Cочинение «Сюжетное построение второй части поэмы «Фауст. Фауст Фауст о чем 2 часть

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Шрифт:

100% +

Сцена вторая

Гуляющие выходят из ворот.

Несколько подмастерьев

Эй вы! Куда вы, господа?

Другие

В охотный двор. А вы куда?

Первые

На мельницу.

Один из подмастерьев

Пойдем к прудам!

Второй подмастерье

Бог с ними!
Туда дорога чересчур худа!

Вторая группа подмастерьев

Третий подмастерье

Пойду куда-нибудь с другими.

Четвертый

В Бургдорф наведаться советую я вам!
Какие девушки, какое пиво там!
А драка – первый сорт! Пойдемте-ка, ребята!

Пятый

Знать, чешется спина: все драки подавай.
Вот погоди, намнут тебе бока-то.
Ступай-ка сам – меня не зазывай.

Служанка

Нет, нет! Вернуться надо мне скорее.

Другая

Куда? Он, верно, там, у тополей, в аллее.

Первая

Да мне-то что за радость в нем?
Он вечно ходит за тобою.
Болтает, пляшет не со мною:
Что мне в веселии твоем?

Вторая

Да мы пойдем не с ним одним:
Кудрявый тоже будет с ним.

Студент

Эх, девки, черт возьми! Смотри, бегут как живо!
А что, коллега, надо их догнать!
Забористый табак, да пенистое пиво,
Да девушка-краса – чего еще желать!

Девушка-горожанка

Вот так молодчики! Как им не удивляться!
Ведь это просто стыд и срам!
Могли бы в обществе отличном прогуляться –
Нет, за служанками помчались по пятам!

Второй студент

(первому)

Постой: вон две идут другие;
Из них соседка мне одна.
Мне очень нравится она.
Смотри, нарядные какие!
Не торопясь, идут они шажком
И поджидают нас тайком.

Первый студент

Эх, братец, брось! Стесняться неохота.
Скорей вперед: дичь может ускакать!
Чья ручка пол метет, когда придет суббота, –
Та в праздник лучше всех сумеет приласкать.

Горожанин

Нет, новый бургомистр ни к черту не годится.
Что день, то больше он гордится.
А много ль город видит пользы в нем?
Что день, то хуже, без сомненья;
Все только больше подчиненья
Да платим мы все больше с каждым днем.

Нищий

(поет)

Другой горожанин

Люблю послушать я, как в праздник соберутся
Потолковать о битвах, о войне,
Как где-то в Турции, в далекой стороне,
Народы режутся и бьются.
Стаканчик свой держа, стою перед окном,
И барки по реке проходят предо мною;
А после к вечеру иду себе в свой дом,
Благословляя мир спокойною душою.

Третий горожанин

Старуха

(девушкам-горожанкам)

Вишь, как разряжены, – что розан молодой!
Ах вы, красавицы! Ну как в вас не влюбиться?
Что гордо смотрите? Не брезгайте вы мной:
Старушка может пригодиться.

Девушка-горожанка

Сюда, Агата! От старухи – прочь!
Нам с ведьмой говорить при людях не пристало.
Хотя, поверь, в Андреевскую ночь
Суженого мне ловко показала.

Другая

У ней я тоже видела его:
Мне в зеркале колдунья показала.
Военный – как хорош! Уж я его искала,
Да встретить не могу, не знаю отчего.

Солдаты

Башни с зубцами,
Нам покоритесь!
Гордые девы,
Нам улыбнитесь!
Все вы сдадитесь!
Славная плата
Смелым трудам!
Подвиг солдата
Сладостен нам.
Сватаны все мы
Звонкой трубою
К радости шумной,
К смертному бою.
В битвах и штурмах
Дни наши мчатся;
Стены и девы
Нам покорятся.
Славная плата
Смелым трудам!
Миг – и солдата
Нет уже там.

Фауст и Вагнер.

Фауст

Умчалися в море разбитые льдины;
Живою улыбкой сияет весна;
Весенней красою блистают долины;
Седая зима ослабела: в теснины,
В высокие горы уходит она.
Туда она прячется в злобе бесплодной
И сыплет порою метелью холодной
На свежую, нежную зелень весны, –
Но солнце не хочет терпеть белизны;
Повсюду живое стремленье родится,
Все вырасти хочет, спешит расцветиться,
И если поляна еще не цветет,
То вместо цветов нарядился народ.
Взгляни, обернись: из-под арки старинной
Выходит толпа вереницею длинной;
Из душного города в поле, на свет
Теснится народ, оживлен, разодет;
Погреться на солнце – для всех наслажденье.
Они торжествуют Христа воскресенье –
И сами как будто воскресли они:
Прошли бесконечные зимние дни;
Из комнаты душной, с работы тяжелой,
Из лавок, из тесной своей мастерской,
Из тьмы чердаков, из-под крыши резной
Народ устремился гурьбою веселой,
И после молитвы во мраке церквей
Ласкает их воздух зеленых полей.
Смотри же, смотри: и поля и дорога
Покрыты веселой и пестрой толпой;
А там, на реке, и возня, и тревога,
И лодок мелькает бесчисленный рой.
И вот уж последний челнок, нагруженный,
С усильем отчалил, до края в воде;
И даже вверху, на горе отдаленной,
Виднеются пестрые платья везде.
Чу! Слышится говор толпы на поляне;
Тут истинный рай им! Ликуют селяне,
И старый и малый, в веселом кругу.
Здесь вновь человек я, здесь быть им могу!

Вагнер

Люблю прогулку, доктор, с вами,
В ней честь и выгода моя;
Но враг я грубого – и не решился б я
Один здесь оставаться с мужиками.
Их кегли, скрипки, крик и хоровод
Переношу я с сильным отвращеньем:
Как бесом одержим, кривляется народ, –
И это он зовет весельем, пляской, пеньем!

Крестьяне

(танцуя под липой; пляска и пение)

Пустился в пляску пастушок;
На нем и ленты, и венок,
И куртка красовалась.
Народ под липами кишел,
И танец бешеный кипел,
И скрипка заливалась.
В толпу немедля он влетел
И локтем девушку задел
Для первого начала.
Но бойко девушка глядит:
«Как это глупо, говорит,
Потише б не мешало!»
Но он, обвив ее рукой,
Пустился с нею в пляс лихой –
Лишь юбки развевались.
Ее он поднял на локте,
Им стало жарко в тесноте,
И оба задыхались.
«Пусти, меня не проведешь!
Я знаю: ласки ваши – ложь.
И клятвы ваши зыбки!»
Но он, обняв ее, влечет,
А там, вдали, шумит народ
И льются звуки скрипки.

Старый крестьянин

Прекрасно с вашей стороны,
Что вы пришли в веселый час!
Вы так учены и умны,
А не забыли и о нас.
Вас кружкой лучшего питья
Народ признательный дарит,
И громко здесь желаю я:
Пусть грудь она вам освежит,
И сколько капель чистых в ней –
Дай бог вам столько светлых дней.

Фауст

Я за здоровье ваше пью,
А за привет – благодарю.

Народ собирается вокруг.

Старик

Да, мысль благая – посетить
Народ теперь, в веселый час;
Но вам случалось приходить
И в дни беды, трудясь для нас.
Немало здесь стоит таких,
Которых ваш отец лечил:
От верной смерти спас он их
И нам заразу потушил.
Тогда ты, юноша, за ним
Везде ходил среди больных,
Отважен, чист и невредим,
Меж трупов, гноем залитых, –
И жив остался покровитель:
Хранил спасителя Спаситель.

Народ

Ученый муж, ты многих спас;
Живи ж сто лет, спасая нас!

Фауст

Склонитесь лучше перед тем,
Кто учит всех и благ ко всем.

Вагнер

Что должен был ты, муж великий, ощутить,
Услышав эту речь и эти восклицанья!
О, счастлив, кто дары свои и знанья
С такою пользой мог употребить!
Приход твой мигом изменил картину:
Отец тебя показывает сыну,
Бегут, спешат, теснятся все вокруг;
Замолк скрипач, затихла пляска вдруг;
Проходишь ты – они стоят рядами,
И шапки вверх летят все тут!
Еще момент – и ниц они падут,
Как пред священными дарами.

Фауст

Пойдем туда: на камне том
Присядем мы и отдохнем немного.
Не раз я здесь сидел, томя себя постом,
Молясь и призывая бога.
С надеждой, с верою в творца,
В слезах, стеня, ломая руки,
Для язвы злой, для страшной муки
Просил я скорого конца.
Слова толпы звучат насмешкой злою
В ушах моих, и знаю я один,
Как мало мы, отец и сын,
Гордиться можем этой похвалою.
Отец мой, темный труженик, в тиши
Над тайнами природы тщетно бился;
В ее круги святые он стремился
Проникнуть всеми силами души –
По-своему, но честно. Меж адептов
Сидел он в черной кухне взаперти
И силился бальзам целительный найти,
Мешая разных множество рецептов.
Являлся красный лев – и был он женихом,
И в теплой жидкости они его венчали
С прекрасной лилией, и грели их огнем,
И из сосуда их в сосуд перемещали.
И вслед – блиставшую лучами всех цветов
Царицу юную в стекле мы получали:
Целительный напиток был готов.
И стали мы лечить. Удвоились мученья:
Больные гибли все без исключенья,
А выздоравливал ли кто,
Спросить не думали про то.
Вот наши подвиги леченья!
Средь этих гор губили мы
Страшней губительной чумы!
Я сам дал тысячам отраву:
Их нет – а я живу… И вот
В моем лице воздал народ
Своим убийцам – честь и славу!

Вагнер

Ну стоит ли об этом вам тужить!
Довольно, если правильно и честно
Сумели вы все к делу приложить,
Что от других вам сделалось известно.
Как юноша, трудам отца почет
Воздали вы – он был доволен вами;
Потом науку двинули вы сами,
А сын ваш снова далее пойдет!

Фауст

О, счастлив тот, кому дана отрада –
Надежда выбраться из непроглядной тьмы!
Что нужно нам, того не знаем мы,
Что ж знаем мы, того для нас не надо.
Но перестань: не будем отравлять
Прекрасный этот час печальными речами.
Взгляни: уж солнце стало озарять
Сады и хижины прощальными лучами.
Оно заходит там, скрываяся вдали,
И пробуждает жизнь иного края…
О, дайте крылья мне, чтоб улететь с земли
И мчаться вслед за ним, в пути не уставая!
И я увидел бы в сиянии лучей
У ног моих весь мир: и спящие долины,
И блеском золотым горящие вершины,
И реку в золоте, и в серебре ручей.
Ущелья диких гор с высокими хребтами
Стеснить бы не могли стремления души:
Предстали бы моря, заснувшие в тиши,
Пред изумленными очами.
Вот солнце скрылось, но в душе больной
Растет опять могучее желанье
Лететь за ним и пить его сиянье,
Ночь видеть позади и день передо мной,
И небо в вышине, и волны под ногами.
Прекрасная мечта! Но день уже погас.
Увы, лишь дух парит, от тела отрешась, –
Нельзя нам воспарить телесными крылами!
Но подавить нельзя подчас
В душе врожденное стремленье,
Стремленье ввысь, когда до нас
Вдруг долетает жаворонка пенье
Из необъятной синевы небес,
Когда, внизу оставя дол и лес,
Орел парит свободно над горами
Иль высоко под облаками
К далекой родине своей
Несется стая журавлей.

Вагнер

Хандрил и я частенько, без сомненья,
Но не испытывал подобного стремленья.
Ведь скоро надоест – в лесах, в полях блуждать…
Нет, что мне крылья и зачем быть птицей!
Ах, то ли дело поглощать
За томом том, страницу за страницей!
И ночи зимние так весело летят,
И сердце так приятно бьется!
А если редкий мне пергамент попадется,
Я просто в небесах и бесконечно рад.

Фауст

Тебе знакомо лишь одно стремленье,
Другое знать – несчастье для людей.
Ах, две души живут в больной груди моей,
Друг другу чуждые, – и жаждут разделенья!
Из них одной мила земля –
И здесь ей любо, в этом мире,
Другой – небесные поля,
Где тени предков, там, в эфире.
О духи, если вы живете в вышине
И властно реете меж небом и землею,
Из сферы золотой спуститесь вы ко мне
И дайте жить мне жизнию иною!
О, как бы я плащу волшебному был рад,
Чтоб улететь на нем к неведомому миру!
Я б отдал за него роскошнейший наряд,
Его б не променял на царскую порфиру!

Вагнер

Не призывай знакомый этот рой,
Разлитый в воздухе, носящийся над нами;
От века он душе людской
Грозит со всех концов и горем и бедами.
То мчатся с севера, и острый зуб их лют,
И языком они язвят нас, как стрелою;
То от востока к нам они бездождье шлют
И сушат нашу грудь чахоткой злою;
То, если из пустынь пошлет их жаркий юг,
Они палящий зной над головой нам копят;
То с запада они примчат прохладу вдруг,
А после нас самих, луга и нивы топят.
Они спешат на зов, готовя гибель нам:
Они покорствуют, в обман увлечь желая,
Уподобляются небес святым послам,
И пенью ангелов подобна ложь их злая…
Однако нам домой пора давно:
Туман ложится, холодно, темно…
Да, только вечером мы ценим дом укромный!
Но что ж ты стал? И чем в долине темной
Твое вниманье так привлечено?
Чего твой взор во мгле туманной ищет?

Фауст

Ты видишь – черный пес по ниве рыщет?

Вагнер

Ну да; но что ж особенного в том?

Фауст

Всмотрись получше: что ты видишь в нем?

Вагнер

Да просто пудель перед нами:
Хозяина он ищет по следам.

Фауст

Ты видишь ли: спиральными кругами
Несется он все ближе, ближе к нам.
Мне кажется, что огненным потоком
Стремятся искры по следам его.

Вагнер

Ты в зрительный обман впадаешь ненароком:
Там просто черный пес – и больше ничего.

Фауст

Мне кажется, что нас он завлекает
В магическую сеть среди кругов своих.

Вагнер

Искал хозяина – и видит двух чужих!
Взгляни, как к нам он робко подбегает.

Фауст

Круги тесней, тесней… Вот он уж близок к нам.

Вагнер

Конечно, пес как пес – не призрак: видишь сам!
То ляжет, то, ворча, помчится без оглядки,
То хвостиком вильнет: собачьи все ухватки!

Фауст

Иди сюда! Ступай за нами вслед!

Вагнер

Да, с этим псом конца забавам нет:
Стоишь спокойно – ждет он терпеливо;
Окликнешь – он к тебе идет;
Обронишь вещь – он мигом принесет;
Брось палку в воду – он достанет живо.

Фауст

Ты прав, я ошибался. Да:
Все дрессировка тут, а духа ни следа.

Вагнер

Да, вот к такой собаке прирученной
Привяжется порой и муж ученый.
Воспитанник студентов удалых,
Пес этот стоит милостей твоих.

Они входят в городские ворота.

Сцена третья

Фауст входит с пуделем.

Фауст

Покинул я поля и нивы;
Они туманом облеклись.
Душа, смири свои порывы!
Мечта невинная, проснись!
Утихла дикая тревога,
И не бушует в жилах кровь:
В душе воскресла вера в бога,
Воскресла к ближнему любовь.
Пудель, молчи, не мечись и не бейся:
Полно тебе на пороге ворчать;
К печке поди, успокойся, согрейся –
Можешь на мягкой подушке лежать.
Нас потешал ты дорогою длинной,
Прыгал, скакал и резвился весь путь;
Ляг же теперь и веди себя чинно.
Гостем приветливым будь.
Когда опять в старинной келье
Заблещет лампа, друг ночей,
Возникнет тихое веселье
В душе смирившейся моей,
И снова мысли зароятся,
Надежда снова зацветет –
И вновь туда мечты стремятся,
Где жизни ключ струею бьет.
Пудель, молчи! К этим звукам небесным,
Так овладевшим моею душой,
Кстати ль примешивать дикий твой вой?
Часто у нас над прекрасным и честным
Люди смеются насмешкою злой,
Думы высокой понять не умея.
Злобно ворчат лишь, собой не владея.
Так ли ты, пудель, ворчишь предо мной? –
Но горе мне! Довольства и смиренья
Уже не чувствует больная грудь моя.
Зачем иссяк ты, ключ успокоенья?
Зачем опять напрасно жажду я?
Увы, не раз испытывал я это!
Но, чтоб утрату счастья возместить,
Мы неземное учимся ценить
И в Откровенье ждем себе ответа,
А луч его всего ясней горит
В том, что Завет нам Новый говорит.
Раскрою ж текст я древний, вдохновенный,
Проникнусь весь святою стариной
И честно передам я подлинник священный
Наречью милому Германии родной.

(Открывает книгу и собирается переводить.)

Написано: «В начале было Слово» –
И вот уже одно препятствие готово:
Я Слово не могу так высоко ценить.
Да, в переводе текст я должен изменить,
Когда мне верно чувство подсказало.
Я напишу, что Мысль – всему начало.
Стой, не спеши, чтоб первая строка
От истины была недалека!
Ведь Мысль творить и действовать не может!
Не Сила ли – начало всех начал?
Пишу – и вновь я колебаться стал,
И вновь сомненье душу мне тревожит.
Но свет блеснул – и выход вижу, смело
Могу писать: «В начале было Дело!»
Пудель, не смей же визжать и метаться,
Если желаешь со мною остаться!
Слишком докучен товарищ такой:
Мне заниматься мешает твой вой.
Я или ты; хоть и против охоты,
Гостя прогнать принужден я за дверь.
Ну, выходи же скорее теперь:
Путь на свободу найдешь тут легко ты.
Но что я вижу? Явь иль сон?
Растет мой пудель, страшен он,
Громаден! Что за чудеса!
В длину и в ширину растет!
Уж не походит он на пса!
Глаза горят; как бегемот,
Он на меня оскалил пасть!
О, ты мою узнаешь власть!
«Ключ Соломона» весь свой вес
Тебе покажет, полубес!

Духи

(в коридоре)

Он попался! Поспешим!
Но входить нельзя за ним.
Как лиса среди тенет,
Старый бес сидит и ждет.
Так слетайся же скорей,
Осторожных духов рой,
И старайся всей толпой,
Чтоб избегнул он цепей.
В эту сумрачную ночь
Мы должны ему помочь.
Он велик, могуч, силен:
Помогал не раз нам он!

Фауст

Для покоренья зверя злого
Скажу сперва четыре слова:
Саламандра, пылай!
Ты, Сильфида, летай!
Ты, Ундина, клубись!
Домовой, ты трудись!
Стихии четыре
Царят в этом мире;
Кто их не постиг,
Их сил не проник, –
Чужда тому власть,
Чтоб духов заклясть.
Исчезни в огне,
Саламандра!
Разлейся в волне
Ты, Ундина!
Звездой просверкай
Ты, Сильфида!
Помощь домашнюю дай,
Incubus, Incubus,
Выходи, чтоб закончить союз!
Нет, ни одной из четырех
В ужасном звере не таится:
Ему не больно; он прилег,
И скалит зубы, и глумится.
Чтоб духа вызвать и узнать,
Сильней я буду заклинать.
Но знай же: если ты, наглец,
Из ада мрачного беглец,
То вот – взгляни – победный знак!
Его страшатся ад и мрак,
Ему покорны духи праха.
Пес ощетинился от страха!
Проклятое созданье!
Прочтешь ли ты названье
Его, несотворенного,
Его, неизреченного,
И смерть и ад поправшего
И на кресте страдавшего!
Страшен, грозен, громаден, как слон,
Вырастает за печкою он,
И в тумане он хочет разлиться!
Он весь свод наполняет собой.
Мрачный дух, повелитель я твой:
Предо мною ты должен склониться.
Не напрасно грозил я крестом:
Я сожгу тебя божьим огнем!
Не жди же теперь от меня
Трикраты святого огня!
Не жди, говорю, от меня
Сильнейшего в таинстве нашем!

Туман рассеивается, из-за печи является Мефистофель в одежде странствующего схоласта.

Мефистофель

Фауст

Так вот кто в пуделе сидел;
Схоласт, в собаке сокровенный!
Смешно!

Мефистофель

Привет мой вам, науки жрец почтенный!
По вашей милости изрядно я вспотел.

Фауст

Как звать тебя?

Мефистофель

Вопрос довольно мелочной
В устах того, кто слово презирает
И, чуждый внешности пустой,
Лишь в суть вещей глубокий взор вперяет.

Фауст

Чтоб узнать о вашем брате суть,
На имя следует взглянуть.
По специальности прозванье вам дается:
Дух злобы, демон лжи, коварства – как придется.
Так кто же ты?

Мефистофель

Часть вечной силы я,
Всегда желавшей зла, творившей лишь благое.

Фауст

Кудряво сказано; а проще – что такое?

Мефистофель

Я отрицаю все – и в этом суть моя,
Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться,
Годна вся эта дрянь, что на земле живет.
Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться!
Короче, все, что злом ваш брат зовет, –
Стремленье разрушать, дела и мысли злые,
Вот это все – моя стихия.

Фауст

Ты мне сказал: «я часть»; но весь ты предо мной?

Мефистофель

Я скромно высказал лишь правду, без сомненья.
Ведь это только вы мирок нелепый свой
Считаете за все, за центр всего творенья!
А я – лишь части часть, которая была
В начале всей той тьмы, что свет произвела,
Надменный свет, что спорить стал с рожденья
С могучей ночью, матерью творенья.
Но все ж ему не дорасти до нас!
Что б он ни породил, все это каждый раз
Неразделимо связано с телами,
Произошло от тел, прекрасно лишь в телах,
В границах тел должно всегда остаться,
И – право, кажется, недолго дожидаться –
Он сам развалится с телами в тлен и прах.

Фауст

Так вот твое высокое значенье!
Великое разрушить ты не мог,
Тогда по мелочам ты начал разрушенье!

Мефистофель

Что делать! Да и тут старался я не впрок.
Дрянное Нечто, мир ничтожный,
Соперник вечного Ничто,
Стоит, не глядя ни на что,
И вред выносит всевозможный:
Бушует ли потоп, пожары, грозы, град –
И море и земля по-прежнему стоят.
С породой глупою звериной и людскою
Бороться иногда мне не хватает сил –
Ведь скольких я уже сгубил,
А жизнь течет своей широкою рекою.
Да, хоть с ума сойти – все в мире так ведется,
Что в воздухе, в воде и на сухом пути,
В тепле и в холоде зародыш разовьется.
Один огонь еще, спасибо, остается.
А то б убежища, ей-богу, не найти!

Фауст

И этой силе животворной,
Всегда борящейся со злом,
Грозишь напрасно, дьявол вздорный,
Своим холодным кулаком.
Другое лучше выдумай стремленье,
Хаоса странное творенье!
Не видел пудель этой штуки странной;
Вскочил – и вмиг переменился вид,
И выход был лукавому закрыт.

Фауст

Ступай в окно, не будет затруднений.

Мефистофель

Увы, таков закон чертей и привидений:
Каким путем вошел, таким и выходить.
Во входе волен я, а выходить обязан
Там, где вошел.

Фауст

И ад законом связан?
Вот новости! Ну что ж! Прекрасно: может быть,
С тобой и договор возможно заключить?

Мефистофель

Что обещаем мы, ты можешь получить
Сполна, – ни в чем тебя мы не надуем.
Да, но об этом долго рассуждать.
Другой раз мы подробней потолкуем.
Теперь же я прошу нижайше позволенья
Уйти. Нельзя ль вам пентаграмму снять?

Фауст

Куда? Чего спешить? Останься на мгновенье.
Не можешь ли мне сказку рассказать?

Мефистофель

Теперь пусти! Ведь я приду опять;
Тогда расспрашивай – на все я дам решенье.

Фауст

Тебя не звал я, ты ведь это знаешь;
Ты сам попался в сеть, не правда ли, скажи?
Кто черта держит, тот его держи:
Не так легко его опять поймаешь.

Мефистофель

Ну, если так уж хочешь, я готов
С тобой остаться несколько часов;
Но попрошу мне волю предоставить
Тебя моим искусством позабавить.

Фауст

Что хочешь делай; лишь сумей
Меня занять повеселей.

Мефистофель

Ты в краткий час среди видений
Получишь больше наслаждений,
Чем в целый год обычных дней.
Ни песни духов бестелесных,
Ни дивный ряд картин чудесных
Не будут сном волшебных чар;
Ты будешь тешить обонянье,
И вкус, и даже осязанье –
Все, все тебе доставлю в дар!
Приготовлений ждать не нужно:
Мы в сборе все. Начните дружно!

Духи

Вы, темные арки,
О, пусть вас не станет!
Пусть светлый и яркий
Приветливо глянет
Эфир голубой!
Пусть туч, исчезая,
Рассеется рой!
Пусть звезды, мерцая,
Пусть, кротко лаская,
Нам солнца блестят!
Как легкая стая,
В роскошном расцвете
Красы бестелесной
Небесные дети,
Порхая, летят;
И рой их прелестный
То выше умчится,
То стелется ниже,
И ближе, все ближе
К земле он стремится,
И тканью эфирной
Одежды их веют
Над кущами мирной,
Блаженной страны,
Где в неге беседки,
Дум сладких полны,
Влюбленные млеют,
Друг другу верны.
И всюду пестреют
Беседки, беседки!
Лоз нежные ветки
Дают виноград;
Давимы тисками,
Сок гроздья струят,
И, пенясь, реками
Стекает вино;
Среди несравненных
Камней драгоценных
Струится оно
И, высь покидая
Сияющих гор,
Течет, ниспадая
В равнины озер.
Холмов вереницы
Меж ними цветут,
И райские птицы
Блаженство там пьют,
И к солнцу стремятся,
И радостно мчатся
Они к островам,
Что в блеске сиянья
Плывут по волнам;
И гимн ликованья
Там слышится нам;
Пленяют нам взоры
Танцующих хоры
На светлых лугах,
Взбираются в горы,
Ныряют в волнах,
И в воздухе реют,
И в сердце лелеют
Стремленья свои
К той жизни блаженной
В безбрежной вселенной,
Где звезды, сверкая,
Дарят им, лаская,
Блаженство любви!

Мефистофель

Он убаюкан, спит. Воздушные творенья,
Спасибо вам мое за ваши песнопенья:
В долгу у вас я за концерт такой.
Нет, Фауст, не тебе повелевать бесами!
Пусть грезит он, объят воздушными мечтами,
Весь погружен в обманчивый покой.
Но надо снять с порога заклинанье:
Его мне крыса отгрызет.
Вот уж одна пришла: бежит и приказанье
Мое исполнить только ждет.
Владыка крыс, мышей, лягушек,
Клопов, и блох, и вшей, и мушек
Тебе изволит приказать
К тому порогу подбежать –
И там, где масло он положит,
Пускай твой зуб усердно гложет.
Живей, зверек! Вперед! Мешает выйти мне
Там, с краю, уголок на левой стороне.
Довольно! Хорошо! Спасибо за старанье!
Ну, Фауст, спи себе! До скорого свиданья!

(Уходит.)

Фауст

(просыпаясь)

Ужели я обманут снова?
Мир духов вновь исчез: во сне
Коварный бес явился мне,
А пудель скрылся из алькова!

Вторая часть: более сложна, так как она более абстрактна. Фауст и Мефистофель оказываются при дворе некоего императора. Император, который, казалось бы, обладает властью, вовсе не всесилен и полноправно распоряжается собой и подданными.Внешние угрозы, внутренние экономические сложности. Появляется Фауст и внушает императору представление, что появится советник, который может помочь справиться с этими трудностями. Но пребывание при дворе Фаусту практически ничего не дает, хоть он и в фаворе. Чтобы справиться с кризисом Мефистофель предлагает напечатать ассигнации. Для Фауста пребывание связано с двумя важными моментами: награда от короля - полоса земли, врезанная в море и встреча с Еленой Прекрасной (2 часть направлена на античность). Во второй части параллель с вальпургиевой ночью только с античными существами (сфинксы, химеры). На этом фоне появляется Елена.

Перед нами фрейлина, не первой молодости и красоты. И поначалу она не производит на Фауста сильного впечатления. Но он клонен видеть в ней вечную женственность, Елена становится законной женой Фауста, у них родился сын. Сын удивительный, это юное существо поразительной красоты и обаяния, одарен от природы, Эвфарион (эйфория блаженство, устремление в небо). Любим родителями до безумия. Их жизнь окрашена постоянным опасением, что ни потеряют его и не смогут удержать на земле. Эти опасения сбываются. Став совершеннолетним Эвфарион просит родителей отпустить его. Он не возвращается на землю, растворяется в эфире. В судьбах детей Фауста - полярное расхождение.

Вся амплитуда человеческой жизни упирается в смертность человека. Его ученик, Вагнер, мыслит, что наука должна давать практическое решение задач, что она должна быть полезна и он создает искусственного человека. Сравнение с могущественным Богом - природой, человек как показывает Гете, сотворенный Богом, несовершенен (он умирает, страдает, сомневается), а может, быть человек, созданный человеком, будет совершенен?

Вагнеру удается создать искусственного человека, вырастил в колбе, там маленький человечек, но взрослый. Он пытается освободиться, выбирается, но оказывается нежизнеспособным.

«Фауст на берегу моря» (последняя треть второй части). Фауст решает, что свою награду он использует на благо людей. Он подарит ее тем, кто будет на ней счастлив. У Фауста возникает новое представление о жизни. Если подумать о других, жить ради поколений - это дает смысл перспективы. Фауст к этому времени так стар, что ничего не может делать сам, он хил, слаб и слеп. Фауст требует у Мефистофеля, чтобы эту полоску земли расширили, обезопасили, чтобы там могло благоденствовать большое количество людей. В связи с этим возникает проблема человека и природы, преобразующая сила культуры на этой земле под предводительством Фауста роют могилы а на краю земли могилу для самого Фауста.

«Миф о Филимоне и Бавкиде» - любящие супруги, которые умерли в один день и Боги в награду мужа превратили в дуб, а жену в липу. У Гете они живут на этом мысу, по вс ходят на службу. От звона колоколов Мефистофель скрежещет зубами, но ничего не может сделать с ними и уговаривает Фауста переселить их, так как они ему мешают. Он клянется, что они ничего не потеряют, но он их так напугал, что они умерли на месте.

Фауст доживает до последнего своего дня и ему кажется, что он понял тайну, зачем жить. Он полагает, что на благоустроенной земле будут жить счастливые люди, достоянные славы и свободы. Смысл жизни - каждый день идти на бой за славу и свободу. И поняв эту мысль, тогда сказал бы я «Мгновение ты прекрасно…» (в условном наклонении). Тем не менее смерть настигает Фауста, а рядом с ним Мефистофель, но на перехват души Фауста спешат легионы душ праведников для спасения его души, Бог, забыв о человечестве. Вспоминает о человеке. Среди духов Маргарита. Все в мире находится в движении - борьбе противоречий и единство.

Спор за Фауста все время идет по тонкой грани, на лезвии ножа, и существование человечества находиться на этой грани и нужно держать равновесие. НО зло оказывается не только не всемогущим, в нем самом есть противоречие (в образе Мефистофеля) он говорит о себе как о части той силы, которое ищет и желает зла, но способствует сотворению добра.

“Фауст” – драматическое произведение, но это не пьеса для театра, хотя отдельные эпизоды могут быть поставлены на сцене. Это одновременно и трагедия, и колоссальная философская поэма, которая отобразила поиски целой эпохи немецкой мысли. Самому автору...

Этот образ создан фантазией Гете: в народных легендах М. отсутствует. Фауст, вернувший молодость в «Кухне ведьмы», встречает на улице красивую девушку и с первого взгляда в нее влюбляется. Margarete юная, неискушенная девушка строгих правил, живущая...

1. Новое!

   Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на бой. И. Гёте Гёте создавал своего «Фауста» на протяжении всей жизни. Хотя Гёте не писал «Фауста» для театра, но это одновременно и трагедия, и фи­лософская поэма. В ней отразились...

“Фауст” Гёте - одно из выдающихся художественных произведений, которые, доставляя высокое эстетическое наслаждение, одновременно открывают много важного о жизни. Такие произведения превосходят по своему значению книги, которые читают из любопытства,...

Тесная готическая комната с высокими потолками в том виде, в каком ее оставил, отправляясь в дальнее путешествие, Фауст Из-за занавески выходит Мефистофель. Фауст лежит без движения на старой прадедовской кровати. Многие годы, с тех пор, как Фауст покинул свой кабинет, двери были наглухо заперты. Мефистофель одевается в плащ Фауста, звонит в звонок, двери кабинета распахиваются сами собой. К кабинету шатающейся походкой подходит изумленный фамулус (помощник профессора из числа старших студентов).

Мефистофель спрашивает его о Вагнере, занявшем место Фауста. По словам Мефистофеля, «в лучах его известности исчез последний отблеск Фаустовой славы». Но фамулус не соглашается с таким суждением. Он называет доктора Вагнера образцом скромности, многие годы ожидающим возвращения своего великого учителя. Вагнер ревностно хранил в неприкосновенности кабинет Фауста. Сейчас он на пороге крупного научного открытия, ведет затворнический образ жизни. Фамулус удаляется.

Появляется бакалавр. Это самоуверенный молодой человек, изрядно пресытившийся традиционным преподаванием наук. Бакалавр заявляет: «Мальчиком я, рот разиня, слушал в этих же палатах одного из бородатых и за чистую монету принимал его советы. Все они мой ум невинный забивали мертвечиной». Заметив Мефистофеля и приняв его за вернувшегося Фауста, бакалавр непочтительно заявляет ему, что все переменилось в мире, а доктор остался прежним. Бакалавр больше не намерен терпеть его «двусмысленности» и не даст «потешаться» над собой. Мефистофель укоряет бакалавра за то, что он фактически называет своего учителя дураком, иронически предлагает ему, теперь такому «опытному», самому податься в профессора. Бакалавр отвечает:

Все опыт, опыт! Опыт это вздор.
Значенья духа опыт не покроет.
Все что узнать успели до сих пор,
Искать не стоило и знать не стоит.

Мефистофель замечает, что и сам давно это подозревает. Бакалавр удивлен тем, что «Фауст» признает свои ошибки. Он хвалит своего учителя за прогрессивность мышления. Бакалавр с презрением относится к старости и манере стариков корчить из себя значительных персон, когда они сами уже практически превратились «в ничто». Назначение же молодой жизни бакалавр видит в девизе: «Мир не был до меня и создан мной... В пути мой светоч - внутренний мой свет». Бакалавр уходит. Мефистофель считает бакалавра обычным бахвалом: уж черту-то доподлинно известно, что на свете нет ничего нового. Он относится к этой юношеской самонадеянности спокойно: «Тебе перебеситься суждено. В конце концов, как ни бродило б сусло, в итоге получается вино».

Лаборатория в средневековом, духе Мефистофель навещает в лаборатории Вагнера, который занят созданием в колбе человека (Гомункула). Вагнеру кажется, что ему в конце концов «природы тайную печать» удалось «сознательно сломать». Гомункул из колбы напоминает своему создателю, чтобы он случайно не разбил стекло: «Природному вселенная тесна, искусственному ж замкнутость нужна». Колба выскальзывает из рук Вагнера и, летая над Фаустом, освещает его. Гомункул вслух пересказывает сны Фауста: множество обнаженных женщин у лесного пруда и среди них - прекрасная Елена. Гомункул упрекает северянина-Мефистофеля (персонажа мрачной средневековой мифологии) в непонимании жизнерадостных легенд античности, тогда как идеал Фауста, страстного поклонника природы - «лес, лебеди, красавиц нагота». Гомункул опасается, что Фауст, вернувшись из мира видений и снов в реальность, умрет с тоски в мрачной лаборатории. Он предлагает Мефистофелю умчать Фауста в какие-нибудь более подходящие его мировоззрению пределы, обещает приурочить это перемещение к классической Вальпургиевой ночи. Гомункул решает перелететь к древнегреческому городу Фарсалу (город был знаменит тем, что здесь произошла решающая битва между Юлием Цезарем и Помпеем в 48 г. до н. э.). Там жаждущий борения Фауст почувствует себя на своем месте. Мефистофель, имея в виду многочисленные гражданские войны, во время которых римские диктаторы вроде Помпея и Цезаря, свергали друг друга, просит:

Оставь! Ни слова о веках борьбы!
Противны мне тираны и рабы...
Как будто бредят все освобожденьем,
А вечный спор их, говоря точней, -
Порабощенья спор с порабощеньем.

Классическая Вальпургиева ночь

Фарсальские поля. Тьма Фауст скитается по Греции, стремясь встретить высшее воплощение красоты - Елену. Ступив на почву классической Греции, Фауст обретает силу: «встав с земли, я, как Антей, стою» (Антей - сын богини Земли Геи, обладавший силой только пока касался ногами земли).

У Верхнего Пенея Фауст проходит несколько студеней развития фантазии древних греков, завершившейся созданием идеального образа Елены. Низшую ступень составляют образы фантастических существ (сирены, грифы, сфинксы). Фауст просит их указать ему путь к Елене, но они бессильны ему помочь.

У Нижнего Пенея На следующем этапе скитаний Фауста его взору предстают полубоги, полулюди (кентавры), фантастические обитатели лесов (нимфы). Кентавр Хирон советует ему стать рассудительнее, отступиться от Елены, напоминая, что никому из желавших ею обладать она не принесла счастья. Хирон привозит Фауста к Манто, дочери Эскулапа (бога врачевания). Манто «мил тот, кто хочет невозможного». Она указывает Фаусту спуск в недра Олимпа к богине Персефоне (царице подземного царства мертвых). Однажды Манто уже указала этот путь певцу Орфею, чтобы он вывел из царства мертвых свою жену Эвридику. Манто советует Фаусту быть «ловчее» Орфея (который оглянулся на Эвридику, когда они выходили на поверхность, чего делать было нельзя).

У верховьев Пенея, как прежде Мифологические существа (боги, сирены, грифы, пигмеи, карлики и проч.) по-разному объясняют эволюцию земной поверхности. Одни считают, что изменения происходили медленно и постепенно, другие обуславливают изменения землетрясениями. Здесь Фауст знакомится с представителями человеческой мысли, философами Фалесом и Анаксагором, стремящимися понять происхождение мира. Фалес придерживается точки зрения, что «во всем большом есть постепенность, а не внезапность и мгновенность». Анаксагор же считает, что «след извержений - гор зигзаги». Анаксагор вызывает дождь камней, падающих с Луны, и, «пошатнув земли уклад», сходит с ума.

Мефистофель проникает к форкиадам (персонажи гре ческой мифологии; воплощение старческого уродства, втроем имели один зуб и один глаз, которые передавали друг другу по мере надобности). Мефистофель обманом принимает облик одной из форкиад, забирает зуб и глаз и уходит.

Скалистые бухты Эгейского моря Гомункул, Мефистофель и философ Фалес отправляются к обитателям морских глубин (Нерею и его прекрасным дочерям нереидам), чтобы спросить совета, как лучше Гомункулу появиться на свет. Протей (старец в услужении у бога морей Посейдона, обладавший даром прорицания и способностью принимать различный облик) советует Гомункулу последовательно развиваться от простейшего к сложному:

Довольствуйся простым, как тварь морей.
Глотай других, слабейших, и жирей.
Успешно отъедайся, благоденствуй
И постепенно вид свой совершенствуй.

Прекрасная Галатея проплывает в раковине, превращенной в колесницу, запряженную дельфинами, мимо своего отца Нерея. Гомункул разбивает свою колбу о трон Гала-теи и тем самым соединяется с воплощением красоты и достигает исполнения своей мечты стать человеком. Он сливается с морем и начинает путь постепенных превращений, ведущих к созданию полноценного человека. Тем самым Гомункул как бы символически повторяет путь самого Фауста.

Три вступительных текста открывают трагедию.

Первый - это посвящение друзьям молодости , полное лирики и нежности воспоминание о тех, кто был рядом с Гете во время работы над поэмой.

Далее следует Театральное вступление , где Директор театра, Поэт и Комический актер спорят о роли искусства в обществе. Директор, приземленный циник, твердо уверен в обслуживающей роли искусства вообще и театра в частности. Несложные шутки, забавные ситуации, накал примитивных страстей - нет лучше способа завлечь в театр зрителя и сделать спектакль успешным. С ним согласен Комический актер, предлагающий Поэту не размышлять слишком много о вечных ценностях и ратующий за сиюминутный успех. Поэт же выступает против использования высокого искусства, дарованного самим небом, в качестве развлечения для невзыскательной публики. Завершая спор, Директор предлагает решительно приступать к делу и напоминает, что в распоряжении Поэта и Актера все технические чудеса его театра.

Пролог на небе.

Возвышенное и выспренное прославление чудес господних, возглашаемое архангелами, прерывает Мефистофель , указывающий, с характерным для «духа отрицанья» скептическим обаянием, на бедственное положение людей. Мефистофель полагает, что данный Господом разум ни к чему людям, «Он эту искру разумом зовет/И с этой искрой скот скотом живет.» Господь указывает Мефистофелю на Фауста, как образец использования разума на благо познания, и уверяет, что Фауст преодолеет любые трудности на этом пути. Мефистофель искренне удивлен, полагая двойственность натуры доктора залогом его падения. Так заключается спор. Фауст отдан Господом Мефистофелю с напутствием творить над ним любые эксперименты, ведь «..чутьем, по собственной охоте/он вырвется из тупика». Начинается еще одна партия извечной борьбы света и тьмы, добра и зла.

Первая часть

Предмет спора, великий ученый Фауст проводит бессонную ночь в своей келье, загроможденной фолиантами, приборами, свитками и прочими атрибутами мира ученого, стремящегося во что бы ни стало овладеть тайнами мироздания и постичь законы вселенной. Доктор Фауст не обольщается на свой счет, признавая, что несмотря на широчайшие познания почти во всех областях науки «Я богословьем овладел, /над философией корпел, /юриспруденцию долбил /и медицину изучил», которыми он овладел за свою жизнь, истинного знания о природе всего сущего ему обрести так и не удалось. Попытка воззвать к могущественнейшему духу лишь еще раз демонстрирует ученому ничтожность его земных деяний. Скорбь и уныние, в которые погружен доктор, не смог развеять и визит соседа, школяра Вагнера. Этот персонаж - прекрасный образец стремления «грызть гранит науки», подменяя истинное знание и вдохновение умелыми интонациями и заимствованными мыслями. Самонадеянная глупость школяра раздражает доктора, и Вагнер оказывается выставлен прочь. Мрачная безысходность, горькое осознание того, что жизнь прошла среди реторт и склянок, в напрасном мраке постоянных поисков, ведут Фауста к попытке самоубийства. Доктор намеревается выпить яд, но в момент когда кубок уже поднесен к губам, раздается пасхальный благовест. Святой праздник спасает Фауста от смерти.

Сцена народного гулянья, где в толпе можно наблюдать студентов, служанок, благородных дам, бюргеров, нищих, легкие диалоги и веселые шутки приносит ощущение света и воздуха, резко контрастирующего с ночными метаниями.

Фауст в компании своего ученика, Вагнера, вливается в общество веселых горожан. Почитание и уважение окрестных жителей, вызванное медицинскими успехами доктора, ничуть не радует его. Двойственное стремление познать одновременно все тайны земные и чудеса заоблачные исторгает у Фауста призыв к духам небесным, что помогли бы ему овладеть истиной. По пути к ним прибивается черный пудель, и Фауст приводит его к себе в дом.

Герой пытается справиться с упадком духа и безволием, принимаясь за перевод Нового Завета. Согласно своей теории активного познания, доктор переводит греческое «логос» как «дело», трактуя первую фразу канона как «Вначале было дело». Но проделки пуделя отвлекают его от ученых трудов. И вдруг перед Фаустом и читателями предстает Мефистофель в образе странствующего студента.

Настороженный вопрос Фауста о том, кем является вновь прибывший, рождает знаменитую реплику «я часть той силы, что вечно хочет зла, но совершает благо». Новый собеседник доктора, оказывается, не чета унылому и глуповатому Вагнеру. Равный доктору по силе и остроте ума, по широте познаний, Мефистофель едко и точно смеется над человеческими слабостями, словно прозревая метания Фауста. Усыпив доктора с помощью хора и хоровода духов, Мефистофель исчезает, оставив задремавшего ученого заинтригованным нежданной встречей.

Второй визит Мефистофеля, уже в образе светского щеголя, влечет за собой договор, по которому Фауст отдает свою душу во власть черта. Кровь скрепляет сделку, и на широком плаще Мефистофеля, словно ковре-самолете, герои отправляются в странствие. Фауст теперь молод, красив, полон сил - к его услугам все наслаждения и иллюзии мира. Первым опытом становится любовь к Маргарите , вначале кажущаяся единственно возможным счастьем земным, но вскоре оборачивающаяся трагедией, влекущая за собой смерть и горе.

Вторая часть

Вторая часть путешествий Фауста и Мефистофеля приводит нас к императорскому двору, в описании которого легко угадывается одно из германских государств.

Акт первый начинается со сцены отдыха Фауста на прекрасном летнем лугу. Духи света навевают легкие приятные грезы, успокаивают израненную и истерзанную душу доктора, казнящего себя за смерть Маргариты.

Следующая сцена переносит героев и зрителей ко двору. Роскошь и позолота, что прикрывают тотальное обнищание и оскудение. Советники императора в тревоге, но Мефистофель, неунывающий черт-проказник устраивает бал, в вихре которого умудряется обстряпать хитрый план по «улучшению» финансового положения. В ход идут купоны, подписанные рукой императора, чья номинальная стоимость, указанная на бумаге, покрывается либо казной, либо «богатством недр земных». Разумеется, рано или поздно афера лопнет, но пока ликует вся страна, а доктора и черта чествуют, словно героев-избавителей.

После бала, в одной из темных галерей дворца, Фауст получает от искусителя невзрачный на первый взгляд ключ, который оказывается пропуском в волшебную страну древних богов и героев. Из своих странствий Фауст приводит к императорскому двору, жаждущему все новых развлечений, Париса и Елену. Светские дамы, по традиции, критикуют внешность красавицы, но Фауст всем существом своим ощущает, что перед ним идеал женской красоты, дивное слияние духовных и эстетических черт. Доктор стремится удержать Елену, но вызванный образ не вечен, и скоро исчезает, оставив Фауста в тоске.

Акт второй . Тесная готическая комната, куда приносит доктора Мефистофель, оказывается его старой лабораторией. Завалы фолиантов, расписка, лохмотья и пыль. Пока доктор в забытьи, Мефистофель утонченно издевается над глупостью и напыщенностью бывших учеников Фауста. Прогнав их, Мефистофель заглядывает в лабораторию, где прилежный ученик, ныне возомнивший себя создателем, пытается вырастить в колбе искусственного человечка, гомункулюса. Опыт оказывается успешен, и в колбе рождается еще одно существо из мира теней. Гомункул вместе с Мефистофелем решают утащить Фауста в мир потусторонний, дабы разбить очарованный сон и привести доктора в чувство.

Пребывая за гранью сущего, доктор встречает мифических и чудесных существ, разговаривает со сфинксами и ламиями, сиренами и Хароном, который и подсказывает, где можно найти прекрасную Елену. Фауста не остановить, стремление к цели делает его одержимым. Сирены и нереиды, гомункул и Фауст вместе с Мефистофелем кружатся в хороводе то ли видений, то ли невероятных приключений, среди которых звучит монолог гомункула о двойственной природе своей натуры, не позволяющей ему обрести покой и счастье.

Акт третий показывает нам прекрасную Елену у врат дворца Менелая, что в Спарте. В тревоге и печали, Елена входит во дворец, сама не зная, чего ожидать от будущего. Великолепный стих, который Гете максимально приблизил к греческому гекзаметру, переносит зрителей во времена античных трагедий. События, что разворачиваются далее во дворце, требуют от читателей знания древнегреческих мифов и античных историй, отсылая ко временам внутренних распрей в стране, когда Афины воевали со Спартой. Елена вместе со своими служанками должна, по словам парки Форкиады, принять смерть, но приходит туман, вместе с которым развеивается парка, а царица оказывается во внутреннем дворе замка. Здесь она встречается с Фаустом.

Прекрасный, мудрый и сильный, как воплощение десятка древнегреческих царей, Фауст получает Елену в возлюбленные, и результатом этого дивного союза становится сын Эвфорион, образу которого Гете намеренно придал байронический ореол. Прелестная картина семейного счастья, но наслаждение бытием вдруг обрывается исчезновением Эвфориона. Юношу манят борьба и вызов стихиям, он уносится ввысь, оставив лишь сияющий след. На прощанье Елена обнимает Фауста и замечает, что «... на мне сбывается реченье старое, что счастье с красотой не уживается..». В объятиях Фауста остаются лишь ее одежды, словно знаменующие преходящий характер телесной красоты.

Акт четвертый. Возвращение.

Мефистофель, как любой обитатель потустороннего мира, не пренебрегающий экзотическими средствами передвижения, в семимильных сапогах возвращает Фауста из идеально гекзаметрической Греции в родное и близкое средневековье. Различные варианты и планы, как добиться славы и признания, предлагаемые им Фаусту, отвергаются доктором один за другим. Раздосадованному черту Фауст признается, что хотел бы попробовать себя в роли творца тверди земной, отвоевав кусок плодородной земли у моря. Мефистофель на это возражает, что прекрасная идея подождет, а сейчас надо помочь императору, который, благословив и воплотив аферу с ценными бумагами, недолго пожил в свое удовольствие, а сейчас находится в опасности, рискуя потерять трон, а то и жизнь. Блестящая военная операция, где наши герои демонстрируют знание военных тактики и стратегии, а также несомненные диверсионные способности, завершается оглушительной победой.

Акт пятый , в котором Фауст твердо намерен осуществить свой замысел, равняющий его с демиургом. Но вот незадача - на месте будущей плотины стоит хижина двух старичков, Филемона и Бавкиды. И напрасно ли Гете дал этим третьестепенным персонажам имена древнегреческих воплощений счастливой семейной старости.. Фауст предложил им другое жилище, но упрямцы отказываются покидать хижину. Раздраженный препятствием Фауст просит черта помочь справиться с ситуацией. Мефистофель решает вопрос в полном соответствии с образом. Стариков, а вместе с ними и заглянувшего гостя, убивают стражники, а хижина сгорает от нечаянного пожара. Фауст в горе, восклицает и стенает.