Музыкальные произведения прокофьева. Сергей Сергеевич Прокофьев – величайший детский композитор. Новая мелодия для старой сказки

Сергей Сергеевич Прокофьев – величайший детский композитор XX века

XX век – тяжелое время, когда происходили страшные войны и великие завоевания науки, когда мир погружался в апатию и вновь восставал из пепла.

Век, когда люди теряли и снова находили искусство, когда рождалась новая музыка, новая живопись, новая картина вселенной.

Многое из того, что было ценно раньше, терялось или утрачивало свое значение, уступая место чему-то новому, не всегда лучшему.

Век, когда классические мелодии начали звучать тише, менее ярко для людей взрослых, но в то же время раскрыли свой удивительный потенциал для юного поколения. Можно даже сказать, что в определенном смысле, начиная с XX века, классика утратила нечто важное для взрослых, но как-то особенно живо зазвучала для детей.

Тому порукой популярность мелодий Чайковского и Моцарта, неумолкающий ажиотаж, возникающий вокруг мультипликационных творений студии «Дисней», работы которой ценны именно той самой музыкой, звучащей для сказочных героев, и тех, кому раскрывают экраны их истории.

Есть и много иных примеров, а самый значительный – музыка Сергея Сергеевича Прокофьева, композитора, чей напряженный и нелегкий труд сделал его одним из самых, если не самым, узнаваемых, цитируемых, исполняемых композиторов XX столетия.

Конечно, Прокофьев сделал очень и очень много для «взрослой» музыки своего времени, но то, что он сделал как детский композитор, невообразимо ценнее.

Прокофьев придавал особое значение фортепьяно

Сергей Сергеевич Прокофьев – фигура заметная среди музыкантов двадцатого столетия. Он был самым знаменитым композитором Советского Союза и в то же время стал одним из самых значительных музыкантов для всего мира.

Он создавал музыку, простую и сложную, в чем-то очень близкую ушедшему «золотому веку» классики, а в чем-то невообразимо далекую, даже диссонансную, он всегда искал новое, развивался, делал свое звучание ни на что не похожим.

За это Прокофьева любили, боготворили, им восхищались, на его концертах всегда собирались полные залы. И вместе с тем порой он был столь нов и своеволен, что его не понимали, да так, что однажды на одном из концертов половина зала встала и ушла, а в другой раз композитора чуть не объявили врагом советского народа.

Но все же он был, он творил, он поражал и радовал. Радовал взрослых и детей, создавал, как Моцарт, как Штраус и Бах, нечто новое, чего никто до него не мог придумать. Для советской музыки Прокофьев стал тем же, чем стал для музыки русской всего веком ранее.

«Композитор, как и поэт, ваятель, живописец, призван служить человеку и народу. Он должен украшать человеческую жизнь и защищать ее. Он прежде всего обязан быть гражданином в своем искусстве, воспевать человеческую жизнь и вести человека к светлому будущему», – так, перекликаясь своими словами с Глинкой, Прокофьев видел свою роль.

Как детский композитор, Прокофьев был не только изобретателен, мелодичен, поэтичен, ярок, говорят, что он умел, сохраняя в собственном сердце частичку детства, создать музыку, понятную и приятную детскому сердцу, а также тем, кто еще помнил, как это быть ребенком.

О трех апельсиновых принцессах

На протяжении всей своей жизни Прокофьев работал над формой, стилем, манерой исполнения, над ритмом и мелодией, своей знаменитой полифонической узорчатостью и диссонирующей гармонией.

Все это время он создавал и детскую музыку, и взрослую. Одним из первых детских произведений Прокофьева стала опера в десяти картинах «Любовь к трем апельсинам». Написанное по мотивам одноименной сказки Карло Гоцци, это произведение было легким и веселым, будто навеянным традиционным звучанием озорного итальянского театра.

Произведение повествовало о принцах и королях, добрых магах и злых ведьмах, о заколдованных проклятьях и о том, как важно не впадать в уныние.

«Любовь к трем апельсинам» было отражением юного таланта Прокофьева, стремившегося совместить свой нарождающийся стиль и свежие еще воспоминания о беззаботном детстве.

Новая мелодия для старой сказки

Не менее значительным, но более зрелым и, пожалуй, более ярким, намного более известным произведением Прокофьева стала «Золушка».

Этот балет, динамичный, отмеченный элементами красивой музыки романтизма, которую освоил и дополнил к тому времени автор, был словно глоток свежего воздуха, когда над миром сгущались тучи.

«Золушка» вышла в 1945 году, когда в мире затихал пожар великой войны, она будто призывала возродиться, отринуть из сердца тьму и улыбнуться новой жизни. Ее гармоническое и нежное звучание, воодушевляющий мотив светлой сказки Шарля Перро и отличная постановка дали старой истории новое, жизнеутверждающее начало.

«…Я особенно рад, что видел Вас в роли, которая наряду со многими другими образами мирового вымысла выражает чудесную и победительную силу детской, покорной обстоятельствам и верной себе чистоты… Мне та сила дорога в ее угрожающей противоположности той, тоже вековой, лживой и трусливой, низкопоклонной придворной стихии, нынешних форм которой я не люблю до сумасшествия…»

Так писал Борис Пастернак Галине Улановой о ее роли в балете «Золушка», тем самым делая комплимент не только исполнительнице роли, но и ее создателю.

Уральские сказы

Последняя детская работа Сергея Сергеевича вышла уже после его смерти, говорят, что даже в сам роковой день он работал над оркестровкой номеров «Каменного цветка».

Звучные и ни на что не похожие, но почему-то очень близкие многим, вызывающие чувство соприкосновения с чем-то загадочным и прекрасным, мелодии этого произведения дали музыкальную жизнь не менее необычным и ни на что не похожим уральским сказам П.П. Бажова.

Музыка Прокофьева, которой он не услышал на сцене, и сказочные, заповедные мотивы «Малахитовой шкатулки», «Горного мастера», «Каменного цветка» стали основой действительно уникального балета, раскрывающего не только удивительные грани музыкального искусства, но также мир сокрытых легенд Уральских Гор, ставший доступным и близким юным слушателям, и слушателям, сохранившим юность духа.

Сам Прокофьев говорил, что его детская музыка содержит немало важного и светлого для него самого.

Запахи и звуки детских лет, блуждание месяца по равнинам и крик петуха, что-то близкое и родное времен зари жизни – вот что вкладывал Прокофьев в свою детскую музыку, потому она получалась понятной ему и людям зрелым, но, как и он, сохранившим в сердце частичку детства. Потому она становилась близка детям, чей мир Прокофьев всегда стремился понимать и чувствовать.

О пионерах и серых хищниках

Отдельное значение среди произведений Прокофьева имеет произведение «Петя и волк». Это произведение, где каждый персонаж исполняется отдельным музыкальным инструментом, специально написанное маэстро для детей, впитало в себя все лучшее, что Сергей Сергеевич стремился увековечить в музыке для своего самого чуткого зрителя.

Простая и поучительная история о дружбе, взаимопомощи, познании мира, о том, как устроено все вокруг и как должен вести себя достойный человек, предстает посредством изящной и очень живой музыки Прокофьева, дополняемой голосом чтеца, эффектно взаимодействующего с различными музыкальными инструментами в этой симфонической сказке.

Премьера произведения состоялась в 1936 году, можно сказать, создав сказку для детей о юном пионере, Прокофьев продемонстрировал, что вернулся на родину навсегда.

Важную роль чтеца в первой версии «Пети и волка» исполнила Наталия Сац, которая не только обладала прекрасным исполнительским талантом, но и была первой в мире женщиной оперным режиссером.

В дальнейшем произведение Прокофьева, снискавшее мировую славу, ставшее близким и понятным детям всей Земли, неоднократно переиздавалось, получало воплощение на сцене, на экранах, на радио.

«Петя и волк» воплотился в качестве мультфильма студии «Дисней», благодаря чему немного измененный советский пионер стал в один ряд со всемирно известными сказочными героями, которым студия дала лучшее анимационное рождение.

Выходили джазовые, блюзовые, роковые вариации симфонической сказки, в 1978 году в роли чтеца «Пети и волка» выступил рок-идол Девид Боуи, а короткометражный мультфильм по сказке Прокофьева завоевал золотого рыцаря «Оскара» совсем недавно – в 2007 году.

Отдельное значение имеет педагогическая ценность «Пети и волка» – симфоническая сказка используется, как и многие произведения Прокофьева, для обучения юных музыкантов в специализированных школах, но, кроме того, история о приключениях смелого и доброго пионера почти с самого своего появления стала элементом общеобразовательной школьной программы по музыке.

Сказка Прокофьева вот уже много лет помогает раскрывать детям таинство музыки, правильный вкус к симфонической классике, представление о морали, об общечеловеческих ценностях.

В простой и доступной форме Прокофьев сумел воплотить важные и нужные вещи, на иные способы демонстрации которых порой тратятся огромные усилия и пишутся толстые книжные тома.

Самая детская музыка

Помимо «Золушки» и «Каменного цветка», есть еще немало произведений Прокофьева, написанных для детей. Фортепьянная пьеса, мягкая и ностальгическая «Сказки старой бабушки».

Озорной и динамичный, схожий по своей лихости с «Любовью к трем апельсинам» балет «Сказка про шута, семерых шутов перешутившего». Серьезная и мудрая «реалистическая» сюита «Зимний костер» на стихи С. Маршака о жизни пионеров.

Искрометная песенка-скороговорка «Болтунья», вдохновленная стихами Агнии Барто. Прокофьев творил для детей, будто для себя, – с огромным удовольствием.

Но есть среди произведений детского композитора Сергея Сергеевича Прокофьева одно, которое имеет, пожалуй, ценность большую, чем «Каменный цветок» или «Золушка». Фортепьянный цикл «Детская музыка» – 12 пьес, повествующих в неподражаемой светлой и нежной манере автора о буднях детских дней и тех особенных моментах, которые так резко, ярко и неожиданно способны эти будни превратить в сказку, приключение или просто воспоминание на всю жизнь.

Фортепьянный цикл «Детская музыка» стал настоящим сокровищем для педагогов, обучающих детей управляться с клавишами. Сам Прокофьев – гениальный пианист, сумел создать нечто, доступное в полной мере только детям, предназначенное для детей, которые хотят услышать музыку, собственноручно извлеченную из-за черной крышки пианино.

Он сделал «Детскую музыку» полностью отвечающей не только возможностям, но и потребностям юного пианиста, изучающего секреты звучания. В фортепьянном цикле сочетается плавность и резкость, переходы ритмов и гармоний, возможность использовать то самые простые, то сложные сочетания клавиш таким образом, чтобы юный виртуоз мог учиться и, учась, улыбаться своим отличным результатам.

«Детская музыка» – прочувствованная, светлая, наполненная кристальной чистотой и нежностью, необычностью и сказочностью, стала подарком Прокофьева начинающим пианистам и их преподавателям, получившим легкое и удобное средство сохранять внимание своего ученика и развивать способности.

Двенадцать лёгких пьес для фортепиано

«Летом 1935 года, одновременно с «Ромео и Джульеттой », я сочинял легкие пьески для детей, в которых проснулась моя старая любовь к сонатинности, достигшая здесь, как мне казалось, полной детскости. К осени их набралась целая дюжина, которая затем вышла сборником под названием «Детская музыка», ор. 65. Последняя из пьесок, «Ходит месяц над лугами», написана на собственную, а не народную тему. Я жил тогда в Поленове, в отдельной избушке с балконом на Оку, и по вечерам любовался, как месяц гулял по полянам и лугам. Надобность в детской музыке ощущалась явно...», - пишет композитор в «Автобиографии».

«Двенадцать легких пьес», как обозначил свою «Детскую музыку» Прокофьев , - это программная сюита зарисовок о летнем дне ребенка. То, что речь идет именно о летнем дне, видно не только из ее заголовков; оркестровая транскрипция сюиты (точнее, семи ее номеров) так и названа композитором: «Летний день» (ор. 65 bis, 1941). Здесь как бы «двукратно» синтезировались в творческой лаборатории Прокофьева конкретные впечатления «поленовского лета» и далеких воспоминаний о лете в Сонцовке, с одной стороны, и мир детских переживаний и раздумий, детской фантастики и «были» вообще - с другой. К тому же ведь понятие «детского» для Прокофьева неразрывно связано с понятиями летнего и солнечного. Прокофьев прав, утверждая, что достиг в этой сюите «полной детскости». Двенадцать пьес, ор. 65 - важная веха на творческом пути композитора. Они открывают целый мир его восхитительного творчества для детей, мир, в котором он создает неувядаемые по свежести и непосредственности, по солнечной радости и задушевной искренности шедевры.

Все это вполне закономерно и глубоко симптоматично. Прокофьев - человек и художник - всегда страстно тяготел к детскому миру, любовно и чутко вслушивался в этот психологически тонкий и своеобразный мир и, наблюдая, сам поддавался его обаянию. В натуре композитора жила - никогда не увядая, но, наоборот, с годами утверждаясь все более и более, - тенденция воспринимать окружающее с позиций жизнерадостной молодости, по-весеннему светло и по-отрочески чисто и непосредственно. Поэтому мир детских образов Прокофьева всегда художественно естествен, органичен, совершенно лишен элементов фальшивого сюсюкания или не свойственной здоровой детской психике сентиментальной красивости. Это одна из сторон внутреннего мира самого композитора, которая в разное время находила и различное отражение в его творчестве. Стремлением к чистоте и свежести детского мировосприяния можно, правда, лишь в известной степени, объяснить и тяготение Прокофьева к сонатинному стилю.

Нетрудно установить также известные параллели между миром детских образов и сферой обаятельно хрупких девических персонажей его музыкально-сценических произведений. Элегическими воспоминаниями о детстве проникнуты и Седьмая симфония и Девятая фортепианная соната, подводящие итог творчеству композитора.

«Сонатинный стиль» Прокофьева подвергся в его цикле детских пьес, однако, значительной трансформации. Прежде всего, он совершенно освобождается от элементов неоклассицизма. На место графики приходит конкретная изобразительность, реалистическая программность. Нейтральность в смысле национального колорита уступает свои позиции русскому мелодизму, тонкому использованию народных оборотов. Преобладанием трезвучности воплощается чистота, безмятежность, спокойствие образов. Вместо изыска с «обыгрыванием» новой простоты появляется кристальный в своей ясности взгляд на мир широко раскрытыми, вопрошающе пытливыми глазами ребенка. Именно способность передавать мироощущение самого ребенка, а не создавать музыку о нем или для него, как отмечалось многими музыковедами, выгодно отличает этот цикл от ряда детских пьес, казалось бы, одинаковой целенаправленности. Продолжая в основном лучшие традиции детской музыки Шумана, Мусоргского, Чайковского, Прокофьев не просто следует им, а творчески развивает.

Первая пьеса - «Утро ». Это как бы эпиграф сюиты: утро жизни. В сопоставлении регистров ощущается пространство, воздух! Мелодия чуть мечтательна и кристально чиста. Почерк - характерно прокофьевский: параллельные движения, скачки, охват всей клавиатуры, игра через руку, четкость ритма и определенность разделов. Необычайная простота, но не примитив.

Вторая пьеса - «Прогулка ». Трудовой день малыша начался. Его походка тороплива, хотя и несколько с развальцей. Уже в первых тактах передан ее начальный ритм. Надо успеть все увидеть, ничего не пропустить, в общем, дела очень много... Графическая контурность мелодии и характер непрерывного движения с отстукиванием четвертей призваны создать колорит детски наивной сосредоточенной «деловитости». Однако легкость чуть вальсирующего ритма сразу же переводит эту «деловитость» в соответствующие рамки ребячливой «старательности». (Созерцательная тема второй части Четвертой симфонии близка музыке «Утра» и «Прогулки» и, по-видимому, является их предтечей.)

Третья пьеса - «Сказочка » - мир незамысловатой детской фантастики. Здесь нет ничего поражающего воображение, страшного, чудовищного. Это мягкая, добрая сказочка-повествование, в которой быль и мечта тесно переплетены. Можно полагать, что тут воплощаются образы не сказки, рассказываемой детям, а собственные их представления о фантастическом, всегда живущие в сознании детворы совершенно рядом с виденным и пережитым. В сущности, подлинная фантастика появляется только в среднем разделе на ремарке sostenuto, а в первом и заключительном разделах преобладает мечтательное повествование с простенькой мелодией на фоне неизменно повторяющихся ритмических оборотов. Эти ритмические повторы как бы «цементируют» форму «Сказочки», сдерживают ее повествовательные тенденции.

Далее идет «Тарантелла », жанрово-танцевальная, виртуозная пьеска, выражающая задорную темпераментность ребенка, захваченного музыкально-танцевальной стихией. Живой и бойкий ритм, упругие акценты, колоритность полутоновых тональных сопоставлений, сдвиги одновысотных тональностей - все это увлекательно, легко, радостно. И в то же время по-детски просто, без специфической итальянской остроты, несомненно непонятной русской детворе.

Пятая пьеса - «Раскаяние » - правдивая и тонкая психологическая миниатюра, ранее названная композитором «Стыдно стало». Как непосредственно и трогательно звучит печальная мелодия, как искренно и «от первого лица» переданы ощущения и раздумья, охватывающие ребенка в моменты таких психологически сложных переживаний! Прокофьев использует здесь тип «поюще-говорящих» (по определению Л. Мазеля, «синтетических») мелодий, в которых элемент речитативной выразительности не уступает выразительности кантиленной.

Но такое настроение мимолетно у детей. Оно вполне естественно сменяется контрастным. Шестая пьеса - «Вальс », и в такого рода закономерности чувствуется не только логика сюитного разнообразия, но и логика музыкально-сценического мышления Прокофьева, театральные законы контрастного последования сцен. Хрупкий, нежный, импровизационно непосредственный ля-мажорный «Вальс» говорит о связях детских образов с миром хрупких, чистых и обаятельных женских образов театральной музыки Прокофьева. Эти две линии его творчества, вернее две линии его художественных идеалов, перекрещиваются и взаимообогащаются. В его девических образах есть детская непосредственность. В его детских образах есть женственная мягкость, обаятельная влюбленность в мир и жизнь. Те и другие поражают весенней свежестью и воплощаются композитором с необыкновенной взволнованностью и вдохновением. Именно в этих двух сферах наиболее отчетливо выразилось господство лирического начала в его творчестве. От наивно обаятельного детского «Вальса», ор. 65 можно провести линию к хрупкому вальсу Наташи из оперы «Война и мир» - вершине лирической вальсовости в музыке Прокофьева. Эта линия проходит через Es-dur"ный эпизод «Большого вальса» из «Золушки», даже интонационно напоминающего детский вальс. Проходит она и через «Пушкинские вальсы», ор. 120 и «Вальс на льду» из «Зимнего костра», и через «Сказ о каменном цветке», где тема «Вальса», ор. 65 в точности воплощена в сцене (№ 19), изображающей владения хозяйки Медной горы. Наконец - но уже косвенно - она продолжается и в вальсообразной третьей части Шестой фортепианной сонаты, и в вальсе из Седьмой симфонии. Прокофьев развивает здесь углубленную лирико-психологическую линию русской вальсовости, отличающейся, например, от штраусовской, более блестящей, но и более узкой и внешней в своей несколько односторонней радостности.

Несмотря на черты детскости, творческий почерк Прокофьева в этом вальсе ощущается очень отчетливо. Традиционная структура изящного ласкового вальса как бы обновлена, интонационные и гармонические отклонения далеки от трафарета (например, весьма необычное завершение периода в субдоминантовой тональности), фактура необычайно прозрачна. Этот вальс быстро получил широкое распространение в педагогической практике и успешно выдерживает конкуренцию с «общепризнанными» произведениями для детей.

Седьмая пьеса - «Шествие кузнечиков ». Это - быстрая и веселая пьеса о радостно стрекочущих кузнечиках, всегда вызывающих интерес у ребят своими поразительными скачками. Фантастичность образа не выходит здесь за рамки обычных детских выдумок и в этом отношении заметно отличается от, скажем, таинственной фантастики «Щелкунчика» Чайковского. В сущности, это забавный детский галоп, в средней части которого даже слышатся интонации пионерских песен.

Далее идет пьеса «Дождь и радуга », в которой композитор пытается - и очень успешно - живописать то огромное впечатление, которое производит на ребят всякое яркое явление природы. Здесь и естественно звучащие смелые звуковые «кляксы» (аккорд-пятно из двух рядом лежащих секунд), и, точно падающие капельки, медленные репетиции на одной ноте, и просто «Тема удивления» перед происходящим (нежная и красивая мелодия, спускающаяся с высоты).

Девятая пьеса - «Пятнашки » - близка по стилю «Тарантелле». Она написана в характере быстрого этюда. Так и представляешь себе увлеченно догоняющих друг друга ребят, атмосферу веселой, подвижной детской игры.

Вдохновенно написана десятая пьеса - «Марш ». В отличие от ряда других своих маршей, Прокофьев в данном случае не пошел по пути гротеска или стилизации. Здесь нет и элемента кукольности (как, например, в «Марше деревянных солдатиков» Чайковского), пьеса вполне реалистично рисует марширующих ребят. Детский «Марш», ор. 65 получил широкое распространение, стал излюбленной пьесой отечественного фортепианного репертуара для детей.

Одиннадцатая пьеса - «Вечер » - своей широкой русской песенностью и мягким колоритом вновь напоминает о великом лирическом даре Прокофьева, о почвенности его мелодизма. Музыка этой обаятельной пьесы насыщена подлинной человечностью, чистотой и благородством чувств. Впоследствии автор использовал ее в качестве темы любви Катерины и Данилы в балете «Сказ о каменном цветке», сделав одной из важнейших лейттем всего балета.

Наконец, последняя, двенадцатая пьеса - «Ходит месяц за лугами » - органически связана с народными интонациями. Вот почему автор счел необходимым в «Автобиографии» разъяснить, что она написана не на фольклорную, а на собственную тему.

Оперы

• «Великан» , опера в 3 действиях, 6 картинах. Сюжет и либретто С. Прокофьева. 1900 (сохранилось 12 страниц в клавире)
• «На пустынных островах» (1901-1903, написаны только Увертюра и Акт 1 в трёх картинах). Не исполнялась. Сохранилась во фрагментах
• «Маддалена» , опера в одном действии, ор. 13. Сюжет и либретто М. Ливен. 1913 (1911)
• «Игрок » , опера в 4 актах, 6 картинах, ор. 24. Сюжет Ф. Достоевского. Либретто С. Прокофьева. 1927 (1915-1916)
• «Любовь к трём апельсинам » , опера в 4 актах, 10 картинах с прологом, ор. 33. Либретто автора по Карло Гоцци. 1919
• «Огненный ангел » , опера в 5 действиях, 7 картинах, ор. 37. Сюжет В. Брюсова. Либретто С. Прокофьева. 1919-1927
• «Семён Котко » , опера в 5 действиях, 7 картинах по повести В. Катаева «Я сын трудового народа», ор. 81. Либретто В. Катаева и С. Прокофьева. 1939
• «Обручение в монастыре » , лирико-комическая опера в 4 действиях, 9 картинах по пьесе Шеридана «Дуэнья», ор. 86. Либретто С. Прокофьева, стихотворные тексты М. Мендельсон . 1940
• «Война и мир » , опера в 5 действиях, 13 картинах с хоровым эпиграфом-прологом по роману Л. Толстого, ор. 91. Либретто С. Прокофьева и М. Мендельсон-Прокофьевой . 1941-1952
• «Повесть о настоящем человеке » , опера в 4 действиях, 10 картинах по одноименной повести Б. Полевого, ор. 117. Либретто С. Прокофьева и М. Мендельсон-Прокофьевой. 1947-1948
• «Далёкие моря» , лирико-комическая опера по пьесе B. Дыховичного «Свадебное путешествие». Либретто C. Прокофьева и М. Мендельсон-Прокофьевой. Не закончена. 1948

Балеты

• «Сказка про шута (семерых шутов перешутившего) » , балет в 6 картинах, ор. 21. Сюжет А. Афанасьева. Либретто С. Прокофьева. 1920 (1915)
• «Стальной скок » , балет в 2 картинах, ор. 41. Либретто Г. Якулова и С. Прокофьева. 1924
• «Блудный сын » , балет в 3 действиях, ор. 46. Либретто Б. Кохно. 1929
• «На Днепре » , балет в 2 картинах, ор. 51. Либретто С. Лифаря и С. Прокофьева. 1930
• «Ромео и Джульетта » , балет в 4 действиях, 10 картинах, ор. 64. Сюжет В. Шекспира. Либретто С. Радлова, А. Пиотровского, Л. Лавровского и С. Прокофьева. 1935-36
• «Золушка » , балет в 3 действиях, ор. 87. Либретто Н. Волкова. 1940-44
• «Сказ о каменном цветке » , балет в 4 действиях по материалам сказов П. Бажова, ор. 118. Либретто Л. Лавровского и М. Мендельсон-Прокофьевой. 1948-50

Музыка к театральным постановкам

• «Египетские ночи» , музыка к спектаклю Камерного театра в Москве по В. Шекспиру, Б. Шоу и А. Пушкину, для малого симфонического оркестра. 1933
• «Борис Годунов» , музыка к неосуществленному спектаклю в театре им. В. Э. Мейерхольда в Москве для большого симфонического оркестра, ор. 70 bis. 1936
• «Евгений Онегин» , музыка к неосуществленному спектаклю Камерного театра в Москве по роману А. Пушкина, инсценировка С. Д. Кржижановского, ор. 71. 1936
• «Гамлет» , музыка к спектаклю в постановке С. Радлова в Ленинградском драматическом театре, для малого симфонического оркестра, ор. 77. 1937-38

Музыка к кинофильмам

• «Поручик Киже » , музыка к фильму для малого симфонического оркестра. 1933
• «Пиковая дама» , музыка к неосуществленному фильму для большого симфонического оркестра, ор. 70. 1938
• «Александр Невский » , музыка к фильму для меццо-сопрано, смешанного хора и большого симфонического оркестра. Режиссёр С. М. Эйзенштейн. 1938
• «Лермонтов » , музыка к фильму для большого симфонического оркестра. Режиссёр А. Гендельштейн. 1941
• «Тоня» , музыка к короткометражному фильму (не вышел на экран) для большого симфонического оркестра. Режиссёр А. Роом. 1942
• «Котовский » , музыка к фильму для большого симфонического оркестра. Режиссёр А. Файнциммер. 1942
• «Партизаны в степях Украины » , музыка к фильму для большого симфонического оркестра. Режиссёр И. Савченко. 1942
• «Иван Грозный » , музыка к фильму для меццо-сопрано и большого симфонического оркестра, ор. 116. Режиссёр С. М. Эйзенштейн. 1942-45

Вокальная и вокально-симфоническая музыка

Оратории и кантаты, хоры, сюиты

• Два стихотворения для женского хора и оркестра на слова К. Бальмонта, ор. 7. 1909
• «Семеро их» на текст К. Бальмонта «Зовы древности», кантата для драматического тенора, смешанного хора и большого симфонического оркестра, ор. 30. 1917-18
• Кантата к 20-летию Октября для симфонического оркестра, военного оркестра, оркестра аккордеонов, оркестра ударных инструментов и двух хоров на тексты Маркса, Ленина и Сталина, ор. 74. 1936-37
• «Песни наших дней» , сюита для солистов, смешанного хора и симфонического оркестра, ор. 76. 1937
• «Александр Невский» , кантата для меццо-сопрано (соло), смешанного хора и оркестра, ор. 78. Слова В. Луговского и С. Прокофьева. 1938-39
• «Здравица» , кантата для смешанного хора с сопровождением симфонического оркестра, ор. 85. Текст народный: русский, украинский, белорусский, мордовский, кумыкский, курдский, марийский. 1939
• «Баллада о мальчике, оставшемся неизвестным» , кантата для сопрано, тенора, хора и оркестра, ор. 93. Слова П. Антокольского. 1942-43
• Эскизы к Гимну Советского Союза и Гимну РСФСР , ор. 98. 1943
• «Расцветай, могучий край» , кантата к 30-летию Великой Октябрьской социалистической революции для смешанного хора и оркестра, ор. 114. Текст Е. Долматовского. 1947
• «Зимний костёр» , сюита для чтецов, хора мальчиков и симфонического оркестра на слова С. Я. Маршака, ор. 122. 1949
• «На страже мира» , оратория для меццо-сопрано, чтецов, смешанного хора, хора мальчиков и симфонического оркестра на слова С. Я. Маршака, ор. 124. 1950

Для голоса с фортепиано

• Два стихотворения А. Апухтина и К. Бальмонта для голоса с ф-п., ор. 9. 1900
• «Гадкий утёнок» (сказка Андерсена) для голоса с ф-п., ор. 18. 1914
• Пять стихотворений для голоса с ф-п. , ор. 23. Слова В. Горянского, 3. Гиппиус, Б. Верина, К. Бальмонта и Н. Агнивцева. 1915
• Пять стихотворений А. Ахматовой для голоса с ф-п. , ор. 27. 1916
• Пять песен (без слов) для голоса с ф-п. , ор. 35. 1920
• Пять стихотворений К. Бальмонта для голоса с ф-п. , ор. 36. 1921
• Две песни из кинофильма «Поручик Киже» для голоса с ф-п. , ор. 60 bis. 1934
• Шесть песен для голоса с ф-п. , ор. 66. Слова М. Голодного, А. Афиногенова, Т. Сикорской и народные. 1935
• Три детские песни для голоса с ф-п. , ор. 68. Слова A. Барто, Н. Саконской и Л. Квитко (перевод С. Михалкова). 1936-39
• Три романса на слова А. Пушкина для голоса с ф-п. , ор. 73. 1936
• «Александр Невский», три песни из кинофильма (слова B. Луговского), ор 78. 1939
• Семь песен для голоса с ф-п. , ор. 79. Слова А. Прокофьева, А. Благова, М. Светлова, М. Мендельсон, П. Панченко, без указания автора и народные. 1939
• Семь массовых песен для голоса с ф-п. , ор. 89. Слова В. Маяковского, А. Суркова и М. Мендельсон. 1941-42
• Обработки русских народных песен для голоса с ф-п. , ор. 104. Слова народные. Две тетради, 12 песен. 1944
• Два дуэта, обработки русских народных песен для тенора и баса с ф-п. , ор. 106. Текст народный, записан Е. В. Гиппиусом. 1945
• Песня солдатская походная, ор. 121. Слова В. Луговского. 1950

Для симфонического оркестра

Симфонии и симфониетты

• Симфониетта A-dur , op. 5, в 5 частях. 1914 (1909)
• Классическая (Первая) симфония D-dur, op. 25, в 4 частях. 1916-17
• Вторая симфония d-moll, op. 40, в 2 частях. 1924
• Третья симфония c-moll, op. 44, в 4 частях. 1928
• Симфониетта A-dur , op. 48, в 5 частях (третья редакция). 1929
• Четвертая симфония C-dur, op 47, в 4 частях. 1930
• Пятая симфония B-dur, op. 100. в 4 частях. 1944
• Шестая симфония es-moll, op. 111. в 3 частях. 1945-47
• Четвертая симфония C-dur, op. 112, в 4 частях. Вторая редакция. 1947
• Седьмая симфония cis-moll, op. 131, в 4 частях. 1951-52

Другие произведения для симфонического оркестра

• «Сны» , симфоническая картина для большого оркестра, ор. 6. 1910
• «Осеннее» , симфонический эскиз для малого симфонического оркестра, ор. 8. 1934 (1915-1910)
• «Ала и Лоллий » , скифская сюита для большого симфонического оркестра, ор. 20, в 4 частях. 1914-15
• «Шут» , сюита из балета для большого симфонического оркестра, ор. 21 bis, в 12 частях. 1922
• Andante из Четвертой сонаты для ф-п. , транскрипция автора для симфонического оркестра, ор. 29 bis. 1934
• «Любовь к трём апельсинам», симфоническая сюита из оперы , ор. 33 bis, в 6 частях. 1934
• Увертюра на еврейские темы , транскрипция автора для симфонического оркестра, ор. 34 bis. 1934
• «Стальной скок» , симфоническая сюита из балета, ор. 41 bis. в 4 частях. 1926
• Увертюра для флейты, гобоя, 2 кларнетов, фагота, 2 труб, тромбона, челесты, 2 арф, 2 ф-п., виолончели, 2 контрабасов и ударных B-dur, op. 42. Два варианта: для камерного оркестра из 17 человек и для большого оркестра (1928). 1926
• Дивертисмент для оркестра , ор. 43, в 4 частях. 1925-29
• «Блудный сын», симфоническая сюита из балета , ор. 46 bis, в 5 частях. 1929
• Andante из квартета h-moll , переложение автора для струнного оркестра, ор. 50 bis. 1930
• Четыре портрета и развязка из оперы «Игрок» , симфоническая сюита для большого оркестра, ор. 49. 1931
• «На Днепре », сюита из балета для большого оркестра , ор. 51 bis, в 6 частях. 1933
• Симфоническая песнь для большого оркестра , ор. 57. 1933
• «Поручик Киже», симфоническая сюита из музыки к фильму , ор. 60, в 5 частях. 1934
• «Египетские ночи», симфоническая сюита из музыки к спектаклю в Московском камерном театре, ор. 61, в 7 частях. 1934
• «Ромео и Джульетта», первая сюита из балета для большого симфонического оркестра, ор. 64 bis, в 7 частях. 1936
• «Ромео и Джульетта», вторая сюита из балета для большого симфонического оркестра, ор. 64 ter, в 7 частях. 1936
• «Петя и волк », симфоническая сказка для детей , для чтеца и большого симфонического оркестра, ор. 67. Слова С. Прокофьева. 1936
• Русская увертюра для симфонического оркестра , ор. 72. Два варианта: для четверного состава и для тройного состава. 1936
• «Летний день» , детская сюита для малого оркестра, ор. 65 bis, в 7 частях. 1941
• Симфонический марш B-dur для большого оркестра, ор. 88. 1941
• «1941-й год» , симфоническая сюита для большого оркестра, ор. 90, в 3 частях. 1941
• «Семён Котко » , сюита для симфонического оркестра, ор. 81 bis, в 8 частях. 1943
• «Ода на окончание войны» для 8 арф, 4 ф-п., оркестра духовых и ударных инструментов и контрабасов, ор. 105. 1945
• «Ромео и Джульетта», третья сюита из балета для большого симфонического оркестра, ор. 101, в 6 частях. 1946
• «Золушка», первая сюита из балета для большого симфонического оркестра, ор. 107, в 8 частях. 1946
• «Золушка», вторая сюита из балета для большого симфонического оркестра, ор. 108, в 7 частях. 1946
• «Золушка», третья сюита из балета для большого симфонического оркестра, ор. 109, в 8 частях. 1946
• Вальсы, сюита для симфонического оркестра , ор. 110. 1946
• Праздничная поэма («Тридцать лет») для симфонического оркестра, ор. 113. 1947
• Пушкинские вальсы для симфонического оркестра , ор. 120. 1949
• «Летняя ночь» , симфоническая сюита из оперы «Обручение в монастыре», ор. 123, в 5 частях. 1950
• «Сказ о каменном цветке», свадебная сюита из балета для симфонического оркестра, ор. 126, в 5 частях. 1951
• «Сказ о каменном цветке», цыганская фантазия из балета для симфонического оркестра, ор. 127. 1951
• «Сказ о каменном цветке», уральская рапсодия из балета для симфонического оркестра, ор. 128. 1951
• Праздничная поэма «Встреча Волги с Доном» для симфонического оркестра, ор. 130. 1951

23 апреля 1891 года родился Сергей Прокофьев — один из крупнейших композиторов ХХ века. У маэстро была неоднозначная репутация: его сочинения не раз шокировали публику, и зрители уходили, не дослушав произведение до конца. Прокофьева называли «варваром» за смелые музыкальные находки и часто критиковали — но композитор упорно продолжал работать в своём ключе. Как-то во время бостонского концерта американская публика с большим трудом выслушала его Четвёртую симфонию. Маэстро сделал из этого выводы и на следующем выступлении исполнил для серьёзных, солидных зрителей детскую симфоническую сказку «Петя и волк». Предварительно автор обратился к залу со словами «Дети мои!» и коротко объяснил, что каждый персонаж в его сказке представляет определённый музыкальный инструмент (например, утка — это гобой, а Петю «символизируют» струнные). Зрителей такое неожиданное обращение очень развеселило, и концерт имел невероятный успех.

Творческое наследие пианиста и дирижёра насчитывает 11 опер, 7 балетов и множество других сочинений. В 123-ю годовщину со дня рождения Сергея Прокофьева АиФ.ru предлагает вспомнить некоторые из них.

Сергей Прокофьев с сыновьями Святославом и Олегом. 1930 год. Фото: РИА Новости

Скифская сюита

Уже во время учёбы в Консерватории Прокофьев заслужил репутацию «хулигана» — возможно, именно поэтому к нему обратился Сергей Дягилев с просьбой написать балет на древнерусский сюжет для «Русских сезонов». Композитор принялся за работу — итогом его трудов стала «Ала и Лоллий». Вот только Дягилев конечный результат не одобрил и ставить его на сцене отказался. Тогда автор переделал балет в четырёхчастную сюиту, и в 1916 году в Петрограде состоялась премьера Скифской сюиты (она же «Ала и Лоллий»). Произведение вызвало громкий скандал — многие ушли, не дожидаясь конца (в том числе и Александр Глазунов — директор Петербургской консерватории). Прокофьева после этого окрестили «скифом» и низвергателем музыкальных устоев.

Опера «Любовь к трём апельсинам»

В основу произведения легла одноимённая сказка Карло Гоцци — «нелепая» история про страдающего ипохондрией принца, которого мог излечить только смех, ведьму Фату Моргану и случившийся с ней на публике конфуз, а также про проклятие «любовью к трём апельсинам».

Своё творение Прокофьев закончил в 1919-м, а премьера состоялась двумя годами позже — причём постановка шла на сцене Чикагской городской оперы и на французском языке. Дирижировал сам композитор.

В конце 1920-х произведение «добралось» и до родины автора. Кстати, после Прокофьева к этому сюжету прибегал Сергей Михалков , Александр Роу , Леонид Филатов и другие деятели искусства.

Балет «Золушка»

Музыку к «Золушке» композитор начал писать в 1940-м — вдохновлённый танцами балерины Галины Улановой , он хотел создать «волшебный» и сказочный балет именно для неё. Но война расстроила все планы Прокофьева, и на какое-то время ему пришлось поставить работу «на паузу». Он переключился на написание патриотической оперы «Война и мир» — на тот момент этот труд был нужнее и важнее, а в 1944-м снова вернулся к «Золушке». По словам маэстро, он писал произведение в традициях старого классического балета — с па-де-де, вальсами и другими необходимыми элементами. В итоге вышло «нежное» сочинение, которое часто исполняют без хореографии — просто как симфоническое произведение. Кстати, на премьере в конце 1945 года главную роль исполнила другая балерина — Уланова присоединилась к постановке уже в следующих спектаклях.

Опера «Война и мир»

«Война и мир» — это грандиозное историческое полотно, которое Прокофьев писал в военные годы на «подъёме патриотизма». Композитор создал не только музыку к опере, но и либретто по одноимённому роману Льва Толстого — кстати, в этом маэстро помогла вторая жена, Мира Мендельсон-Прокофьева . Структурно сочинение выглядит очень необычно: первые семь картин посвящены описанию личных взаимоотношений героев, а остальные рассказывают о борьбе и военных событиях.

Балет «Каменный цветок»

На создание «Сказа о каменном цветке» (или просто «Каменного цветка») маэстро вдохновили произведения Павла Бажова ; готовясь приступить к работе, Прокофьев тщательно изучал уральский фольклор. Музыку к балету композитор написал примерно за год, Большой театр одобрил постановку, но дело неожиданно остановилось. Автор тяжело переживал такую задержку, его здоровье ухудшалось, но он, пользуясь вынужденной паузой, переписал и улучшил некоторые сцены из «Каменного цветка». Первые репетиции начались лишь спустя 4 года после написания балета — 1 марта 1953 года. Спустя 4 дня, 5 марта, композитор ушёл из жизни — он так и не увидел своё творение на сцене. Согласно сохранившимся свидетельствам, Прокофьев до последнего трудился над «Сказом о каменном цветке» и в день своей смерти занимался его оркестровкой.

Среди многих воспоминаний об одном из великих, неповторимо своеобразных музыкантов нашей эпохи - Сергее Сергеевиче Прокофьеве - особенно интересно одно, рассказанное им самим в начале краткой автобиографии: «Вступительный экзамен прошел довольно эффектно. Передо мной экзаменовался мужчина с бородой, принесший в качестве всего своего багажа романс без аккомпанемента. Я вошел, сгибаясь под тяжестью двух папок, в которых лежали четыре оперы, две сонаты, симфония и довольно много фортепианных пьес. «Это мне нравится!» - сказал Римский-Корсаков, который вел экзамен».

Прокофьеву было тогда 13 лет! И если в этом возрасте можно «сгибаться под тяжестью» такого творческого багажа, то биография композитора заслуживает внимания, по-видимому, с самых ранних лет его жизни. В летописях русских композиторов мы не встречаем случаев «вундеркиндства». Начиная с Глинки, впрочем, и с доглинкинских времен, тяга к сочинительству проявлялась в более зрелом, юношеском, а не в детском возрасте и на первых порах ограничивалась фортепианными пьесками и романсами. Прокофьев же положил на экзаменационный стол оперные клавиры, партитуру симфонии; держался он независимо, уверенно; о музыке судил решительно, что называется, «с полным знанием предмета», чувства собственного достоинства в нем было хоть отбавляй.

Биография этого своеобразного человека началась в провинциальной глуши, в Сонцовке - недалеко от Екатеринослава, где отец его был управляющим имением. Здесь, под руководством матери, хорошей пианистки, начались занятия музыкой, когда будущему автору «Любви к трем апельсинам» не исполнилось еще пяти лет. Придумывать, сочинять музыку Прокофьев начал, примерно, тогда же и этого занятия он никогда больше не оставлял. Оно было органической потребностью каждого дня его жизни. Определение «композитор» было для Прокофьева гак же естественно, как «человек».

Две оперы - «Великан» и «На пустынных островах», сочиненные и даже записанные Прокофьевым в возрасте 9-10 лет, разумеется, не могут приниматься в расчет при рассмотрении его творческого пути, они детски наивны. Но свидетельством дарования, настойчивости, показателем стремления к какой-то масштабности» они могут служить.

Одиннадцатилетний композитор был представлен С. И. Танееву. Большой музыкант и строгий педагог признал у мальчика несомненное дарование и рекомендовал серьезно заниматься музыкой. Следующая глава биографии Прокофьева уже вовсе необычна: в течение летних месяцев 1902 и 1903 годов ученик Танеева Р. М. Глиэр занимался с Сережей Прокофьевым композицией. Результат первого лета - четырехчастная симфония, второго лета - опера «Пир во время чумы». Это была, как вспоминал Прокофьев много лет спустя, «настоящая опера, с вокальными партиями, оркестровой партитурой и увертюрой в сонатной форме».

В возрасте 13 лет Прокофьев, как известно, вступил на путь профессиональных занятий музыкой уже в стенах Петербургской консерватории.

Учась у А. К. Лядова, Н. А. Римского-Корсакова по композиции и у А. А. Винклера и А. Есиповой по фортепиано, С. Прокофьев не ограничивался выполнением классных заданий. Он писал много, далеко не всегда согласовывая, как и что писать, с академическими правилами. Уже тогда сказывалось столь типичное для Прокофьева творческое своеволие, источник многих конфликтов с «признанными авторитетами», источник сугубо индивидуальной, прокофьевской манеры письма.

В декабре 1908 года семнадцатилетний Прокофьев впервые выступил в публичном концерте. В числе других фортепианных пьес он сыграл «Наваждение», в котором слышится типично прокофьевская остродиссонирующая гармония, пружинистая ритмика, нарочито суховатая, дерзкая моторность. Критика реагировала мгновенно: «Молодой автор, еще не закончивший своего художественного образования, принадлежа к крайнему направлению модернистов, заходит в своей смелости гораздо дальше современных французов». Ярлык приклеен: «крайний модернист». Напомним, что к концу первого десятилетия века модернизм пышно расцвел и давал все новые и новые побеги. Поэтому на долю Прокофьева приходилось довольно много «определений», звучавших нередко как бранные клички. С консерваторским «начальством» и педагогами Прокофьев не нашел общего языка. Наиболее близко он сошелся только с Н. Н. Черепниным, преподававшим дирижирование. В эти же годы завязалась дружба Прокофьева с Н. Я. Мясковским, солидным музыкантом, десятью годами старше его.

Молодой Прокофьев становится частым гостем «Вечеров современной музыки», где исполнялись всего рода новинки. Прокофьев был первым в России исполнителем фортепианных пьес Арнольда Шёнберга, тогда еще не создавшего своей додекафонической системы, но писавшего достаточно «остро».

Судя по посвящению, написанному Прокофьевым на партитуре симфонической картины «Сны»: «Автору, начавшему «Мечтами» (т. е. Скрябину),- Прокофьев не избежал увлечения, которым охвачено было подавляющее большинство молодых музыкантов. Но по Прокофьеву это увлечение только скользнуло, не оставив заметного следа. По своему характеру Прокофьев - четкий, решительный, деловитый, спортивного типа человек, менее всего походил на композитора, которому близка скрябинская утонченность, мечтательность или - в другом плане - экстатичность.

Уже в «Марше» для фортепиано, входящем в цикл «Десять пьес» (1914), слышится типичная для Прокофьева дальнейших десятилетий упругая, волевая, броская манера, которая близка манере письма Маяковского тех лет.

Два последовавших один за другим фортепианных концерта (1912, 1913) - свидетельство творческой зрелости композитора. Они разные: в Первом дает о себе знать желание во чтобы то ни стало эпатировать», ошарашить публику; Второй же концерт значительно более поэтичный. Прокофьев сам писал о своих концертах: «Упреки в погоне за внешним блеском и в некоторой «футбольности» Первого концерта повели к поискам большей глубины содержания во Втором».

Публика и подавляющее большинство критиков встретили появление Прокофьева на петербургской концертной эстраде дружным шиканьем. В фельетоне «Петербургской газеты» писали, что «Прокофьев садится за рояль и начинает не то вытирать клавиши, не то пробовать, какие из них звучат повыше или пониже».

К 1914 году Прокофьев «разделался» с консерваторией по обеим специальностям - композиторской и пианистической.

В награду родители предложили ему поездку за границу. Он выбрал Лондон. Там гастролировала оперно-балетная труппа Сергея Дягилева, репертуар которой очень интересовал Прокофьева. В Лондоне он был захвачен «Дафнисом и Хлоей» Равеля и двумя балетами Стравинского: «Жар-птицей» и «Петрушкой».

В беседах с Дягилевым возникают первые, неясные еще очертания балета на русскую доисторическую тему. Инициатива принадлежала Дягилеву, а наталкивала его на эти мысли, несомненно, «Весна священная».

По возвращении в Россию Прокофьев принимается за работу. Как это нередко бывало в истории балетного театра, слабая драматургическая основа даже при наличии отличной музыки не приводит к успеху. Так было и с прокофьевским замыслом балета «Ала и Лоллий», либретто к которому сочинил поэт Сергей Городецкий. В музыке явно ощущаются влияния Стравинского. Это и понятно, если учесть, что атмосфера скифского «варварства» «Алы и Лоллия» та же, что и в «Весне священной» и даже некоторые сюжетные ходы очень похожи. А кроме того, не могла музыка такой гигантской впечатляющей силы как «Весна священная» не захватить молодого Прокофьева. Несколько позже - между 1915 и 1920 гг.- возникает балет «Сказка про шута, семерых шутов перешутившего». На этот раз Прокофьев сам пишет либретто, заимствуя сюжет в русских сказках из сборника А. Афанасьева. Озорная музыка русского характера удалась композитору. Балет получился живой, изобилующий остроумными эпизодами и напоминающий «скоморошьи игрища». В нем Прокофьев «вдоволь натешился» иронией, гротеском, сарказмом,- столь для пего типичными.

Многие современники молодого Прокофьева и даже исследователи его творчества проглядели в его музыке «лирическую струю», пробивавшуюся сквозь остросатирические, гротесковые, саркастические образы, сквозь нарочито грубоватые, тяжеловесные ритмы. А их много, этих лирических, застенчивых интонаций в фортепианных циклах «Мимолетности» и «Сарказмы», в побочной теме первой части Второй сонаты, в романсах на стихи Бальмонта, Апухтина, Ахматовой.

Отсюда протянутся нити к «Сказкам старой бабушки», «Ромео и Джульетте», к музыке Наташи Ростовой, к «Золушке», к пушкинским вальсам. Заметим, что в этих произведениях господствуют чувства сильные, но застенчивые, «боящиеся» внешнего своего выражения. Прокофьев иронически относится к преувеличениям романтического «мира взволнованных чувств». Для такого антиромантического скептицизма - среди многих других сочинений - очень показателен романс «Кудесник» на стихи Агнивцева.

Антиромантические тенденции Прокофьева сказываются и в его симпатиях к прозе, прозаическим текстам. Здесь можно говорить о влияниях Мусоргского, тем более что Прокофьев нередко облюбовывает тот тип мелодии, который близок речевым интонациям. В этом отношении очень показателен его «Гадкий утенок» для голоса и фортепиано, который трудно назвать романсом. Мудрая и добрая сказка Андерсена, вселяющая веру в добро и свет, привлекла Прокофьева своим гуманизмом.

Одно из первых исполнений «Гадкого утенка» слушал А. М. Горький в концерте, в котором он читал первую главу своего «Детства». Восхищенный «Утенком» Горький высказал догадку: «…а ведь это он про себя написал, про себя!»

В январе 1916 года Прокофьеву пришлось пройти через испытание, заставляющее вспоминать о вечере премьеры «Весны священной» Стравинского. Это было первое исполнение «Скифской сюиты», которой он сам дирижировал. Публика громко выражала свое возмущение «диким произведением». Рецензент «Театрального листка» писал: «Прямо невероятно, чтобы такая, лишенная всякого смысла пьеса могла исполняться на серьезном концерте… Это какие-то дерзкие, нахальные звуки, ничего не выражающие, кроме бесконечного бахвальства».

Прокофьев стоически выдерживает такого рода критические оценки и такого рода реакции зала. Присутствуя на публичных выступлениях Д. Бурлюка, В. Каменского, В. Маяковского, он привыкает к мысли, что новаторские тенденции в любом искусстве не могут не вызывать бурных реакций публики, имеющей свои, устоявшиеся вкусы и считающей всякое их нарушение посягательством на личность, достоинство, приличия.

В предреволюционные годы Прокофьев занят работой над оперой «Игрок» по повести Достоевского. Здесь он еще ближе подходит к Мусоргскому. «Игрок» по многим причинам будет отложен Прокофьевым чуть ли не на десять лет, премьера его состоится в Брюсселе только в 1929 году.

Во время работы над «Игроком», возможно, в противовес щедро рассыпанным в партитуре новшествам, Прокофьев задумывает симфонию, построенную по строгому канону классических образцов этого жанра. Так возникает одно из обаятельнейших сочинений молодого Прокофьева, его Классическая симфония. Жизнерадостная, светлая, без единой «морщинки на челе» музыка, только одной своей темой прикасается к иной эмоциональной сфере, к мечтательной лирике, это мелодия скрипок в предельно высоком регистре звучащая в начале второй части. Первое исполнение Классической симфонии, посвященной Б. В. Асафьеву, состоялось под управлением автора уже после революции, в 1918 году. На концерте присутствовал А. В. Луначарский.

В беседе с ним Прокофьев выразил желание отправиться в длительную концертную поезду за рубеж. Луначарский не стал возражать. Так, в 1918 году Прокофьев уехал за границу.

В начале он концертировал в Японии, а оттуда направился в США. В своих воспоминаниях Прокофьев пишет: «Из Иокагамы, с чудесной остановкой в Гонолулу, я перебрался в Сан-Франциско. Там меня не сразу пустили на берег, зная, что в России правят «максималисты» (так в то время в Америке называли большевиков) - народ не совсем понятный и, вероятно, опасный. Продержав дня три на острове и подробно опросив («Вы сидели в тюрьме?»- «Сидел».- «Это плохо. Где же?» - «У вас, на острове».- «Ах, вам угодно шутить!»), меня впустили в Соединенные Штаты».

Три с половиной года, прожитых в США, прибавили к списку сочинений Прокофьева оперу «Любовь к трем апельсинам» и несколько камерных произведений.

Уезжая из России, Прокофьев захватил с собой театральный журнал «Любовь к трем апельсинам», где напечатан был сценарий одноименной сказки итальянского драматурга Карло Гоцци, переработанный В. Мейерхольдом. По ней Прокофьев написал либретто и музыку оперы.

«Любовь к трем апельсинам» может быть названа иронической сказкой, в которой реальность, фантастика, театральная условность сплетаются в увлекательное представление, наделенное яркой сценической формой, родственной итальянской «комедиа дель арте». За время - почти полвека,- отделяющее нас премьеры «Любви к трем апельсинам», опера эта вошла репертуар многих театров.

Впервые, после долгих мытарств, она была поставлена в Чикаго в конце 1921 года. За две недели до премьеры «Апельсинов» там же, в Чикаго, состоялось первое исполнение Третьего Фортепианного концерта. Сольную партию играл автор. В, этом концерте царит «русский дух» в языке, в образах, то по-свирельному задушевных (вступление), то по-кощеевски зловеще-сказочных, то размашистых, как щедрая сила русского молодечества. Из пяти фортепианных концертов (Четвертый и Пятый написаны в начале 30-х годов) именно Третий пользуется по сей день наибольшей популярностью, может быть, еще и потому, кто в нем слышится голос фортепианного «всемогущества», заставляющий вспомнить о пафосе концертов Чайковского и Рахманинова. Эту особенность концерта образно и ярко выразил поэт Константин Бальмонт: «И в бубен солнца бьет непобедимый скиф».

Переехав в начале 1920 года в Европу,- в Париж, Прокофьев возобновил свои связи с Дягилевым, но ненадолго. Встреча сo Стравинским перешла в ссору, а это повлекло за собой изменения во взаимоотношениях и с Дягилевым. Опытнейший импресарио, человек с отличным «нюхом», Дягилев почувствовал, что Прокофьев не может рассчитывать на успех у той части публики, которую одни почтительно называют «элитой», другие - более трезво - снобами. Короче, ей, «элите», не понравился давно написанный, но впервые в 1923 году исполненный в Париже Скрипичный концерт, недостаточно, по ее мнению, «наперченный». И тогда Прокофьев, желая взять реванш, настолько «переперчил» Вторую симфонию, что она отшатнула и «левую часть» зала. Прокофьев оказался не в «парижской тональности», не в фаворе. Значит, по логике Дягилева, с ним не к чему и знаться.

В мире дипломатическом, во влиятельных «салонах» интерес к «стране большевиков» рос день ото дня. Это не прошло мимо внимания Дягилева. После двухлетней холодности Сергей Дягилев обратился по-старому, по-дружески к Прокофьеву. Речь шла о балете из… советской жизни. Автором либретто предполагался И. Эренбург. Окончательный выбор пал на Г. Якулова. Название балета «Стальной скок» интриговало. Поставленный балетмейстером Леонидом Мясиным «Стальной скок» ни в Париже, ни в Лондоне, где его показали во время гастролей дягилевской труппы, не имел успеха и, строго говоря, не мог его иметь. Балет, лишенный сквозного действия, представлял собой отдельные, не связанные, друг с другом эпизоды: поезд с мешочниками, Комиссары, ирисники и папиросники, Оратор. Во второй (последней) картине балета на сцене балетная труппа демонстрировала движение машин, станков, уханье паровых молотов.

В 1927 году Сергей Прокофьев совершил большое концертное турне по Советскому Союзу. Он был обворожен ленинградской постановкой «Трех апельсинов», приемом, оказанным ему как композитору и пианисту в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе. Он как бы заново надышался воздухом родной земли.

Из произведений конца 20-х годов наиболее интересны Третья симфония (к ней мы еще вернемся) и балет «Блудный сын», поставленный в мае 1929 года. Здесь Прокофьев снова показал силу своего дарования. Музыка «Блудного сына» захватывает своей мудрой простотой, теплом, благородством тематизма. Контрастные сцены: вакханалия пира и утро после разгульной ночи, а затем - полная скорби и смирения сцена возвращения героя балета-притчи под отчий кров, - производят сильное впечатление. Балет «Блудный сын» - ближайший подступ к трем балетам, написанным Прокофьевым после возвращения па родину, балетам, умножившим его мировую славу.

О возвращении домой Прокофьев давно мечтал. В мемуарах одного из его французских приятелей приводятся высказывания Сергея Сергеевича: «Воздух чужбины не возбуждает во мне вдохновения, потому что я русский и нет ничего более вредного для человека, чем жить в ссылке, находиться в духовном климате, не соответствующем его расе. Я должен снова окунуться в атмосферу моей родины, я должен снова видеть настоящую зиму и весну, я должен слышать русскую речь, беседовать с людьми, близкими мне. И это даст мне то, чего так здесь не хватает, ибо их песни - мои песни».

В 1933 году Сергей Прокофьев вернулся па родину. Но родина изменилась. За шестнадцать послереволюционных лет выросла новая аудитория с своими убеждениями, запросами, вкусами. Это была не та аудитория, которую Прокофьев помнил по годам своей молодости, и не та, которую он встречал за рубежом. Гигантски выросла художественная, эстетическая культура, крепкими узами связанная с революционным мировоззрением, дающим возможность свободно, правдиво воспринимать и так же трактовать явления жизни, понимая, куда движется история. Пробуя свои силы в новых для него условиях, Прокофьев принимает предложение написать музыку к кинофильму «Поручик Киже». Вот где дало себя знать присущее Прокофеву музыкальное остроумие! Эпоха павловской казарменной муштры, невеселого посвиста флейт под барабанную дробь, скачущих на перекладных фельдъегерей с выпученными от усердия глазами, была эпохой, когда и жеманные фрейлины, и стряпухи по сто раз на дню запевали: «Стонет сизый голубочек, стонет он и день и ночь…» Приволье для музыки! К тому же музыки иронической. Прокофьев сочинил именно такую музыку, какой от него ждали: острую, предельно точную, мгновенно сливающуюся с действием, с человеком, пейзажем. И «Свадьба Киже», и «Тройка», и жуткая барабанная дробь, под которую вели «преступника Киже» в Сибирь,- все это звучало в высшей степени выразительно благодаря гротесковости, объединяющей жуткое и смешное.

Так начался новый, важнейший этап творческой биографии Прокофьева. В том же, 1933 году он написал музыку к постановке «Египетские ночи» в Московском Камерном театре и снова доказал, что даже в этом жанре, дающем композитору, казалось бы, самые скромные возможности, можно создавать произведения высокого достоинства.

К жанру киномузыки и музыки в драматическом театре Прокофьев обращается неоднократно. Особенно большое впечатление оставила его музыка к двум фильмам Сергея Эйзенштейна: «Александр Невский» и «Иван Грозный». В музыке к «Александру Невскому» (1938) Прокофьев продолжил линию эпического симфонизма, идущую от Бородина. Такие эпизоды, как «Русь под игом монгольским», «Ледовое побоище», хор «Вставайте, люди русские», захватывают своей реалистической силой и строгой монументальностью. Не иллюстрация к кинокадру, а симфоническое обобщение темы, конкретизированной на экране, занимает композитора. Несмотря на то, что музыка накрепко связана с изображением, она имеет самостоятельную, очень высокую ценность, о чем свидетельствует созданная на ее основе кантата «Александр Невский» для оркестра, хора и солистки.

В этом же плане написана и музыка к фильму «Иван Грозный» (1942). Уже после смерти Прокофьева дирижер А. Стасевич объединил наиболее значительные эпизоды музыки в ораторию «Иван Грозный» - произведение огромной, потрясающей силы.

Вторая половина 30-х годов ознаменовалась сочинением одного из лучших произведений Прокофьева - балета «Ромео и Джульетта». Поставленный в начале 1940 года Л. Лавровским на сцене Ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова, он сыграл огромную роль в истории мировой хореографической культуры, будучи первым спектаклем, средствами музыки, танца и пантомимы полноценно воплотившим шекспировскую трагедию. Г. Уланова - Джульетта, К. Сергеев - Ромео, Р. Гербек - Тибальд, А. Лопухов - Меркуцио по праву вошли в число наиболее выдающихся исполнителей шекспировских ролей. Своим балетом Прокофьев поднял уровень балетной музыки на такую ступень, которой после Чайковского, Глазунова и Стравинского она не достигала, что в свою очередь, поставило новые задачи перед каждым композитором, пишущим балетную музыку. Симфонические принципы, определяющие стиль и сущность музыки «Ромео и Джульетты», получили дальнейшее развитие в двух балетах Прокофьева - «Золушке» (1944) и «Сказе о каменном цветке» (1950).

С «Золушкой» родился один из самых поэтичных спектаклей о горестной жизни падчерицы, униженной, осмеянной злой мачехой и ее дочерьми Злюкой и Кривлякой. В те далекие годы, когда писались романсы па стихи Бальмонга, Апухтина и Ахматовой, полные очарования «Сказки старой бабушки», посеяны были зерна, взошедшие в партитуре «Золушки» музыкой, излучающей волны человечности и жизнелюбия. В каждом эпизоде, где появляется Золушка или где о ней только «упоминается», музыка наполняется душистым теплом и лаской. Из всего, написанного Прокофьевым, «Золушка» ближе всего к балетной драматургии Чайковского, тоже не один раз помышлявшего о балете на этот сюжет…

Последний балет Прокофьева - «Сказ о каменном цветке». «Малахитовая шкатулка» Бажова наполнилась чудесной русской музыкой, порожденной фантастическими и реальными образами стародавних сказов уральских камнерезов и ярчайшим из них образом Медной горы хозяйки, то красивой женщины, то злобной малахитовой ящерицы, хранящей тайну каменного цветка.

Рядом с балетами важное место в творческой биографии Прокофьева занимают его оперы. В этом жанре композитор шел сложным путем. Начав с одноактной «Маддалены», кровававой драмы, разыгрывающейся на фоне пышной жизни Венеции XV века, он обращается к следующей своей опере – к «Игроку» Достоевского, от него к уже упоминавшейся сказке Карло Гоцци «Любовь к трем апельсинам», первой опере, завоевавшей прочный успех. После иронической, легкой и веселой музыки «Апельсинов», композитор погружается внезапно в мрак средневековья в опере на сюжет повести В. Брюсова «Огненный ангел», где эротика, ужасы инквизиции чередуются с исступленными прорицаниями и кабалистикой. Музыка, написанная под влиянием вовсе несвойственной Прокофьеву экспрессионистской эстетики, позже использована им в Третьей симфонии.

Многие годы Прокофьев не обращался к оперному жанру. И только в 1939 году увлекся повестью В. Катаева «Я - сын трудового народа». На ее основе он написал оперу «Семен Котко». Совсем новым языком заговорил Прокофьев во многих эпизодах этой оперы, восстановив, очевидно, в памяти детские впечатления об Украине, о песнях, звеневших в Сонцовке, о самой атмосфере, насыщенной благодатным украинским теплом. Не отсюда ли возникли лирические интонации в диалогах-дуэтах Семена Котко и возлюбленной его Софьи Ткаченко, или радующие своей трогательной наивностью характеристики Фроси и Миколки? При неотъемлемых достоинствах «Семена Котко» пристрастие Прокофьева к прозаизмам, к разговорной манере интонаций, поначалу помешали первой опере Прокофьева на современный сюжет занять место в репертуаре наших театров. Манера эта скажется в еще большей степени в последней опере «Повесть о настоящем человеке» (1948) по книге Б. Полевого.