам лишь, как «предшественники» Ивана, а их действия оказываются фикцией, в то время, как действия Ивана разрешают противоречие, заложенное в завязке сказки. Противопоставление 2-х братьев 1-ому находим и в самом тексте:

1 брат: сборы «Вот как стало лишь смеркаться,

Начал старший брат сбираться

выполнение … На него боязнь напала

задачи И со страхов наш мужик

Закопался под сенник.

оценка Ты, Данило, молодец!

отцом … Сослужил мне службу верно,

… Не ударил в грязь лицом

2 брат: сборы Стало сизнова смеркаться;

Средний брат пошел сбираться,…

выполнение Ночь холодная настала,

задачи Зубы начали плясать;

Он ударился бежать…

оценка Ты, Гаврило, молодец!

3 брат: сборы Стало в третий раз смеркаться,

Надо младшему сбираться;

Он и усом не ведет,

На печи в углу поет.

выполнение Звезды на небе считает

Да краюшку уплетает.

Поимка коня (!) (подробнее эпизод будет рассмотрен при анализе образов Ивана, кобылицы и конька):

Вдруг о полночь конь заржал … (на анализе сакрализации числа 12 мы остановимся позже, при анализе персонажей)

… Коль умел ты усидеть,

Так тебе мной и владеть.

оценка Не смогли - захохотали,

Ухватившись за бока,

Над рассказом дурака».

Даже подобное сопоставление является очевидным подтверждением данного предположения. Тут следует указать на инициаторный характер данной фазы, и на то, что именно с ней в ход действия вводится волшебный помощник Ивана - конек-горбунок. Подробнее на анализе данного эпизода мы остановимся при исследовании персонажей и их архаических корней.

Следующий ход отделен Ершовым от хода 1.1 еще одной традиционной словесной формулой «много ль времени аль мало», которая призвана разделить ходы 1.1 и 2.1. В данном случае встречаем особый вид вводной ситуации (2)- предпосылка грядущей беды. Данило обнаруживает коней дарованных Ивану кобылицей (мотив благодарного животного), «в ту седьмицу отведем ка их в столицу». За этим следует вторая в данной сказке завязка (2) в форме беды-кражи (кража коней братьями Ивана). Следует отметить, что в данном случае завязка отделена от вводной ситуации словесной формулой «время катит чередом, час за часом, день за днем». В данном случае конек, уже введенный в ход действия, стремится помочь герою ликвидировать беду («могу помочь я горю»). Далее следует ликвидация беды (2) при помощи Конька-горбунка: «и в два мига, коль не в миг, Наш Иван воров настиг». Однако на этом этапе ход не исчерпывает себя, так как непосредственно за ликвидацией беды следует описание нового испытания. Промежуточная вводная ситуация (3): перемещение в город через лес параллельно с угасанием предыдущего дня и рождением нового («стало на небе темнеть»). Данная ситуация дает четкое указание на приближение акта взаимодействия с Иным миром (инициаторный мотив). Иван находит перо Жар-птицы. Однако, за этим моментом следует запрет-предупреждение со стороны конька (позже при анализ образа конька мы более подробно остановимся на данном моменте): «…для счастья своего не бери себе его». Запрет нарушается (подобная ситуация во многих исконно народных сказках является единственной), однако в сказке П.П. Ершова она лишь вписывается в ряд завязок (предпосылок), ведущих Ивана к выполнению основных (стержневых) испытаний, о которых будет сказано позже. И вновь:

«Братья целу ночь не спали

Над Иваном хохотали;

А Иван под воз присел,

Вплоть до утра прохрапел».

Тут следует отметить, что последствия нарушения запрета не проявляются непосредственно по его нарушении, а так как данная схема обязательна для всех волшебных сказок, то, соответственно, все события заключённые в промежуток между нарушением запрета и его последствиями, то есть бедой (3), следует относить к третьему ходу сказки. Итак, действие переносится из села в столицу, «знать столица та была недалече от села», а Иван приобретает должность (!) царского конюха, поставленного присматривать за конями, полученными Иваном от благодарной кобылицы и в последствии обменянными на «два-пять шапок серебра». В заключение рассмотрения данной части сказки (части, но не 3 хода) следует отметить, что 2 брата возвращаются домой, за чем следуют их женитьбы и формула «стали жить да поживать да Ивана вспоминать». По нашему мнению таким образом П.П. Ершов стремится достигнуть двух целей: 1) вновь подчеркнуть «избранность» Ивана, как младшего брата; 2) оформить в соответствии со сказочными канонами завершенность 2 хода, его исчерпанность для сказки, что вновь подчеркнет его роль - переведение героя, Ивана, в новый мир (столица) с параллельным введением в сюжет 3-его хода, который при дальнейшем изучении сказки будет выделен, как 1-ый из 3-х определяющих для сказки «Конек-горбунок». Завершающий элемент данной части сказки включает уже упомянутое нами указание на стержневой ход сказки:

«Но теперь мы их [братьев]оставим,

Снова сказкой позабавим православных христиан,

Что наделал наш Иван,

Находясь на службе царской

Словом: наша речь о том,

Как он сделался царем».

Как уже отмечалось, именно женитьба, а не воцарение является подлинным итогом преодоления всех испытаний, при дальнейшем изучении сказки мы обнаружим указания на это. Однако прямое подтверждение данного утверждения мы находим лишь в завершающем ходе сказки. Что вновь подчёркивает сложность её структуры.

Следующий этап исследования - рассмотрение второй части сказки: «Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается». Данная часть начинается с введения в сюжет нового хода, который мы рассматриваем как подчиненный третьему ходу сказки. Вводная ситуация представляет читателю уже известную нам по первому ходу идиллическую ситуацию:

«Ест он сладко, спит он столько,

Что раздолье да и только!»

Особо следует отметить важность сна для Ивана, как героя тесно связанного с иным миром. Именно этой ситуацией в ход повествования включается новый герой - герой - недоброжелатель (спальник). Завязка представлена в форме двух последовательных действий недоброжелателя: кража пера (как предпосылка для второго) и обман царя (возведение напраслины на Ивана). Тут следует отметить, что при ближайшем рассмотрении, мы обнаружим, что в данном ходе присутствует 2 отправителя (прямой и косвенный, царь и спальник). Спальник в данной ситуации выступает как антагонист: «начальная беда представляет собой основной элемент завязки. Для осуществления этой функции … имеются специальные персонажи: змей, яга неверные слуги, животные воры и т.д. Эти персонажи могут быть названы «антагонистами», противоборниками, врагами героя».

Прямым следствием завязки является постановка задачи для героя, его отправка, но уже не из дома, а из столицы в иной мир (это следует из того, что предмет поисков - Жар-птица, являющаяся представителем именно «тридесятого царства»). Для выполнения поставленной задачи Иван обращается за помощью к коньку-горбунку (так как, во-первых: он является волшебным помощником, а во-вторых: перевозчиком в иной мир (на чем мы позже остановимся при анализе данного образа)). На что конек отвечает:

«Вот теперя ты узнал,

Правду ль я тебе сказал.

Но сказать тебе по дружбе

Это - службишка не служба;

Служба все брат впереди».

В данном обороте мы видим ещё одно указание на стержневой ход - женитьба. В последствии данный речевой оборот буде повторен коньком еще дважды и лишь при выполнении последнего задания, следствием которого становится женитьба (и воцарение) он будет изменен. Особое значение при исследовании архаических мотивов и моделей в сказке имеет детальное рассмотрение перемещения героя. Зачастую именно в переправе героя к месту, где находится предмет поисков, сохраняется наиболее тесная связь с архаикой. «Переправа есть подчеркнутый, выпуклый, чрезвычайно яркий момент пространственного передвижения героя все виды переправы указывают на единую область происхождения: они идут от представлений о пути умершего в иной мир, а некоторые довольно точно отражают и погребальные обряды. В.Я. Пропп выделяет несколько видов переправы, в «Коньке-горбунке» это переправа на коне: «конь ассимилируется с птицей, как крылатый конь, собственно, есть птица-конь полет героя на коне отражает другую фазу тех же представлений, что и езда на птице: переправу в царство мертвых».

Более подробно на особенностях конька-горбунка как помощника в переправе мы остановимся при непосредственном анализе данного героя.

Ознакомление с деталями текста дает множество подтверждений вышеприведенному предположению (тут мы находим неотъемлемые атрибуты перехода):

«На другой день утром рано

Разбудил конёк Ивана…

Иван Потеплее приоделся,

На коньке своем уселся,

Вынул хлеба ломоток

И поехал на восток».

Особое внимание следует обратить на роль хлеба, как одного из атрибутов переправы и обратиться к значению, которое ему придавалось в славянской мифологии. «Хлеб - наиболее сакральный вид пищи, символ достатка, изобилия и материального благополучия хлеб символизирует отношения взаимного обмена между людьми и Богом, между живыми и предками. Он теснейшим образом связан с миром умерших, которые почти осязаемо, участвуют в выпечке хлеба. Хлеб широко использовался в качестве оберега, клали его в колыбель к новорожденному, брали с собой, отправляясь в дорогу, чтобы он охранял их в пути».

«Едут целую седьимцу,

На последок в день осьмой,

Приезжают в лес густой».

Далее (при выполнении двух последующих заданий) герои также будут проходить через (что следует особо подчеркнуть) лес. Несмотря на то, что лес является одним из наиболее важных сказочных символов, имеющих древнейшие корни, традиционно он не описывается детально (говорится лишь, что он дремучий, густой, мрачный и т.д.)

В.Я. Пропп выделяет такие трактовки образа леса, как место проведения обряда инициации и (более поздний вариант) граница между миром реальным и «тридесятым царством»: «Связь обряда посвящения с лесом настолько прочна и постоянна, что она верна и в обратном порядке. Всякое попадание героя в лес вызывает вопрос о связи данного сюжета с циклом явлений посвящения. Материалы показывают, что лес окружает иное царство, что дорога в иной мир ведет сквозь лес.Более поздние материалы, когда обряд уже давно вымер вместе с создавшим его строем, показывают, что лес окружает иное царство, что дорога в иной мир ведет сквозь лес». В сказке П.П. Ершова оба значения сосуществуют. Это объясняется тем, что, по нашему предположению, все события находящиеся между вручением Ивану коня и его женитьбой на Царь-девице можно рассматривать как своеобразную инициацию, перед вступлением во взрослую жизнь (подтверждение тому находим при анализе образа невесты и обрядов, предшествовавших женитьбе) и подтверждается тем, что пройдя через лес Иван и Конек-горбунок попадают на поляну, описание которой не оставляет сомнений в её принадлежности к иному миру:

«Что за поле! Зелень тут

Словно камень- изумруд;

А на той ли на поляне,

Словно вал на океане,

Возвышается гора

Вся из чистого сребла».

Жар-птицы появляются на поляне ровно в полночь: «Вот полночною порой/ свет разлился над горой/ Будто полдни наступают». На анализе данной детали следует остановиться более подробно, так на протяжении всего повествования именно наступление полночи (12 часов) сопровождалось появлением магических существ из иного мира.

Мы считаем, что объяснить денное явление можно с позиции сакрализации числа 12 в мифологии древнейших народов. «… 3 вертикальных и 4 горизонтальных уровня Вселенной. Подобные воззрения встречаются практически у всех индоевропейских народов. Например, русская пословица «Иди на все четыре стороны», говорит о четырехчастном делении пространства по горизонтали, а 3 мира Небесный, Земной и Подземный присутствуют во множестве фольклорных источников и являются общей мифологемой для большинства культур».

«Три мира - Небесный, Земной и Подземный - дают по 4 стороны каждый, что дает 12 сторон. Число 12 некая сакральна величина, определяющая порядок вещей». Можно также предположить, что именно пересечение всех этих миров в единой точке (соответственно число 12) делает возможной встречу героя с волшебными существами.

Следует обратить особое внимание на тот факт, что в выполнении задания Конёк-горбунок (помощник) принимает лишь пассивное участие: он доставляет Ивана в иное царство, дает ему советы и удаляется до того времени, пока Иван не выполнит самостоятельно свою задачу. В данном элементе мы видим отражение одного из древнейших свадебных обычаев - прохождения женихом определенных испытаний перед женитьбой, упомянутых В.Я. Проппом в его книге «Исторические корни волшебной сказки». Успешно выполнив задачу (поймав Жар-птицу) Иван возвращается в столицу. На этом завершается (в соответствии с традиционной композицией) данный ход.

Следующий ход отделяется от предыдущего указанием на промежуток времени «лежащий» между ними «Через три потом недели». Следует отметить то, что в данном случае указание довольно четкое, однако не лишенное сакрального значения. Сюжетная схема данного хода фактически идентична схеме хода предшествующего ей (что выражается даже в повторении словесных формул). В данном случае изменяется только лишь предмет поисков, теперь это Царь-девица. В некоторой степени Жар-птица и Царь-девица даже отождествляются

«Похвалялся ты для нас

Отыскать другую птицу,

То есть молвить Царь-девицу».

Изменяется также и место прибытия, и если в первом случае это была поляна, то теперь это берег океана. Невеста же приплывает с океана (исконно народную сказку, содержащую данный сюжет, находим в сборнике Афанасьева под названием «Царь-девица»). Метод поимки фактически аналогичен (за исключением некоторых деталей; так, например,девица появляется не в полночь, а в полдень и т.д.). Проведя параллель между ходом поимки Жар-птицы и Царь-девицы (в данном случае она ещё не является невестой героя) мы можем вновь упомянуть схему «2+1». В данном случае эти ходы являются 2, решающим же, для данного большого хода (3 в сказке), является лишь третье испытание, которое будет дано уже самой Царь-девицей.

Итак, Иван успешно выполнив задание, прибывает в столицу (т.е. в Земное царство). В основе третьего хода, также как и в двух предыдущих, лежит постановка задачи и отправка героя в «тридесятое царство». В данном случае причиной отправки героя становится уже не обман со стороны «антагониста». В рассматриваемом ходе царь перекладывает на Ивана задачу, поставленную пред ним Царь-девицей. «Царевна, раньше чем дать согласие на брак с ложным героем, требует исполнения разных задач». «Здесь ясно, что задача задается, чтобы отыскать подлинного жениха, причем в этих случаях элемент враждебности к жениху вообще соответствует враждебности к ложному жениху. Подлинному же жениху в этих случаях оказывается услуга: ему дается случай проявить себя». «От героя хотят узнать, был ли он в преисподней, в солнечном царстве, в ином мире. Только тот, кто побывал там, имеет право на руку царевны».

Таким образом, Иван опосредовано выполняет задание данное Царь девицей царю, как непременное условие для их женитьбы. Уже в этом мы усматриваем указание на то, что данное испытание станет проверкой Ивана перед вступлением в брак, обязательной во всех древнейших культурах:

«Если хочешь взять меня,

То доставь ты мне в три дня

Перстень мой из окияна».

Царь-девица проявляет особое расположение к Ивану дав ему особое указание: «по пути заезжай ты поклониться в изумрудный терем мой». Также следует отметить, что на выполнение данного задания Ивану дается лишь три дня (в то время, как на выполнение двух предыдущих заданий ему давалось 3 недели), что является еще одним подтверждением обоснованности применения схемы 2+1 к данным трем испытаниям (и к сказке вообще). Далее видим четкое повторение формулы, использованной ранее (Иван приходит к коньку, тот сочувствует ему, говорит, что «служба все брат впереди!»). Автор подчеркивает особую роль данного хода для повествования и с помощью исключительно художественных приемов: в повествовании «вторгается» 3 часть сказки («доселева Макар огороды копал, а нынче Макар в воеводы попал»), которая, как мы отметили ранее, является кульминационной в сказке Ершова, которая начинается с присказок (своеобразная ретардирующая техника). Итак, пройдя через лес герои оказываются на берегу океана: «поперёк его лежит чудо-юдо рыба-кит». К более подробному анализу образа кита мы обратимся при отдельном рассмотрении героев «Конька-горбунка». Однако уже на данном этапе следует обратиться к рассмотрению роли воды в славянской мифологии. «Вода - в народных верованиях одна из первых стихий мироздания; источник жизни, средство магического очищения. Вместе с тем водное пространство осмысляется как граница между земным и загробным мирами»[Слав. Миф.Энциклоп.слов, с.80]. В данном случае под загробным миром будем понимать мир иной (тридесятое царство). Как уже было сказано, кит лежит поперек океана и именно пробежав по нему, конёк переносит Ивана к горе, о чем в тексте упоминается лишь косвенно:

«… крнёк туда вбежал,

Где (я слышал стороною)

Небо сходится с землёю…»

Обратимся к трактовке образа горы в славянской мифологии: «Гора - вертикаль, связывающая космический верх и низ (Мировое дерево), что определяет двойственность представлений о горе. С одной стороны, как о чистом, с другой - как о демоническом месте. Связь с небом отражена в лексике (с др. церковно-славянского горний - «небесный») и в ритуальной практике». И Иван действительно попадает в иное царство (тридесятое) - Небесное, где по указанию Царь-девицы сообщает о судьбе дочери Месяцу Месяцовичу, а по просьбе кита узнает причину десятилетнего наказания. На то, что Иван попал именно в тридесятое царство указывает множество деталей - обилие золотых предметов «все, что окрашено в золотой цвет, этим самым выдает свою принадлежность к иному царству, и наличие фантастического замка, и образы обитателей и правителей данного царства (Месяц Месяцович, Солнце). Царь-девица - дочь Месяца Месяяцовича, соответственно еще одна обитательница этого царства.

Отчасти принадлежностью к тридесятому царству Царь-девицы объясняется то, что именно золотое кольцо - предмет, необходимый для женитьбе на ней. «Самой обитательнице этого царства, царевне, всегда присущ какой-нибудь золотой атрибут». Следовательно, кольцо - неотъемлемый атрибут царевны.

Эпизод общения Ивана с Месяцем Месяцовичем содержит косвенное указание на то, что Иван станет мужем Царь-девицы: «…не старый с бородой, а красавец молодой поведет тебя к налою». Затем следует эпизод освобождения китом трех десятков кораблей и следующее за этим исполнение обещания данного Ивану. Освободившись от бремени проклятья кит опускается на дно - в подводное царство. Особенностью данного царства является то, что по своему устройству оно очень напоминает по своему устройству мир земной. «…человек переносит туда же [в тридесятое царство] и свои интересы, в частности производственные интересы. Так, для охотника это царство населено животными. Он проходит после смерти еще раз весь искус посвящения и продолжает охотиться, как он охотился и здесь, с той лишь разницей, что там в охоте не будет неудач. Эта проекция мира на тот свет уже совершенно ясна в родовом обществе. Охотник всецело зависит от животного, и он населяет животными мир. Свое родовое устройство он приписывает животным и думает после смерти стать животным и встретиться с "хозяином" или, выражаясь по-сказочному, с "царем" змей, волков, рыб, раков и т. д.». Помощником в выполнении задачи выступает ерш, в чем усматриваем связь со сказкой о «Ерше Щетинникове» (сборник сказок Афанасьева). Таким образом, выполнив задание Иван в срок возвращается в столицу.

Данное возвращение знаменует начало последнего этапа в сказке, последнего хода. Как пишет в своей работе В.Я. Пропп: «Царевна, раньше чем дать согласие на брак с ложным героем, требует исполнения разных задач». В большинстве случаев в задании подобных задач кроется враждебность по отношению к ложному герою (в данном случае царю). Итак, Царь-девица дает задание царю, однако Иван получает то же задание, но опосредовано, через ложного героя - царя. Тут следует отметить, что и первое и второе задания имели разное значение для Ивана и для царя. Так, царю они задавались лишь как средство отложить брак с ложным героем, в то время как для Ивана выполнение первой задачи должно было стать подтверждением того, что он побывал в тридесятом царстве, а соответственно и того, что он обладает волшебным помощником, обретённым в ходе проведения обряда инициации («…раньше, чем получить руку царевны, герой подвергается различным испытаниям, которые он может выполнить только тогда, если он прошел весь путь, канонический для героя, т. е. если он имеет волшебного помощника и обладает магическими средствами и силами. По содержанию своему задачи, при всем их разнообразии, также обнаруживают некоторое единство. Герой в различных формах доказывает, что он или побывал в ином мире (задачи на поиски, на отправку в ад и т. д,), или обладает природой мертвеца»). Объяснение значения выполнения второго испытания находим у В.Я. Проппа: «Перед браком совершается нечто вроде вторичной церемонии посвящения (обжигание, проглатывание и извергание в несколько деформированном виде) на глазах у того, кто был ответственен за знания и способности жениха на глазах отца невесты. Жених в условных, мимических формах показывает, что он крепок во всех видах этого испытания -- он показывает, что он прошел сквозь огонь и нечувствителен к нему» . «уже очень рано в мифах герой перед браком подвергается испытанию огнем, причем он выдерживает его, потому что имеет волшебный дар» . Таким образом, мы видим, что данное испытание имеет решающее значение в последующей жизни героя (от успешности его выполнения зависит, жениться ли герой или нет). Еще одно указание на важность ситуации даёт реакция конька на сообщение об испытании: «Вот уж служба, так уж служба!». Иван, благодаря своему волшебному помощнику (что и требовалось от него, Ивана), благополучно проходит последнее испытание, при этом преображаясь:

«И такой он стал пригожий -

Что ни в сказке не сказать,

Ни пером не описать!»

(словесная формула)

Царь же, будучи ложным героем, не проходит испытания и погибает («… бух в котёл - и там сварился!»). Успешное прохождение последнего испытания - подтверждение возможности брака между Царь-девицей и Иваном. Особое внимание следует обратить на то, что именно Царь - девица, а не Иван, воцаряется, воцарение же Ивана является лишь следствием его обручения с царицей:

«Царь велел вам долго жить!

Я хочу царицей быть.

Люба ль я вам? Отвечайте!

Если люба, то признайте

Володетелем всего

И супруга моего!»

В соответствии с каноном народной сказки «Конёк-горбунок» завершается описанием традиционного свадебного пира с использованием закрепленных в фольклоре словесных формул:

«Сердцу любо! Я там был,

Мед вино и пиво пил;

По усам хоть и бежало,

В рот ни капли не попало».

Таким образом, сказка приходит к своему логическому завершению. Главная цель достигнута героем.

Как видим из вышеприведённого исследования, детальное изучение структуры авторской сказки (в частности сказки Ершова) не только даёт возможность более чётко понять принципы, обусловившие построение композиции произведения, но и выделить стержень произведения, который даёт основу для выделения архаических мотивов и моделей, использованных автором, и (как увидим далее) для анализа персонажей сказки. К тому же, как показало исследование, сама композиция многоходовой авторской сказки является неким воплощением древнейших архаических моделей и ритуалов.

Своеобразная систематизация результатов структурного изучения сказки «Конёк-горбунок» П.П. Ершова приведена в таблице «Структура сказки» (Приложение 1).